Екатерина Лесина - Лунный камень мадам Ленорман
– Умерла, – охала Софья Ильинична, прижимая руку к груди, то к левой, то к правой, точно не могла решить, где же спряталось сердце. – Господи, прости душу ее… самоубийца.
– Я бы не была так в этом уверена, – тихо сказала Стася, которая вытащила из кармана рогатину и монету на веревочке. Монета в ловких ее руках завертелась, закрутилась. – Грета не проявляла суицидальных наклонностей.
– А то ты, милочка, знаешь!
Софья Ильинична с раздражением оттолкнула Машку и потребовала:
– Воды подай.
Машка уговаривала себя не злиться на эту взбалмошную женщину, которая явно пребывала в состоянии стресса.
– И со льдом, – капризно топнула ножкой Софья Ильинична. Ножка была размера этак сорок первого, в красной туфле с пышными кожаными цветами.
– Здесь нет льда.
– В кухне есть, – светлые глаза уставились на Машку. – Ну, что стоишь? За льдом иди!
– Простите, – жалость, которую Машка испытывала изначально, растворилась, – но я вам не прислуга. Если хотите льда, сходите за ним сами.
– Голову подняла, да? – В голосе прорезались визгливые ноты. – Думаешь, если с Федькой переспала, то все теперь можно?
– Кто со мной переспал? – сухо поинтересовался Мефодий. Он вошел в столовую и, бросив на Софью Ильиничну насмешливый взгляд, произнес: – Софочка, милая, ты бы перестала совать нос в чужие дела. А то ведь и отослать могу!
– Напугать решил? – Она взвизгнула и подскочила, разом позабыв о сердце.
– Предупредить, чтобы меж нами не было недопонимания. Я ведь не Кирилл, я нянчиться не стану ни с тобой, ни с этим гаденышем.
Григорий только фыркнул и, повернувшись к Софье, велел:
– Мама, успокойся. Потом поскандалишь.
Как ни странно, Софья Ильинична подчинилась. Она вновь опустилась в кресло, приняв позу картинную и в чем-то нелепую. Вытянула ноги, голову склонила набок, прижав ко лбу пухлую ладонь.
– Голова болит ужасно… а Стаська утверждает, что Грета не сама траванулась. – Софья Ильинична походила на престарелую ябеду.
А ведь так и есть! И не будь ситуация столь трагичной, Машка улыбнулась бы.
– Это решит полиция.
– Эфир волнуется. – Стася подняла монетку, которая продолжала плясать на нити. – Душа дома пребывает в возмущении.
– Очень ей сочувствую.
Кажется, Мефодий с трудом сдерживался, чтобы не заорать. А ведь он устал – и от острова, и от людей, с которыми вынужден сосуществовать в одном пространстве. И если бы не тайна, не женщина в белом, не смерть брата, так похожая на самоубийство, Мефодий уехал бы.
Машка вдруг поняла, что он и уедет в тот же день, когда распутает это дело.
А она?
А что она, разве есть у нее хоть какие-то права? Да, Мефодий ей симпатичен, но Галка утверждает, что Машка вообще людям легко симпатизирует, что она светлая сердцем, а в голове ветер. Интересно, Галке понравился бы Мефодий? Он основательный и…
…И богатый.
А Галка говорит, что нужно искать пару в своей социальной среде, и значит, не одобрит, сочтет, что Мефодий Машку избалует, а потом бросит с ребенком. Почему-то именно того, что Машку бросят с ребенком, Галка боялась сильней всего.
– Напрасно вы язвите, – мягко сказала Анастасия, убирая монетку и веревку. – Тонкое пространство весьма чувствительно к преступлениям. И в тот день, когда не стало Кирилла…
Мефодий вздрогнул, а Стаська, будто не заметив, как изменилось его лицо, продолжила:
– …дом волновался. Ее портрет снова упал.
– Чей? – Машка не удержалась-таки от вопроса.
– Дамы в белом, – сказала Анастасия. – Мефодий приказал его убрать на чердак, что, по-моему, крайне неблагоразумно. Подобные места очень негативно относятся к переменам. А портрет был частью дома.
– Его заказал мой брат.
– Заказал реставрацию, – дотошно поправила Анастасия, – которая и была проведена. Но сам портрет принадлежит этому месту и времени, когда все произошло.
– О, тетя Маша, – Григорий сделал большие глаза, – неужели вам еще не рассказали эту страшную и печальную историю? Надеюсь, вы призраков боитесь?!
– Не боюсь, – ответила Машка, сжимая нож. Столовый. Тупой. И с закругленным концом. Самое подходящее оружие для войны с привидениями.
– Этот дом изначально был мавзолеем любви. – Голос Стаськи звучал глухо и торжественно. – Его воздвиг молодой граф Струпинин для своей возлюбленной, которая трагически погибла в день свадьбы.
Печально.
И странновато. Зато понятно, почему дом вообще построили на острове. Самое подходящее место для уединения.
– Говорят, она была столь красива, что любой, стоило бросить на Ольгу лишь взгляд, навек становился ее рабом…
– Жуть какая, – пробормотал Григорий, и Машка согласилась с учеником. Жуть!
Один взгляд – и рабство. Не девушка, а Медуза Горгона какая-то!
– Но сердце ее было отдано графу. Следует сказать, что в то время он вовсе не был графом, второй сын в семье, он не имел права наследовать титул, и лишь после смерти брата…
…А странное совпадение.
После смерти Кирилла Мефодий получил и остров, и дом, и дело. А тот граф двухсотлетней давности – титул, который, надо полагать, тоже кстати пришелся.
– Ференц умер от чахотки, – пояснила Стася, точно услышав нехорошие Машкины мысли, – и произошло это много позже трагедии. Говорят, его настигло наказание божье. Он тоже был влюблен в Ольгу, но она ему отказала, предпочла менее знатного и состоятельного, но любимого.
– Может, этот Ференц кривым был, – вновь не удержался Григорий. Он откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, но Машка точно знала – наблюдает. За ней. За Анастасией, которая в порыве вдохновения мерила столовую шагами. За Мефодием. И за мамочкой своей.
Софья же Ильинична, поняв, что никто не спешит ее утешить, руку со лба убрала и села нормально.
– О нет, оба брата были красивы. Ольга предпочла Франца. А в него, к слову, была влюблена ее старшая сестра.
– Санта-Барбара какая-то. – Григорий раскачивался на стуле, опираясь руками о столешницу.
– Трагедия, – поправила его Анастасия. – Она, в отличие от Ольги, красотой не отличалась, зато была завистлива. И зависть, ревность толкнули ее на преступление. В день свадьбы гости долго ждали невесту… не дождались. Когда же решились взломать дверь, то обнаружили Ольгу мертвой.
Слово упало, и в столовой воцарилась странная тишина.
– Следствие постановило, что Ольга покончила с жизнью. Страшный удар для жениха, для родителей… самоубийцы обречены быть проклятыми. Их не отпевают, не хоронят на освященной земле, за души их не молятся…
Теперь она говорила речитативом, раскачиваясь из стороны в сторону. Жутковатое зрелище.
– Но Франц не позволил так поступить с невестой. Он забрал ее тело…
– Некрофил… – буркнул Григорий, проводя пальцем по пустой тарелке.
– …и похоронил любимую на острове. А сам выстроил дом, чтобы жить с ней рядом.
Безумие полное! Может, поэтому дом производит на Машку столь гнетущее впечатление?
– Однако, – голос Стаськи звенел, отзываясь в ушах головной болью, – его любви не хватило, чтобы коротать век в одиночестве. И спустя пять лет он женился на сестре Ольги.
Она картинно сложила руки на груди.
– И несчастная заблудшая душа вынуждена была смириться с предательством. Он женился на убийце невесты…
– Мрак какой. – Софья Ильинична налила себе вина и осушила бокал одним глотком. – Не хочу этого слушать. Федька, скажи, чтоб замолчала!
– Анастасия, и вправду, хватит сказок, – попросил Мефодий. – Настроение не то.
– Это не сказки! – Стаська, как показалось Машке, радовалась моменту. – Все так и было. Оттого неупокоенная душа и привязана к дому, оттого и показывается она тем, кто обречен на смерть. Мстит…
Во всем этом, на взгляд Машки, было мало логики, точнее, она отсутствовала вовсе. Но мнение свое Машка оставила при себе.
– Я серьезно занималась историей этого места, – добавила Стаська.
– Ага, байки деревенские собирала, – Григорий продолжал раскачиваться. – А чего не услышала, додумала сама… додумывать у тебя распрекрасно выходит.
Как ни странно, но на выпад этот Стаська не ответила, нахмурилась и отвернулась, а выражение лица сделалось обиженным.
Все же странная она.
А дальше… дальше появилась полиция. Двое в мятой форме, в старых плащах, на которых блестели капли воды. И эти двое долго бродили по дому, разглядывая и комнаты, и людей, шумно вздыхая, так, что сразу становилось ясно: не по вкусу им это подозрительное место.
Вопросы задавали.
Скучные. Одинаковые. И по лицам полицейских, и по вопросам Машка отчетливо поняла: дело закроют. Да и то, к чему копать, когда налицо самоубийство? Дамочка ведь в депрессии пребывала? Пребывала, о том вон обитатели дома преподробнейше рассказывают. Характером покойная обладала неспокойным, верно? Верно. И решения свои по десять раз на дню меняла? Было такое? Ах, Машка не знает, ну так тем более, надо людям верить. Опасное это сочетание: депрессия вкупе со скрытым алкоголизмом – в комнатах Греты тому нашли подтверждение в виде дюжины пустых бутылок и упаковки антидепрессантов, тоже, что характерно, пустой. Небось у дамочки-то приступ случился, жизнь ей не мила стала, вот она с ней и рассталась.
