Карина Тихонова - Я и мое отражение
– Это так, – подтвердил дядюшка. – Она нас обоих в землю живьем закопает.
– И что вы предлагаете? Закопать ее первой?
Я сказала это в шутку, но молчание, сгустившееся вслед за моими словами, расплющило меня в лепешку.
Я медленно приподнялась со своего импровизированного сидения.
– Нет…
– По-другому не получится, – быстро сказал дядюшка. – Или мы ее, или…
Он не договорил. Я подошла к раковине, открыла воду и подставила руки под ледяную струю. Опустила пылающее лицо в ладони, постояла так несколько секунд…
Господи, это какой-то дурной сон!
– Это просто дурной сон, – сказала я вслух, выпрямляясь.
Закрыла кран, взяла с обогревателя чистое, хорошо пахнущее полотенце и вытерла лицо.
– Ты думаешь? – спросил дядюшка язвительно. Я посмотрела на своего родственника. Его лицо как-то осунулось, вытянулось и приобрело сходство с волчьей мордой.
– Что ж, если говорить в философском смысле…
Он не договорил и ухмыльнулся. Ухмылка тоже походила на хищный оскал.
– Тогда смерть тебе не страшна.
– То есть? – прошептала я побелевшими губами.
– То есть мучиться тебе осталось недолго. Месяца два, не больше, – грубо высказался дядюшка.
Я снова уселась на закрытую крышку унитаза. Но не потому, что хотела сесть, а потому, что подогнулись колени.
– Что это значит?
– Ты же такая умная! – язвительно сказал дядюшка. – Догадайся!
Я хрустнула пальцами.
– Вот именно! – многозначительно подтвердил родственник, не спускавший с меня глаз. – Сама подумай, зачем ты ей нужна? Только затем, чтобы получить наследство! А потом? Зачем ты ей потом?
Мои пальцы свела болезненная судорога. Я сморщилась и с трудом расцепила руки. Сложила их на коленях, замерла.
– Решай сама, – подвел итог дядя. Поднялся с ванны и равнодушно договорил:
– Мне-то что? Я эти деньги так и так получу…
Не глядя на меня, подошел к двери, открыл шпингалет и пропал в темноте гардеробной. А я сидела на крышке унитаза в мертвом оцепенении еще очень долго. Так долго, что потеряла счет времени.
Не помню, как я добралась до кровати. Помню только одно: ощущение страшного холода.
Я лежала под одеялом и клацала зубами, как голодный волк. Ноги оледенели, голова пылала огнем.
Утро застало меня в том же положении. Я лежала под одеялом и тряслась.
В дверь стукнули. Я не ответила. Не было сил.
Дверь приоткрылась и в комнату сунулась противная мордочка горничной.
– Завтрак подавать? – спросила она.
Я не ответила.
Рита вошла в комнату, подошла к постели и несколько минут молча смотрела на меня. Мне хотелось сказать ей, чтобы она убралась, но сил не было даже для того, чтобы открыть рот.
Наверное, мое состояние называется нервным шоком.
Странно. Я и раньше думала о том, что вряд ли долго протяну после «своего» тридцатилетия. Но одно дело допускать мысль о смерти гипотетически, совсем другое – узнать о ней наверняка.
Теперь я понимала, что чувствуют люди, приговоренные к смертной казни. Не понимала одного: за что приговорили меня?
Я никому не сделала ничего плохого!
Рита несколько секунд понаблюдала за мной. Поджала губы и вышла из комнаты.
Я издала вздох облегчения. Присутствие горничной действовало на меня, как красная тряпка на быка.
Впрочем, радовалась я недолго. Буквально через минуту дверь моей комнаты распахнулась, и в нее ворвалась тетушка.
– Женя!
Она подскочила к кровати, обеими руками схватила меня за щеки и бесцеремонно по ним похлопала.
– Что с тобой?
Я молчала. Зубы выбивали отчетливую дробь.
– Лихорадит ее, – рискнула пискнуть горничная из-за тетушкиной спины.
Тетушка обернулась к ней.
– Звони врачу, – велела она коротко.
– Анатолию Ивановичу?
– Ему, ему, – нетерпеливо подтвердила тетушка. Рита сделала шаг к моей тумбочке, где стоял телефон, но тетушка ее осадила:
– Звони от себя! Скажи, что я прошу его приехать как можно скорей!
Рита сделала реверансик и мелкими шажками побежала к двери. Оглянулась перед тем, как выйти, поймала мой затравленный взгляд и злорадно ухмыльнулась. Не трудно догадаться, что все несчастья богатенькой девушки ее только радовали.
Господи, как я ее ненавижу!
– Женя!
Тетушка еще раз дотронулась до моего лица холодными руками. Как ни странно, ее прикосновения не вызывали у меня такой гадливости, как прикосновения ее мужа.
– Что с тобой?
Я с трудом разлепила пересохшие губы и проскрипела:
– Надеюсь, подохну… До шестнадцатого ноября.
– Еще чего!
Тетушка даже подскочила на месте от такой наглости.
– Не позволю! – сказала она решительно.
Я прикрыла рукой воспаленные глаза и тихо засмеялась. И смеялась до тех пор, пока окружающая меня комната не провалилась в темноту.
Вместе со мной.
Обратно меня вернул приятный негромкий мужской голос.
– … сильный нервный стресс.
– Это опасно? – спросил взволнованный голос тетушки.
– Возможно, – уклончиво ответил мужчина. – Иногда стрессы провоцируют серьезную болезнь.
– И что делать?
– Нужно успокоиться, – ответил врач. – Не раздражайте ее. Пускай делает все, что хочет.
– Вы же знаете, чего я боюсь, – сказала тетушка со скорбной интонацией любящей родственницы.
– Знаю, – ответил мужчина. – Но можно контролировать как-то незаметно… не так откровенно…
Я открыла глаза и спросила:
– Вы врач?
Надо мной склонилось приятное круглое лицо. Симпатичное лицо. Глазки добрые.
– Я врач, – ответил мужчина. – Ты меня не узнаешь, Женя?
– Я не Женя, – сказала я отчетливо.
Врач нахмурился.
– Не Женя? А кто?
– Меня зовут Лера, – начала я, но тетушка меня перебила:
– Я же вам говорила!
Врач выпрямился, переглянулся с моей родственницей и задумчиво скривил рот.
– Снова то же самое? – спросил он.
Тетушка скорбно качнула головой.
– Не представляю, где она берет эту отраву!
Я приподнялась на локте.
– Неправда!
Меня одолевала страшная слабость, и я свалилась на кровать.
– Я не наркоманка! – сказала я. Но врач уже не обращал на меня внимания.
– Забрать ее к нам? – предложил он. – Обследуем, немного подлечим…
Он наклонился ко мне и мягко спросил:
– Как ты думаешь, милая? Ляжешь к нам на недельку?
Я из последних сил вцепилась в его руку.
– Заберите меня! – попросила я.
– Хочешь в больницу? – удивился врач.
– Хочу!
– Нет-нет, – быстро наложила тетушка свое вето. – В больницу не пущу. Я сама буду за ней ухаживать.
– Заберите меня отсюда! – попросила я врача с надрывом. – Она меня убьет!
– Ну-ну!
И врач освободил свою руку из моих слабых пальцев.
– Не надо волноваться! – сказал он чуть ли не по складам, как будто разговаривал с умственно неполноценной. – Все будет хорошо! Это твоя тетя, она тебя любит…
– Она не моя тетя! – закричала я. Попыталась приподняться, но не смогла этого сделать.
– Укол, – быстро сказал тетушка. – Ей нужно хорошенько отоспаться.
Врач отошел от кровати и направился к журнальному столу, на котором лежал раскрытый саквояж. Порылся в нем, произвел какие-то невидные мне манипуляции и вернулся назад со шприцем, на четверть полным прозрачной жидкостью.
– Нет, – сказала я и повторила попытку подняться с кровати. Железная рука тетушки прижала меня к подушке. Врач подошел ближе и наклонился надо мной.
– Все будет хорошо! – повторил он ласково.
– Не надо, пожалуйста, – попросила я. Слезы размыли комнату и людей, находящихся в ней, как дождь размывает акварельную картинку. Врач не обратил на просьбу никакого внимания. Мое предплечье ужалила пчела, я громко всхлипнула.
– Успокойся, моя хорошая, – сказала тетушка.
Ее холодная твердая рука крепко сжала мое запястье. И, уже проваливаясь в темноту, я услышала вопрос, заданный врачом вполголоса:
– Это первый срыв после приезда?
Я хотела ответить, но не успела. Меня утащило за собой темное беспамятство.
Танцы в темноте продолжались долго. Очень долго. Почему я называю это состояние танцами? Потому, что меня лихорадило во сне так же сильно, как наяву. Перед моими закрытыми глазами маячил скелет, отплясывающий рок-н-рол. Кости стучали друг о друга, издавая противный клацающий звук.
– Прекрати! – закричала я.
Скелет ухмыльнулся мне в лицо и продолжил свою жуткую пляску.
В общем, меня замучили кошмары.
Поэтому, когда я, наконец, открыла глаза и осознала, что вернулась в реальность, душу охватило облегчение. Несмотря на то, что возвращение в реальность означало возвращение множества проблем.
В комнате царил полумрак. За шторами угасал хмурый осенний день. По стеклу ползли тяжелые крупные капли дождя.
Я повернула голову вправо.
Рядом с кроватью стояло глубокое кресло, в котором сидела горничная Рита. Ее голова была запрокинута на спинку, глаза закрыты.
На мгновение я испугалась, что она умерла, таким бесшумным было ее дыхание. Но тут Рита, словно почувствовав мой взгляд, открыла глаза и подняла голову.
