Джерри Сайкс - Лондон. Темная сторона (сборник)
Назавтра Мака в полдень разбудил звонок. На проводе был Этеридж. Мак на миг примолк, размышляя, что сказать. Он и сам не был до конца уверен, что его волнует судьба Люка, но почему-то мысль о вознаграждении за то, что он выследил приятеля, казалась ему грязной. Как будто деньги делали его причастным к учиненному Люком дебошу. С другой стороны, легкие деньги так манят…
Он так и не успел принять решение, Этеридж заговорил первым:
– Слушай, можешь больше не заморачиваться с поисками старины Люка.
– Что, передумал выпускать его на сцену?
– Нет-нет, вовсе нет, – стал объяснять Этеридж, – ведь люди любят драматические эффекты. Нет, со мной связался его менеджер, и мы все утрясли. Я просто решил поставить тебя в известность.
– Менеджер? – переспросил Мак.
– О да, судя по голосу – очаровательная юная дама, зовут Розой. Кажется, она держит его в ежовых рукавицах. Так что вот оно как. В общем, еще раз спасибо.
– Не за что, – ответил Мак и повесил трубку.
На следующее утро он нарочно управился с работой пораньше, добрался до дома вовремя и застал Джеки еще в постели. Они занялись сексом, и Мак с радостью отметил, что за все это время ни разу не вспомнил про Аню.
Джерри Сайкс Остров пингвинов
Jerry Sykes
Penguin Island
Джерри Сайкс дважды удостоился за свои рассказы литературной награды от Ассоциации писателей, работающих в криминальном жанре. Его рассказы публиковались в различных изданиях по обе стороны Атлантики, а также в Италии и Японии. Он родился и вырос в Йоркшире, но живет в Лондоне уже свыше двадцати лет. Его первый роман был опубликован осенью 2006 года.
Место действия – Кэмден-таун
Эймонн Кохлан всю жизнь прожил в Кэмден-тауне, и, сколько он себя помнил, по улицам болтались шайки юнцов: от банд военного времени, промышлявших уличными грабежами по вечерам, до хиппи в шестидесятые… от панков в семидесятые до… Ладно, он не знал, как они зовутся теперь, но, как бы они ни звались, он никогда прежде не сталкивался с тинейджерами, которые метили свои территории с такой решительностью, как нынешний приплод. Разумеется, он знал, что граффити в обиходе с тех самых пор, как неведомый пещерный человек впервые подобрал осколок кремня и нацарапал на стенах своей пещеры изображения убитых им с утра пораньше зверей. Но, похоже, за последние несколько лет чуть ли не каждое здание в Кэмден-тауне было помечено какой-нибудь многоцветной надписью или знаком. Он знал, что это как-то связано с непрекращающейся войной за сферы влияния, и эти знаки беспрестанно меняются, отмечая победы в бесконечной битве за право снабжать наркотиками тысячи туристов, каждые выходные стекающихся к Кэмденскому шлюзу, но тонкие различия знаков от него ускользали.
Последние полтора года основным элементом граффити на стене у лифта в его доме был большой замок, намалеванный красной и синей красками. Но когда Кохлан протиснулся в парадную тем весенним утром, он увидел, что замок замазан черным, и пара юнцов творит на его месте новый мотив. Этот новый замысел был даже чем-то несколько большим, нежели рисунок, он почти разобрал три большие буквы, обведенные красным и оранжевым – что-то вроде ТТТ, – но, прежде чем Кохлан успел приглядеться, один из парней уловил чужой взгляд, повернулся и задрал в его сторону тяжелый подбородок.
– Эй, че пялишься, думаешь, что тут тебе, – рявкнул парень, и шея его вытянулась из воротника. Ему можно было дать не больше тринадцати-четырнадцати лет, если бы не глаза – холодные и жесткие, состарившиеся раньше времени. Засаленные, ровно остриженные волосы делали его похожим на маленького Цезаря, а кожа вокруг уголков рта была усыпана угрями. Другой парень продолжал рисовать, голова его дергалась в такт музыке, никому другому не слышной.
Кохлан покачал головой и отпустил дверь. Отводя глаза, он зашаркал к лифту, а Маленький Цезарь пыхтел и хрипел, не спуская с него прищуренных глаз. Когда Кохлан нажал кнопку вызова лифта, другой парень повернулся узнать, куда смотрит его приятель, и Кохлан сразу узнал Пита Уилсона, мальчишку из этого дома, которого он знал с тех пор, как тот стал делать первые шаги. Насколько мог вспомнить Кохлан, сейчас ему должно было быть около двенадцати.
Когда Пит узнал старика, у него забегали глаза, а руки потянулись за спину, пряча баллончик с краской.
– Да ты понимаешь, что делаешь, Пит? – спросил Кохлан, но, как только слова вылетели изо рта, он тут же почувствовал, как напряглись его плечи. Он был не из тех, кто поднимает шум, и такая вспышка напугала его почти столь же, сколь удивила.
Пит колебался, разрываясь между узами детства и новыми отношениями едва обретенной и грядущей независимости.
– Уверен, что твоя мать не знает, что ты тут вытворяешь, – продолжил Кохлан, вдруг осмелев. – Думаешь, что она скажет, узнав, как вы тут гадите в собственном доме?
Осознав, что старый пень знает его приятеля, Маленький Цезарь повеселел, ухмыльнулся и стукнул Пита в плечо. Пит хрюкнул и, довольный поддержкой, дал сдачи. Откуда-то сверху донеслась ругань и звуки ударов по двери лифта.
– Надеюсь, ты не забудешь убрать всю эту грязь, прежде чем отправишься домой, – сказал Кохлан, указывая скрюченным пальцем на стену.
– Я же просто замазал замок, – возразил Пит.
– Черной краской по белой стене? А что это за красные и оранжевые буквы? Зачем они?
– Это ТТТ, – ухмыльнулся Пит. – Ты Тоже Торчишь.
– Не понимаю, – нахмурился Кохлан.
Пит не успел рта раскрыть, как Маленький Цезарь снова стукнул его в плечо:
– Ты же знаешь, что мы никому не должны об этом рассказывать.
– Это не секрет, – возразил Пит, хватаясь за место, куда попал Маленький Цезарь.
– Вот долбаный младенец, – рявкнул Маленький Цезарь, вырвал у Пита банку с краской и бросился к выходу. Пит посмотрел на него, потом на незаконченное граффити и последовал за приятелем. Уже у двери Пит обернулся на старика, и Кохлану показалось, что на нервически дрожащих губах он распознал намек на извинение.
Он проследил за тем, как дети скрылись за углом дома; Пит бежал за приятелем, словно младший брат, стремящийся угодить старшему. Кохлан подождал несколько секунд, чтобы убедиться, что они не вернутся, и с шумом перевел дух. Он не сознавал, что стоит, затаив дыхание. Потом он повернулся к лифту и снова нажал кнопку.
Пару минут спустя на нижней площадке лестницы появилась старуха, пыхтевшая так, будто она не спускалась, а поднималась.
– Надеюсь, вы не ждете здесь лифт, – с трудом выдохнула она вместе с облаком дыма, затянулась сигаретой и тоже скрылась за дверью.
Кохлан тяжело вздохнул и пошел к лестнице.
Добравшись до своей квартиры на четвертом этаже, он наполнил чайник и бросил в кружку чайный пакетик. Ожидая, когда вода закипит, он оперся о край раковины и уставился в окно, на жилые кварталы, на Кентскую дорогу, на пару телефонных будок. За будками тянулась невысокая кирпичная стена, где, как всем было известно, промышляли своим ремеслом торговцы наркотиками; их клиенты приходили за товаром пешком или подъезжали на машинах. Сейчас там тоже стоял торговец, а другой прогуливался взад-вперед по улице, указывая пальцем на проезжающие автомобили. Это стало уже настолько обычной картиной, такой неотъемлемой частью бытовой обстановки квартала, что более не вызывало в Кохлане никакого душевного отклика. Но сердце его екнуло, когда, переведя взгляд, он заметил Пита и его приятеля, сидящих на спинке скамейки не более чем в пятнадцати футах от телефонных будок и в немом восторге наблюдающих за торговцами наркотиками.
Вечером, уже в кровати, Кохлан с мрачной покорностью слушал соседскую ругань, приливы и отливы пьяных излияний и косноязычных оскорблений. В выходные это повторялось почти еженощно, наряду с грохотом музыки за стеной, напоминавшим ему военную ночь, когда немецкая бомба превратила соседний дом в груду камней и дымящийся пепел. Бомба деформировала и фундамент его дома, так что парадная дверь больше никогда не входила в дверную коробку, и непрестанно сквозило, а потом, в то лето, когда он вышел на пенсию, муниципалитет переселил их в квартал «Замок». И в такие ночи, как сегодня, он желал своим соседям, воображаемым противникам, такой же бомбежки.
Неделей позже Кохлан шел к газетному киоску и рядом с домом встретил Пита с другим парнем. Это случилось впервые с того дня, когда он видел его рядом с лифтом. Второй парень был не тот, что в прошлый раз. Нет, этот больше походил на одного из тех, что слонялись у телефонных будок, постарше, замерзших и дерганых. Парочка беседовала, но в их жестикуляции было что-то неестественное. Пит кивал и ухмылялся, как будто парень постарше рассказывал ему длинный анекдот, хотя, судя по лицу говорящего, тот казался скорее недовольным, нежели радостным. Кохлан старался не обращать на них внимания, но, проходя мимо, невольно поднял голову, и, когда Пит поймал на себе его взгляд, ухмылка тут же сползла с его лица и некогда невинные щеки вспыхнули чем-то похожим на стыд. Второй парень заметил перемену, пристально посмотрел на Кохлана, хлопнул Пита по плечу и осведомился, что это за старикан. Пит пытался было уклониться от ответа, но парень постарше снова двинул его в плечо, на этот раз сильнее, и Пит заговорил. Кохлан отвернулся и поспешил прочь, но успел расслышать собственное имя в беспорядочном потоке слов, вырывавшихся изо рта Пита.
