Елена Милкова - Те же и Скунс
– Интересно бы уточнить источник информации, уважаемый… и вообще… вы, кажется, не представились… – пытаясь протянуть время, проговорил он наконец.
– Ну, оставим пустые формальности… – махнул рукой грабитель. И только теперь Виленкин заметил, что тот всё это время был в мягких лайковых перчатках. – А что до источников информации, это, как нынче принято говорить, коммерческая тайна. Ну что ж, revenons a nos moiitons.[10] Итак, к делу!
Виленкин в отчаянии снова незаметно нажал на кнопку под крышкой стола.
– Да не жмите, не старайтесь, Владимир Матвеевич, – снова улыбнулся грабитель. – Она не сработает. Никто сюда не приедет. И не переживайте вы так, дорогой мой. Ведь большая часть коллекции остаётся у вас. Я мог бы всё забрать, а я вместо этого…
– Да понимаешь ли ты, чего мне стоило!.. Я себе… во всём отказывал…
– Ну, не надо, Владимир Матвеевич, вот этого не надо. Я не заплачу. Лучше вспомните, как перед самой войной вы в отличие от многих сообразили, куда дует ветер, и запаслись сахаром, кофе, какао и другими непортящимися продуктами? А потом, во время блокады, меняли их на…
– Люди сами мне приносили… Я никого не принуждал…
– Ну да. Пачку какао за римскую монету, которая стоит в тысячи раз больше, только вот с голодухи её не схарчишь…
– Вы не сможете продать… Всё в каталогах… Интерпол…
– Да? – наклонил голову гость. – А дукат? Вы никогда его не выставляли и никому не показывали. Почему? Потому что он был получен вами при таких обстоятельствах и в таком месте, о котором на ночь глядя упоминать-то не хочется…
Виленкин мучительно побледнел; Этому человеку было известно о нём решительно ВСЁ.
– Мерзавец… Негодяй… – захрипел он, без сил опускаясь в кресло.
– Ну-ну, только без громких слов, – усмехнулся грабитель и, вынув из кармана валидол, протянул его коллекционеру. – Стоит ли так волноваться из-за презренного злата?.. Я же не собираюсь вас убивать. Mauvais ton.[11] А вот вы ради золотого дуката, который вас всё равно не сделал счастливым… Итак, с вашего позволения, mon cher monsieur…
«Кто же, чёрт побери, кто же их навел? – машинально посасывая валидол, пытался сообразить Виленкин. – Домработница Клава? Откуда ей знать про дукат?.. Племянник? Тем более…»
Гость из бездны
Про себя Валерий Александрович был почти уверен, что с рудаковским домашним компьютером приключилась откровенная чушь вроде той, что была на заводе. Ему не единожды случалось выправлять подобные ситуации, что называется, на глазах у изумлённого зрителя. Щелчок-другой мышью – и затор, для «чайника» непроходимый, рассасывался бесследно.
Однако на сей раз чутьё Жукову изменило. Детки успели-таки натворить дел, и работа над их ошибками затянулась надолго. Когда всё более-менее пришло в божеский вид, Валерий Александрович поднял голову от дисплея и с ужасом убедился, что имеет все шансы опоздать на последний поезд метро. Шансы были тем более реальны, что жил Рудаков за кудыкиной горой – напротив бывшей Мечниковской больницы. Когда ещё приедет автобус, а за троллейбусом, если он появится раньше, бежать за угол через перекрёсток. Однако судьба всё же сжалилась над Валерием Александровичем. Сердобольный частник, вынырнувший откуда-то на неказистом «Фольксвагене», подвёз его до «финбана» и даже отказался от мзды. Так что около часу ночи Жуков уже шёл по своему двору, направляясь к родному подъезду.
После несчастья с Кирой Нина взяла с мужа нерушимое слово: в поздние часы всегда обходить дом с короткой стороны, через улицу Фрунзе. Так, по её мнению меньше была вероятность напороться на подонков и хулиганов. Валерий Александрович был не чужд мужского самомнения и вдобавок считал, что от всех кирпичей, могущих упасть на голову, не убережёшься. Их двор был далеко не единственным местом в природе, где водились разные личности: что ж теперь, вообще из дому не выходить?.. Всё правильно, но данное слово Жуков держал.
Ему, таким образом, оставалось пройти до знакомой двери несчастных сорок шагов; он успел всерьёз почувствовать себя дома и даже переключиться на какие-то вполне домашние мысли…
И ровно в этот момент увидел мужчину, шедшего наперерез.
Тот был откровенно невысокий – сантиметров на пятнадцать меньше долговязого Жукова, – но у Валерия Александровича необъяснимо похолодело внутри. Есть такое народное выражение: почувствовать животом. Он и почувствовал. Вернее, он железным образом уже откуда-то ЗНАЛ, что этот человек не случайный прохожий, готовый разминуться с ним и исчезнуть в светлой летней ночи, – этот человек пришёл сюда конкретно ради него. Позже Валерий Александрович тщетно пытался осмыслить, чем же его до такой степени напугал седой невзрачный мужик. Путных объяснений в голову не приходило, но чувство унизительной беззащитности засело в памяти крепко. Ибо что-то свидетельствовало: перед ним был выходец из Зазеркалья, из параллельного мира, с которым личный мир Жукова, по счастью, очень редко соприкасался.
– Вам что надо?.. – с отвращением услышал он собственный голос, звучавший на октаву выше положенного. – Дайте пройти!..
Некоторое время седой молча созерцал его исподлобья. Потом вдруг спросил:
– Ты – Жуков? Валерий Александрович?..
– Ну я! – с жалкой дерзостью ответил доктор наук. Инопланетянин стоял перед ним, глубоко засунув руки н карманы, и в его мире почему-то не имели значения все те качества и таланты, за которые Жуков привык себя уважать.
– У тебя в семье живет девочка, – деревянным голосом выговорил седой. – Станислава. Дочь Киры Лопухиной.
– Ну допустим… живет… – ответил Валерии Александрович, силясь что-то сообразить.
– Я её отец, – безо всяких предисловий заявил незнакомец.
Лицо у него было невыразительное и какое-то такое, что Жуков потом не смог толком вызвать его в памяти. А глаза – блёклые и бесцветные, точно зола. Они сверлили Жукова в упор, не мигая. Жутковатые, в общем, были глаза. Но в них на миг промелькнуло нечто, отчего Валерию Александровичу сразу расхотелось посылать собеседника к чёрту. Он привык мыслить логически и попытался как-то сформулировать мимолётное впечатление (боль? отчаяние? надежда?.. нечто более сложное и значительное?..), но сформулировать не удалось. Зато вспомнились ландыши на Кириной могиле. И он просто спросил:
– Вы… Костя?
Житель иного мира покачал головой:
– Не Костя. Алексей.
У Жукова один шок наслаивался на другой, он смог только бестолково пробормотать:
– Вот это, прямо скажем, сюрприз.
Страх постепенно улетучивался, оставалось лишь беспочвенное по большому счёту убеждение, что Костя-Алексей (или кто он вообще есть), то ли воскресший, то ли вовсе не умиравший, говорит ему правду. Стало быть, есть факт. И размышлять следует не о том, как бы этот факт отменить. Он всё равно никуда не денется. Лучше подумай, что с ним делать и как всё теперь будет…
Пока у Валерия Александровича проносились в голове возможные варианты дальнейших действий «гостя из бездны» – картины, уж что говорить, одна мрачнее другой, – Костя-Алексей вытащил руки из карманов и сказал ему:
– Доказательств, документов там… у меня никаких нет. Да и не собираюсь я кому-то что-то… доказывать… беспокоить не хочу ни Стаську, ни вас…
Только тут Валерий Александрович словно очнулся и понял, что первым чувством, посетившим его, был инстинкт обираемого собственника. Ему успело уже примерещиться судебное разбирательство и то, как Стаську начнут у них отбирать; он даже взялся прикидывать можно ли как-то этому помешать… Он чуть не спросил Алексея, что ему в таком случае надо. Тринадцать лет шастал неведомо где, зачем теперь объявился? Не хочешь никого беспокоить, ну так будь мужиком и не беспокой… Произнести всё это вслух помешали интеллигентские комплексы. Минуту назад Жуков готов был посчитать незнакомца бандитом с большой дороги, а теперь боялся незаслуженно обидеть его.
– Стаське ты про меня ничего не скажешь, – хмуро продолжал Алексей. – Нине скажешь потом, когда разрешу. У нас что завтра, суббота? Придёшь в гараж к десяти, «Москвич» твой будем чинить. Потом обедать пригласишь… с семьёй познакомишь…
Повернулся и, не попрощавшись, зашагал прочь через двор. Жуков некоторое время смотрел ему в спину, вяло говоря себе, что у этого неизвестно откуда взявшегося Алексея нету ни малейшего права распоряжаться жизнью его семьи. Тоже выискался начальник!.. Возьму вот и пошлю тебя ко всем собачьим чертям!..
Было, однако, полностью очевидно, что ни в какое Орехово им завтра опять-таки не попасть.
От Нины и Стаськи его «пыльным мешком ударенный» вид, конечно же, не укрылся. Они ждали главу семьи, держа на плите разогретый гороховый суп. Хорошо ещё, он предупредил их по телефону, что задержится у Рудакова, иначе совсем бы извелись. Ещё лучше было то, что не пришлось объяснять выпотрошенное состояние, в котором он вернулся домой.
