Александр Кулешов - Заколдованный круг
Наверное, какая-то подсознательная память (в трезвом состоянии ему никогда не удалось бы сделать это) привела его в тот заброшенный район, в тот пустой дом, в ту крысиную дыру, где ютилась Эруэль.
Увидев Дона, она не удивилась. Она еще не приняла «зелья». Перед ней стояла спиртовка, на которой она подогревала похлебку, макая в нее сухари, — завтракала.
— Чего пришел? Спасать? — Эруэль усмехнулась. — Хороши вы, что ты, что твой Рив! Обманщики!
— В чем я тебя обманул? — спросил Дон, тяжело опускаясь на свободный ящик.
Эруэль задумалась. Потом нехотя призналась:
— Ты-то нет. А вот Рив твой…
— А Рив что?
— Как же, — зло заговорила Эруэль, — я все выполнила, все точно, как он сказал! И что же — обещал: «дюжину принесу, полторы дюжины!» Где они? Ждала, ждала, хотела позвонить туда, да бумажку порвала, дура, как он велел. Всю ночь прождала, ничего не принес и сам не пришел… — Она всхлипнула.
— Ничего не понимаю, — устало пробормотал Дон, — бумажки, звонки, дюжины. Ты скажи лучше… Но Эруэль перебила его.
— Нет, ты слушай! Ты слушай, какой он подлец, твой Рив! Я все сделала: позвонила, велела горничной передать какой-то Тер, что говорят от сестры Робена, что в имении не работает телефон, сама, мол, звонить не может. Что просит немедленно приехать, что знает, у Тер — вечеринка, но все равно пусть приезжает, что очень важно, а гостям пусть ничего не говорит, придумает предлог, она потом все объяснит. Робена, мол, нет, он в другом городе, так что обратилась к Тер, ждет ее сейчас же, вопрос жизни и смерти. Вот! Все запомнила, видишь! Номер только, жаль, не запомнила, я бы этой Тер все рассказала. Все сделала. А он наврал! Обещал за это дюжину…
Но Дон уже не слушал.
Значит, и здесь Тер не обманула его. Ее самое обманули. Все тот же Рив, подонок, на все пошел, чтоб заполучить Дона. Ох и хитер, сумел найти «доказательство»! А Дон, конечно, как всегда, как во всем, попался па удочку. Он усмехнулся: любой его может одурачить.
Да… Значит, Тер не виновата. Зря он ревнует ее, подозревает, проклинает. Значит, все как раньше, все хорошо.
Но странно, он на чувствовал радости.
Он продолжал сидеть в этой темной, даже днем, крысиной норе, где окна были закрыты армейскими одеялами, где гуляли сквозняки, мотая голубой огонек спиртовки, напротив девушки, похожей на ведьму, что дрожащими, костлявыми пальцами вынимает и запихивает в рот какую-то вонючую похлебку.
— У тебя нет чего-нибудь, сигаретки?.. — спросил он.
— Если и есть, даром не отдам.
Дон скинул помятый, грязный плащ, пиджак.
— Возьми…
Эруэль критически оглядела вещи, достала откуда-то из недр ящика, на котором сидела, две смятые сигареты и протянула Дону.
— Последние, — проворчала она со вздохом. Дон бережно уложил сигареты в карман рубашки. Не оглядываясь, вышел из комнаты.
На этот раз он шел домой.
Шел быстро. Осенним промозглым днем, под пронизывающим ветром. Ему было холодно, он стучал зубами, дрожал.
Шел все быстрее.
Когда добрался до дома, нос его посинел, глаза слезились.
Торопливо поднялся по ступенькам крыльца, толкнул незапертую дверь и, войдя в теплую столовую, сразу направился к камину. Не сел — упал в кресло, протянул к огню окоченевшие ноги. Откинул голову на мягкую спинку, закрыл глаза.
И мгновенно заснул.
Родители молча смотрели на него.
Дон проснулся под вечер. Он лежал в своей чистой постели — наверное, отец, раздел его, затащил в комнату, уложил.
За окном уже навалились на город ранние осенние сумерки, ветер шлепал по стеклам пачками брызг. Но в доме было тепло, от свежих простыней исходил знакомый запах — запах уюта и детства.
Дон долго лежал с открытыми глазами, устремив взгляд в пространство.
Он ни о чем не думал, он ощущал внутреннюю пустоту, словно из него все вынули: душу, сердце, мозг.
Вспоминал о Риве, но без гнева и возмущения, вспоминал Тер, не испытывая ни тоски, ни восторга…
Он продолжал лежать и только однажды забеспокоился, привстал, подтянул к себе стул, на котором, аккуратно сложенная, лежала его одежда, и, лихорадочно порывшись, достал из кармана рубашки две никем не замеченные, помятые сигареты. Тогда успокоился.
Когда совсем стемнело, он встал, зажег лампу. Оделся и, даже не ополоснув лицо, спустился в столовую. Отца не было, но мать сидела за столом. Она робко посмотрела на сына, спросила:
— Ужинать будешь?
Дон молча подошел к ней, поцеловал.
Она заплакала, прижавшись к его груди. Худые плечи вздрагивали, слабые руки обнимали могучую спину сына. Мать вся сотрясалась, плакала беззвучно, беззащитно.
Дон гладил седые волосы. А взгляд его по-прежнему был устремлен в пустоту…
Поужинали молча. Пришел отец, сказал:
— Ты бы позвонил Тер, сынок. Пока ты спал, она здесь часа три сидела, все ждала, не проснешься ли. Беспокоится.
Дон кивнул головой.
Беспокоится! Раньше следовало. Где она была, пока Рив таскал его по своим крысиным норам? Обрабатывал, как товар на продажу. Моталась со своим Робеном? Ладно, Робен ни при чем. Все равно. Не сейчас, так потом, не с Робеном, так с другим. Разве господин Лонг позволит ей быть с Доном? Никогда. Он найдет ей подходящего. И никуда она не денется. У них нет ничего впереди…
Вообще, что впереди? Ничего. Зачем трудиться, биться, строить, как муравей, жалкую жизнь, когда можно мгновенно, одним чирканьем спички достичь всего?
Правда, тоже на мгновение…
Дон позвонил Тер, но ее не было дома.
Он подсел к камину, откинув голову на кресло, задремал.
Его разбудил звонок в дверь. Дон встревоженно обернулся.
Это была Тер…
На ней были ее любимые полотняные штаны, черный свитер, норковая накидка. Она подбежала к Дону, опустилась у его ног, положила ему голову на колени.
Молчание длилось бесконечно долго. В камине яростно, беззвучно плясали оранжевые, красные, синие языки. Откуда-то издалека (наверное, с кухни, где у матери не выключался транзистор) долетала приглушенная музыка. За окном гудел ветер и дробно, порывами стучал в стекло дождь.
— Ты должен мне все рассказать, Дон, — тихо сказала Тер, — все, до мельчайших подробностей. Иначе я не могу.
Но Дон продолжал молчать.
Что сказать? Неужели она не понимает, что ему нечего говорить? Или не хочется. Она же умная. Как она не понимает?
Оказалось, что не понимал он.
— Как получилось с Ривом? Неужели это ты?
— Что я?
— Дон… — Тер повернулась к нему, она сидела на полу на коленях, положив на них ладони, длинные волосы, подсвеченные сзади огнем камина, казались странным удлиненным ореолом вокруг ее головы, а лицо черным пятном тонуло во мраке, — Дон, поклянись, что это не ты!
— Что не я?..
— Поклянись, что не ты его убил! Слышишь, поклянись, я поверю.
Дон вскочил. Он наклонился к Тер, стараясь заглянуть в глаза, тряс за плечи.
— Что ты сказала? Рива убили? Кто? Когда? О чем ты говоришь? Этого не может быть!
Он тряс ее, а она смеялась, заливалась счастливым смехом, качала головой, длинные волосы золотым флагом мотались из стороны в сторону над склоненным лицом.
— Что ты смеешься, Тер? Да скажешь ты, наконец, что случилось?
— Как я счастлива! Как здорово! — Она вскочила, обняла Дона за шею, поджала ноги, повисла на нем. — Теперь я твердо знаю, что это не ты! Так нельзя притворяться!
Дон расцепил ее руки. Зажег верхний свет, усадил перед собой и потребовал немедленных объяснений.
Вот что рассказала Тер.
Поехав с вечеринки к сестре Робена, куда ее неожиданно вызвали, она узнала, что ни сестры, ни Робена в загородном доме нет и что никто ей не звонил. Это было странно. Но еще необъяснимей показалось исчезновение Дона. Два дня она разыскивала его в университете, в спортзале, дома. Дон как в воду канул. Родители сходили с ума, но отец категорически отказывался заявлять в полицию (она так и не поняла почему).
Тер отправилась в тюрьму выяснять, нет ли там Дона. Дело в том, что в университете произошло столкновение между студентами и полицией.
Организация «Власть студентам» не успокоилась на обещании попечительского совета рассмотреть вопрос о дешевом кафетерии для неимущих. И, не получив ответа, устроила большую демонстрацию. К ней присоединились не только сами неимущие, что естественно, но и большинство других студентов. Одни — из чувства солидарности; другие — чтоб их не обвинили в черствости; третьи — чтоб воспользоваться случаем и побить стекла, избить кого-нибудь, что-нибудь поджечь (такие тоже были).
Была вызвана полиция, студенты забросали ее камнями, палками, подожгли на шоссе несколько машин. Полицейские, в свою очередь, кидали слезоточивые гранаты, поливали демонстрантов пенной жидкостью, били палками.
В конечном итоге десятки студентов были ранены, сотню арестовали.
