Норб Воннегут - Боги Гринвича
– Отлично. А я потороплю себя, – сказал Олавюр.
Разговор закончился, и Олавюр в первый раз за день почувствовал себя неплохо. Как только катарцы возобновят покупку, падение акций прекратится. Может, на этот раз они устоят.
Олавюр набрал Сигги и поинтересовался:
– Какие планы на обед?
– Никаких.
– Пробовал когда-нибудь «бойлермейкер»?
– Нет.
– Хорошо. Встретимся в «Вегамоте» через пятнадцать минут. Я приглашаю.
– Зачем?
– Помнишь, как Лизер радовался картине Гончаровой?
– Ну конечно.
– Пора переходить ко второй фазе, братик.
Рейчел Виттье накинула белый халат, такой мягкий и привычный. За долгие годы она полюбила уникальный утренний запах клиники, сочетание кофе французской обжарки и антисептического мыла. На часах было 8.30.
В жаркие летние дни практика Дока просыпалась медленно. Сестры часто задерживались на кухне, болтая над булочками и наслаждаясь августовской скукой. Утренняя поездка на работу высасывала энергию, а потная кожа оставляла сотрудников уязвимыми перед искусственным холодом кондиционеров.
Скоро темп жизни клиники на Парк-авеню возрастет. На сегодня планировались три липосакции, включая Робинсона. Жирное лицо, мясистый живот и пухлый подбородок; над ним придется здорово поработать. Одна только задница требовала пары часов.
«Ни разу не видывал такой здоровенной туши без клейма Джона Дира»[38].
Рейчел мысленно слышала голос папочки, его техасский акцент и гнусавость, прячущие безудержную ярость алкаша. У него всегда было свое мнение, своя присказка для всех и каждого, включая Рейчел. Папочка много лет наезжал на нее, крепко наезжал, за лишние пятнадцать килограмм.
«Чтобы довезти до места твою задницу, нужно две поездки».
Насмешки обычно бывали жестокими. Рейчел до сих пор морщилась от ожогового рубца – папочкиного домашнего лекарства для похудения. В один вечер, после бутылки «Джим Бима», он затушил сигарету о правую руку Рейчел. «Сбрось жир, – предупредил он, – или я сделаю тебе такую же татуировку на другой».
Через две недели Рейчел исполнилось шестнадцать, но ее никто не поздравлял. Мать давно умерла. Отец устроился в кресле, слушая радио и поглощая поздний ужин, упаковку пива и зубочистку, который он называл «обед из семи блюд». Когда он обнаружил недоеденный шоколадный пирог, испеченный Рейчел для себя, все черти вырвались из ада.
– У тебя в джинсах, девка, пара свиней!
От пива его лицо побагровело и вздулось. Он ударил Рейчел. Сильно. Действительно сильно. В полную силу.
Рейчел оттолкнула пьяного старика. Злость. Самозащита. Все вместе. Он упал навзничь, скатился по лестнице и приземлился внизу – шея сломана, голова повернута под странным углом, как в «Экзорцисте».
Рейчел, к ее величайшему удивлению, обрадовала эта картина. Отец сломан. Бессилен. Угрозы больше нет. Зрелище опьянило ее. Стоя над телом отца, она кричала: «Как тебе мое смертельное касание, папочка?»
Лишний вес, все пятнадцать килограмм жира и целлюлита, давно исчезли. Но ожоги детства горели до сих пор. Пухлый белый рубец преследовал ее каждую минуту. Рейчел потерла шрам, ее настроение портилось с каждым движением пальца.
Существовал только один способ поднять настроение. Рейчел знала это по опыту и по сессиям с психотерапевтом за двести долларов в час. «Разложите все по полочкам. Найдите то, что доставляет вам удовольствие».
– Как моя ночная работа, – пробормотала Рейчел.
Сейчас она была одна в консультационном кабинете клиники. Достала мобильник и набрала номер, который знала наизусть.
– Конрад Барнс, – сказала она, имея в виду свою цель из Бронксвилля, – оказался сложнее, чем я думала, Кимосаби.
– Это не мои проблемы.
– Плохое настроение? – промурлыкала Рейчел, скорее насмешливо, чем сексуально. – Может, вам нужен отпуск?
– Нет.
– Я не могу стряхнуть жену Конрада, – доложила она. – Они неразделимы.
– Мне нужны не подробности, а результаты.
Такая резкость удивила Рейчел. После Парижа их отношения стали заметно теплее. И эта мысль напомнила ей о том, чего она желала больше всего. Не отдыха на пенсии, а возможности покупать одежду и вести беззаботную жизнь, которой она была лишена ребенком.
– Ничего личного, Кимосаби, но у вас все под контролем?
– Я уже говорил тебе. В моем бизнесе все – личное.
Кьюсак уставился на подпись. Потом встал и заново осмотрел вагон поезда. Он никого не узнал. В вагоне сидели исключительно «костюмы», направляющиеся в Провиденс или Бостон. Парни с портфелями, набитыми торговой пропагандой и прочей ложью. Никто из них не выглядел человеком, способным перевоплотиться в легендарного квотербека из «Окленда».
Кьюсак перечитал короткую записку. Печатные буквы, черные чернила. Он не видел такого мелкого почерка со второго класса. Короткое письмо, лишенное любых эмоций.
Оно гласило: «Уходи, пока можешь. Остерегайся Грека и, что бы ни делал, почаще оглядывайся. Больше предупреждений не будет. Дэрил Ламоника».
Кьюсак позабыл о Грэме Даркине и перспективах «ЛиУэлл Кэпитал». Он снова и снова перечитывал письмо. Разглядывал каждую букву, каждый знак препинания и пробел. Он попытался представить, при каких обстоятельствах кто-то мог засунуть письмо в его бумаги. Единственной возможностью был его поход в вагон-ресторан.
Вскоре Кьюсак взял свой лэптоп и пошел по вагонам. Он вглядывался в лица, ища человека, которого может знать, но сомневаясь, то ли и там ли он ищет. Он столько раз открывал двери трех туалетов, что какой-то подозрительный проводник поинтересовался:
– Что вы делаете?
«Ищу Безумного Бомбардира».
– Возвращаюсь на свое место, – ответил Джимми, протискиваясь мимо проводника и направляясь к салону первого класса.
Глава 29
– Рад встрече, Джимми.
Грэм Даркин протянул руку. У него была выправка десантника, рост метр восемьдесят восемь и очень приличная для мужчины за пятьдесят мускулатура. Темные брови, густые, но подстриженные, и бритая голова, как у парня на тридцать лет моложе. Он излучал теплую энергию. Такие люди читают «Пинатс» и могут решить весь кроссворд в «Санди таймс».
– Спасибо, что встретились со мной.
Кьюсак выбросил из головы Дэрила Ламонику и сосредоточился на Даркине, который мог выкрутить регулятор «ЛиУэлл Кэпитал».
– У вас на сегодня есть еще какие-то встречи? – спросил Грэм, жестом приглашая Джимми присесть.
Он с привычной легкостью взял управление на себя. Неудивительно. За столько лет он привык руководить.
– У нас есть клиенты в Провиденсе, – ответил Кьюсак, взвешивая каждое слово. – Но я приехал к вам.
– О.
– У меня нет никаких ожиданий, – продолжал Джимми, – ни позитивных, ни негативных.
Очень важно раскрепостить Даркина. Нажим отпугивал потенциальных клиентов. Словно плохие отзывы, которые опустошают рестораны до того, как тем удастся опустошить кошельки.
– Но я рад, что вы согласились на эту встречу.
– Вы привезли презентацию? – спросил Даркин, взглянув на портфель Кьюсака. – Вы, ребята из финансов, убиваете уйму деревьев. А «Голдман» хуже всех.
– Я помню, – ответил Джимми, добавляя обаяния в широкую улыбку. – Я провел в этой тюряге два года.
Кьюсак достал два комплекта презентаций, один для Даркина, второй для себя. Он в последний раз бросил взгляд на титульный лист. Долгие часы подготовки, исследований и упражнений в «ПауэрПойнт» – и все ради этой минуты. К сожалению, вручая презентацию Даркину, он не заметил выражения лица миллиардера.
Даркин смотрел на бумаги, как на кусок свежего собачьего дерьма посреди чистого тротуара. Он схватил презентацию и сказал:
– Позвольте вашу тоже.
– Там мои заметки.
– Они вам не понадобятся.
Предупреждение Дэрила Ламоники все еще лежало в экземпляре Кьюсака. Джимми выудил его и засунул письмо в карман пиджака. Потом с сомнением протянул Грэму свою копию.
С ловкостью опытного фокусника Даркин швырнул обе презентации в корзинку для мусора.
– Давайте просто поговорим.
Он откинулся на спинку крутящегося кресла и заложил руки за голову, будто подчеркивая несказанные слова – поменьше показухи и побольше дела.
На мгновение Кьюсак потерял дар речи. Он склонил голову набок, а потом… пришел в себя. «Мы можем поговорить. Я справлюсь». В глубине души Джимми понравилось небрежное отношение миллиардера к условностям.
– Графики только помешают, – сказал Даркин. – Понимаете, о чем я?
Оба мужчины быстро достигли взаимопонимания, чему немало способствовала обоюдная добродушная непочтительность. Кьюсак чувствовал себя все свободнее, но напоминал себе не расслабляться. Слишком много поставлено на карту.
– Джимми, а что вы думаете о комиссионных хедж-фондов? Вся эта чепуха насчет два и двадцать?
– Иногда достаточно одной ошибки, и финансы споют романсы. Если, конечно, вы не знаете, что делаете.
