Наталья Солнцева - Золото скифов
Впрочем, иногда сознание Леры вдруг начинало жить отдельной жизнью, постигая вещи, недоступные ее ограниченному рассудку. Особенно во сне. Как будто разбивалась невидимая скорлупа, выпуская мысли на волю…
Внутри «лесная хижина» представляла собой запущенное жилище отшельника: голые деревянные стены, закопченный очаг, сложенный из природных камней, грубая мебель, керосиновые лампы и толстые свечи в железных подсвечниках. Пыль, всюду толстый слой пыли. Лере стало не по себе…
– Я не собираюсь тебя убивать, – рассмеялся Артур. – Успокойся. Ты дрожишь как осиновый лист…
Она заметила разлитую на его коже желтоватую бледность и сообразила, что имеет дело с покойником. Эта мысль не придала ей бодрости.
– Отпусти меня… – прошептала она. – Я не хочу умирать…
– Это уж как карта ляжет…
Лера попятилась, наткнулась на тяжелый сундук и чудом удержалась на ногах.
– Осторожнее, – хохотнул Артур. – Мне терять нечего, а вот тебе…
Его ледяная рука легла ей на плечо, дыхание обдало могильным холодом. Она закричала, дернулась и… проснулась. Ее тело бил озноб. Из кухни прибежал Марцевич, принес чай и мед, подал чашку.
Она вяло покачала головой:
– Не надо, само пройдет…
Семен стоял у постели, ожидая, пока стихнет приступ.
– Я знаю, где он мог спрятать… – хрипло вымолвила Лера.
– Что, диск?
– Неважно… В «лесной хижине».
Глава 21
Матвей зевал, а у Астры сна – ни в одном глазу. Ночью припустил дождь, и его мерный стук погружал в дрему. Несколько чашек кофе, которые выпил Карелин, подействовали вопреки правилу.
– Прекрати клевать носом! – рассердилась Астра.
– Я засыпаю…
– Пока не прочитаешь дневник, никакого «засыпаю»!
Она не шутила.
– Может, завтра? На свежую голову?
Астра чуть ли не силой усадила его за компьютер:
– Читай!
Матвею ничего не оставалось, как сделать вид, что читает. Сидеть у экрана, когда веки сами собой опускаются, было пыткой – хоть спички вставляй. Глаза невольно заскользили по строчкам…
По мере того как Матвей углублялся в повествование, его сонливость рассеивалась…
Дневник ЕвлановаКак многие люди, я в очередной раз решил начать новую жизнь. После развода. Сжигая мосты в прошлое, я сдуру спалил все свои юношеские тетради, которые хранили отголоски моих странных фантазий и мечты о славе. Больше всего страниц я посвятил мукам творчества и любовным страданиям. Я мнил себя этаким молодым Буниным, влюбленным в каждую травинку, каждый малиновый закат и каждую милую девушку, соизволившую бросить на меня игривый взор. Я мнил, что открою читателям загадку великой русской души…
Я начал вести дневник в пятнадцать лет, как только в моей голове засела идея стать писателем. На крайний случай – журналистом. Я представлял себе поездки по всему миру, встречи с интересными людьми, задушевные беседы и эксклюзивные интервью, опубликованные в самых популярных изданиях. О гонорарах я тогда не думал. Воспитывая меня, бабушка – интеллигентка до мозга костей – внушила стойкое отвращение к меркантильности, корыстолюбию и деньгам. На этой почве взросли и буйно заколосились мои первые разногласия с отцом. Мы пускались в философские споры, доходя до взаимных обид. Я считал отца черствым, расчетливым прагматиком, а он меня – невежественным сентиментальным юнцом. И оттого наши словесные баталии становились ожесточеннее.
Когда я окончил школу, передо мной встал выбор, куда поступать: отец настаивал на финансовом факультете, а я бредил журналистикой. Надо отдать ему должное, он позволил мне попробовать. После позорного провала в МГУ мне не оставалось ничего, кроме перспективы отправиться в армию. Он нарочно не вмешивался и наотрез отказался задействовать свои связи, чтобы помочь мне «откосить». Здоровье у меня было отменное, и я попал в пограничные войска, где добросовестно исполнил долг перед Родиной. После чего мои тело и дух закалились, а сентиментальность вкупе с графоманией приказали долго жить.
Моя мама, напуганная дедовщиной и «горячими точками», плакала, глотала лекарства и слала мне слезные письма и посылки. Но черт оказался не так страшен, как его малюют, я благополучно отслужил и вернулся в Москву. Отец увлек меня банковским делом. Его предложение поработать охранником в одном из отделений усыпило мою бдительность. Я был ироничен, эрудирован, физически крепок, хорош собой, имел успех у девушек и нуждался в собственных деньгах. Я ценил независимость. Снова садиться за парту казалось мне унизительным.
Очень скоро я проникся атмосферой финансовых операций, кредитов и таинства накопления капиталов. Шелест купюр перестал казаться мне чем-то неприличным, а проблему образования разрешило заочное обучение.
– Я знал, что ты образумишься, – посмеивался отец. – И станешь отличным менеджером. Весь в меня!
Нам удалось осуществить несколько собственных проектов – он был доволен, а я ощутил вкус к финансовым сделкам.
– В нашем промысле главное – не терять головы, – говаривал он.
Отец уверенно называл банковский бизнес «нашим», и я больше не возражал.
В это время мой роман с будущей женой Златой был в разгаре. Болгарка по национальности, она отличалась редкой красотой – черноволосая, чернобровая, черноглазая, стройная, с пышной грудью и крутыми бедрами. Я потерял покой и сон, однако Злата не торопилась ложиться со мной в постель. Ее семья придерживалась строгих традиций: переспать с мужчиной до свадьбы считалось недопустимым.
Я так хотел ее, что пришлось жениться. До сих пор удивляюсь, как ей удалось очаровать меня, околдовать до такой степени! Первая ночь принесла нам… мне… неземное блаженство. Я попал в рай! Ее объятия, медовый запах кожи и теплые влажные губы заставили забыть все предыдущие увлечения. Я был предан Злате целый год! Это много для такого ловеласа, как я. Супружеская верность казалась мне ограничением свободы. Если мужчина любит женщину, то само собой разумеется, что он не смотрит в сторону других. Видимо, чувство к Злате было страстью, которая охватила мою плоть, но не душу.
Я начал изменять ей, стараясь, чтобы она ничего не замечала. До некоторых пор все шло своим чередом. Злата с удовольствием занималась домашним хозяйством – вила гнездо. Я с головой нырнул в бизнес, улучая время для бурных, но коротких интрижек. Стриптизерша из ночного клуба, секретарша из банковского офиса, артистка из кордебалета – каждая из них дарила мне минуты сладостного забытья, которое, впрочем, быстро приедалось. Я искал чего-то нового, необычного, острого, как перец чили. Женщины не могли насытить меня, пока я не сообразил, что дело не в них, а во мне.
Тогда я попытался наладить отношения со Златой и наткнулся на «Великую Китайскую стену». Мы оказались совершенно чужими! Болгарская семья Златы воспитала ее на суровых нравственных принципах. Домовитость, достаток, супружеские обязанности, дети – вот киты, на которых держался их мир. Я же по сути своей оказался игроком, авантюристом, не склонным к спокойствию и постоянству. Злата не виновата, что ошиблась во мне. Мой отец был банкиром, я пошел по его стопам, и это сбило ее с толку.
В душе я оказался пиратом, заговорщиком, искателем приключений – кем угодно, только не добропорядочным буржуа, которого она во мне увидела. При всем том я умудрялся производить впечатление надежного партнера и тонкого интеллектуала, ценителя поэзии и классической прозы. Я читал наизусть Пушкина и цитировал Диккенса, шокируя публику не меньше, чем другие – экстравагантными выходками, матерщиной и одеждой из стразов Сваровски и елочной мишуры. За образом светского льва, щеголя и любителя изысканных тусовок прятался корсар с томиком Байрона за пазухой. Как ни смешно, я все еще не отказался от идеи взять когда-нибудь перо и описать движения души разбойника, непременно романтического, безрассудного, в какой-то мере жестокого… Ведь всякий бунт влечет за собой разрушение. В то же время самый отъявленный анархист втайне тоскует по гармонии. Жизнь являет собою преображение хаоса в порядок и наоборот.
Итак, я был ходячим хаосом под маской преуспевающего консервативного дельца. Мой ум и мое сердце раздирали противоречия. В финансовый бизнес меня привлекли риск и баснословные ставки. В женщинах я искал огня и женился по страсти, чтобы через год совершенно охладеть. Злата оказалась самой неподходящей женой, которую я только мог выбрать.
Мечтая о стезе литератора, я забросил свои писания и ударился в бесполезную и бессмысленную гонку за обогащением. Я чувствовал себя словно в казино, где мелькание рулетки и азарт ослепили меня и понесли, как стремительный горный поток несет неосторожного пловца. Горка фишек возле меня росла, подогревая мое самолюбие и подталкивая вперед, к бурлящим белой пеной порогам…
В семейной жизни наступило затишье. Мне надоело перевоспитывать Злату, и она с облегчением вздохнула. Те книги, которые я ей подсовывал, пылились на полке. Она затевала то ремонт, то поиски дачного домика, то обновление гардероба. Ее мысли были заняты магазинами, кулинарией и врачами. Злата мечтала о ребенке, но две ее беременности окончились выкидышами. Я опустил руки, смирился. Даже мой любовный пыл угас: волочиться за прекрасными дамами мне тоже наскучило.
