Сэм Льювеллин - Тросовый талреп
— Нуждается во мне — возможно, — сказал я. — Но не хочет. Дверь бара открылась, и вошел новый посетитель. У него было скуластое лицо, коричневое от приобретенного в долгих плаваниях загара и с разнообразными вмятинами, полученными там же. Увенчивали это лицо торчащие ежиком коричневатые волосы. Он выглядел так словно только что выскочил из постели. Чарли Эгаттер всегда выглядел так, словно он только что выскочил из постели.
— Гарри, — произнес он так, будто мы с ним уже давно сидим тут и беседуем. — Я слышал, у Ви был приступ.
— Чарли Эгаттер, — сказал я. — Фиона Кэмпбелл. Чарли спроектировал «Зеленого дельфина».
Чарли посмотрел на Фиону, как бы оценивая ее.
— Вы сделали великолепную работу, — сказала она.
Чарли приподнял брови и посмотрел немного глуповато. Я сходил к бару и взял для него «Фэймос Граус». Когда я вернулся обратно, он что-то рассказывал Фионе, а она ему улыбалась. Я даже позавидовал Чарли, по ненадолго, потому что тут же сам получил такую же улыбку, а в придачу — ее руку на своей руке под столом.
— Так что стряслось с Ви? — спросил я его.
Чарли не из тех, кто любит ходить вокруг да около. Он пожал плечами и сказал:
— Это случилось очень быстро. — Эгаттеры были старожилами Пултни, и вряд ли что-то случавшееся в этом поселке оставалось неизвестным Чарли. — В противном случае я бы тебе заранее позвонил. В одно мгновение она окрутила какого-то парня. И очень скоро она без чувств валялась в баре яхт-клуба. А потом ее отвезли в больницу. С ней сейчас все в порядке?
— За ней, видимо, придется кому-то присматривать, — сказал я.
— В особенности, если она останется здесь, — сказал Чарли.
— Что ты имеешь в виду?
Он показал в сторону окна. Какой-то мужчина с сильным загаром и светлыми волосами отстегивал доску для виндсерфинга от рамы на крыше «БМВ».
— Ники Чарлстон, — сказал он. — Один из наших кокаиновых героев. Молодая поросль, мой дорогой. Наркотики на каждом углу. Ви тоже шлялась с этой компанией. — Он мрачно потягивал свое виски. — Они смеялись над ней. Называли куклой Барби. Им, правда, нравится ее дом. Я говорил ей парочку раз, чтобы она не вела себя так чертовски глупо. Но бесполезно...
— А ты не знаешь героя по имени Эрик? — спросил я.
— Нет, — ответил Чарли. — Но ты можешь потерять счет этим ее юным любимцам. Они приезжают из Лондона на уик-энд, сутенерствуют тут по всей гавани. Ну а потом удирают обратно — покрутиться при фондовой бирже. Сходи и спроси у Ники.
— Но я с ним незнаком.
— Пошли! — Он вытащил меня из бара. От гавани дул прохладный ветер. Чарли крикнул:
— Ники! Давай сюда!
Чарлстон улыбнулся очаровательной улыбкой, полной белых зубов, но пустой, если говорить о каком-либо содержании.
— Ты никогда не слышал о человеке по имени Эрик? — спросил Чарли.
— Нет, — сказал Чарлстон.
Мы подошли поближе.
— Ники, — продолжал Чарли, — а когда будет слушание этого дела в суде?
— В следующий вторник, — сказал Ники.
— Хранение марихуаны, — пояснил мне Чарли. — Нападение на констебля Вэзеролла под воздействием лишней дозы пива. — Он повернулся к Ники: — Судьи в Пултни — не очень-то доброжелательные ребята. Для тебя это имеет значение. Я-то знаю их с детства. Что тебе потребуется — так это подставной свидетель.
— У меня есть кое-кто, — сказал Чарлстон.
Его улыбка теперь исчезла, и он выглядел угрюмым.
— Только не в Пултни. Здесь у тебя никого нет, — сказал Чарли. — Мне бы и самому хотелось иметь возможность выступить и сказать, какой ты замечательный, полезный парень.
— Послушай-ка... — Чарлстон задумался. — Ты намекаешь на Эрика Уотерса?
— Приятеля Ви Фрэзер, — подсказал я.
— Ах да, Барби, — припомнил Чарлстон. — Человек по имени Эрик.
— Номер его телефона? — сказал Чарли. Чарлстон порылся в своем блокноте.
— Вот. — Он передал Чарли листок бумаги. — Спасибо, что вы решили выступить свидетелем.
— Увидимся в суде, — сказал Чарли.
Чарлстон пристегнул доску для виндсерфинга обратно на «БМВ» и укатил прочь.
— Председатель суда меня просто терпеть не может, — заметил Чарли, протягивая мне листок. — Держи. Яхта ходит нормально?
— Как поезд, — сказал я и поведал ему о регате в Кинлочбиэге... — Если мы выиграем эти гонки, то мы в деле.
— Еще увидимся, — сказал Чарли.
Он попрощался с Фионой и пошел к старому складу, который служил ему конторой. А мы с Фионой побрели вверх, по круто поднимающемуся булыжнику Причальной улицы.
— Мне понравился твой приятель Чарли, — сказала она. — А этот поселок — не очень.
Дома в Пултни были ослепительно белыми, а корзинки с геранью — чрезмерно пышными.
— Они считают, что это красиво, — сказал я. — После Шотландии все это выглядит слишком маленьким и простеньким.
— Может быть, надо, чтобы мои глаза привыкли, — согласилась она.
Дом Ви стоял на возвышении, в стороне от Причальной улицы. Я открыл дверь своим ключом. В доме пахло грязной посудой, невынесенным мусором и какой-то затхлостью. Десятки фотографий Ви в мини-юбках или сидящей верхом на маленьких осликах таращились со стен, наводя тоску обилием губной помады и накладных ресниц. Ее сумочка валялась на низком столике среди немытых кофейных чашек и использованных бумажных носовых платков. В сумочке лежали скомканные деньги, рассыпанная косметика и коричневая бутылочка с четырьмя оранжевыми капсулами и с надписью на этикетке: «Секонал». Я спустил капсулы в унитаз. Когда я вернулся, Фиона в каком-то зачарованном ужасе смотрела на фотографии и на одуряюще-розовую обивку мебели.
— Словно находишься в пещере, полной зеркал, — сказала Фиона. — Она не должна возвращаться сюда.
Я пожал плечами:
— А куда же еще она может вернуться?
Потом я пошел на кухню и принялся мыть посуду. Когда я вернулся, Фиона подбирала с ковра окурки, перепачканные в помаде. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся ей в ответ. Улыбаться тут было нечему. Разве что тому, что мы были здесь вдвоем.
Спустя пару часов в доме стало почище, но чувство вины продолжало мучить меня, как того старика с его морем[4].
* * *
Я отыскал на кухне смятый пакетик «Герцога Грэя» и приготовил чай. Мы сидели за крошечным пластмассовым столом. Вся кухня была маленькой и грозила клаустрофобией, но зато отсюда было далеко до Дональда Стюарта и Курта Мансини. Проще говоря — безопасно.
Мне надо поговорить с людьми из компании «Бэч АГ» о том, что же содержалось в их желтых бочках. И когда я доберусь до этих желтых бочек, я буду в состоянии помочь Морэг Салливан и сделать Кинлочбиэг безопасным для Фионы.
— Мне надо съездить в Голландию, — объявил я.
— Но ты тревожишься насчет Ви, — сказала Фиона.
— Да, именно так.
— С ней останусь я.
— Ты... Здесь?
Свет падал сверху, оставляя тени под ее скулами и пряча ее глаза.
— Послушай, — сказал я, — она выйдет оттуда в полном бреду и безумии. Она будет ругаться, и визжать, и бегать по дому. — Фиона внимательно смотрела на меня и молчала. В горле у меня снова заныло. Я разговаривал сегодня слишком много. — И в первый же раз, как только ты отвернешься, она окажется на Фор-стрит и швырнет кирпич в окно какого-нибудь аптекаря.
— В Кинлочбиэге нет никаких аптек, — заметила она.
— Ты не можешь вернуться в Кинлочбиэг, — сказал я. Ее глаза расширились:
— Почему?
В Шотландии я не стал рассказывать ей о своем разговоре с Дональдом, потому что мне не хотелось ее пугать. Теперь я рассказал.
— Это смешно, — заявила она.
Я не хотел напоминать ей имена двоих погибших мужчин и говорить о двадцати с лишним милях единственной проселочной дороги и горах со всех сторон.
— Мне надо съездить за границу. Побудь здесь только до тех пор, пока я не вернусь.
Она помолчала какое-то мгновение, опустив взгляд на свои коричневые, много потрудившиеся руки. Она напоминала себе обо всем сама. И в конце концов сказала:
— Я хочу, чтобы ты знал: я не останусь в этом кукольном домике ни минутой дольше, чем пожелаю. Поэтому ты уж поторопись обратно, Фрэзер. — Ее лицо стало серьезным. — И постарайся вернуться целым и невредимым.
Я обошел вокруг стола, и внезапно мы кинулись друг к другу и принялись целоваться. Потом она отстранилась.
— Стоп, — сказала она. — Я хочу сначала знать о тебе все.
— То, что ты видишь, — это и есть то, что ты имеешь, — сказал я.
— А как насчет всего этого? — спросила она.
Подобно гостиной, кухня была полна фотографий Ви.
— Я покажу тебе попозже, — сказал я. — Пошли наверх.
Ее глаза подернулись дымкой.
— Сейчас? — спросила она.
Мне было трудно говорить.
— Сейчас, — сказал я.
— Хорошо.
Она искоса посмотрела на меня из-под своих ресниц и улыбнулась иронической улыбкой.
— Я на редкость послушная личность, — сказала она. — Как раз то, что нужно, а?
