Ирина Зарубина - Госпожа следователь
— А я не про это, — перебила его Клавдия.
Она полезла в сумку и достала фотоснимок. Но не отдала его Черепцу, а положила на стол, лицом вниз.
Муха затихла, собираясь с силами.
— Вот, например, почему следователю прокуратуры поручают поиск беспородной собаки? И не кто-нибудь, а сам горпрокурор. Вот еще — зачем кому-то понадобилось похищать у вас этого беспородного пса? Разве тут, в доме, нет более дорогих вещей?
— Подождите, я вам сразу хочу…
— Нет, это вы подождите, — жестко сказала Клавдия. — Разве я похожа на Иванушку-дурачка, которому приказывают пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю что…
— Я вас не совсем понимаю… — Черепец покраснел.
— Слушайте, вы все еще в игры играете, Алексей Георгиевич? Вы не забылись часом? Так кончились игры, дорогой! Уже трупы начались. Жизни человеческие, понимаете? Не собачьи даже!
Черепец побледнел. Только улыбка, забытая и ненужная, жалко искривила лицо.
Клавдия взяла со стола фотографию и протянула ее Алексею Георгиевичу.
— Вы знаете эту женщину?
Он взял снимок, долго смотрел на него, потом со злостью швырнул на стол.
— Сука… — Губы у него задрожали. — Дрянь паршивая… Знаю, конечно, знаю. Это Ирина Журавлева, моя… знакомая.
— Которой все-таки вы продали машину, да?
— Не продал… Подарил. — Черепец отвернулся, чтобы Клавдия не увидела его лица.
Она взяла фотографию и спрятала обратно в сумку.
— Подождите, вы сказали — трупы? Ее что, убили? — испугался хозяин.
— Вполне возможно, — кивнула Клавдия. — Скажите, а вам ничего не говорит имя Денис Харитонов?
Мужчина задумался.
— Нет, — сказал наконец. — Ничего. По крайней мере, не припоминаю. Может, кто-нибудь из собачников?
— Ну хорошо. — Клавдия вздохнула. — А теперь говорите правду.
— В смысле? — не понял Черепец.
— В смысле — не ложь. Не полуправду, а всю правду, — язвительно пояснила Клавдия.
— Но вы сами знаете больше меня… У меня пропала собака…
— Пропала собака! — восторженно подхватила Клавдия. — Просто пропала собака! Милый друг Фома! Услада сердца! И вдруг начинаются какие-то странные дела! Отравили породистого далматина, разбили подаренную вами машину и пытались спрятать на свалке — в этой машине, кстати, вашего Фому перевозили. А потом сожгли в квартире двух человек. И из-за чего? Из-за дворняги?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — глухо пробормотал Черепец.
— Значит, вам все-таки не стыдно, — резюмировала Клавдия. — Ну, тогда всего хорошего. А по поводу пропажи вашей собаки повесьте объявление. Прокуратура такими делами не занимается. — Клавдия встала и медленно пошла к двери.
— Но постойте! — жалобно закричал ей в спину Алексей Георгиевич. — Вам же Самохин приказал!
— Что за солдафонский подход к делу, Алексей Георгиевич? Я же не в армии. У нас приказы обсуждаются. И со всякими оргвыводами, заметьте. Демократия… Так что — всего хорошего.
Что там за внутренняя борьба происходила в Черепце, Клавдия могла только догадываться. В ней самой такое творилось! Но Черепец наконец вскочил, догнал Клавдию и схватил ее за руку.
— Ладно, я вам все расскажу, — сказал он почти с угрозой.
— Вот так-то лучше. — Клавдия вернулась на прежнее место. — А то прямо какие-то жмурки получаются.
— Да уж, глупо, согласен. Но я дал подписку, вы понимаете?
— Пока не совсем.
— Ну хорошо. — Он набрал побольше воздуху, собираясь с духом. — Дело в том, что Фома — необычный пес. Он обучен распознавать наркотики.
Муха забилась в окно с новой силой.
— Та-ак, — протянула Клавдия после паузы. — Хорошенькое дельце. Наркотики…
— Наркотики, — кивнул Черепец плешивой своей головой.
Ах, с каким наслаждением Клавдия шарахнула бы сейчас по этой голове чем-нибудь увесистым.
— Я не понимаю, — сказала она. — Таких собак, насколько я знаю, — много. Их что, всех украли?
— Фома очень редкий. В смысле — обучен специально. Мы с ним два года в Америке были.
— В Америке?
— Да. Он выдрессирован на редкие наркотики. Он в России, пожалуй, один такой. Сто двадцать девять типов редких наркотиков.
— Сто двадцать девять?
— Ну да. Хотели, чтобы никто об этом не знал. Поэтому и не взяли собаку из питомника, а решили держать на стороне. У нас ведь, сами знаете… Если захотеть, чтобы такая собака вышла из строя, ничего нет проще. Подсыпали в пищу какой-нибудь дряни, и животное нюх потеряло. Даже травить не нужно.
Клава задумалась.
— Ну хорошо, а почему тогда не обучили несколько собак? Десять, двадцать? Всех ведь не перетравишь.
— Ну конечно! — Он рассмеялся. — А вы знаете, сколько это денег будет стоить? За дрессировку одного животного сорок тысяч долларов. Да мы и на одну-то еле наскребли, а вы говорите — двадцать.
— Но ведь и вашего Фому можно было точно так же испортить. Даже легче, — возразила Клава. — В питомнике охрана, ветеринары, служащие. А к вам в гости пришли, дали косточку, и все.
— Не скажите. — Черепец улыбнулся. — Во-первых, он из чужих рук ничего не берет без моего разрешения, и еду я ему сам готовлю, а во-вторых, никто же не знает, что собака рабочая.
— Выходит, узнали. — Клавдия развела руками.
— Вот именно! — воскликнул Черепец. — Понимаете, где-то в близких службах случилась утечка. Потому и передали вам. Интересно, от кого Ирина узнала?
— Это мы у нее должны спросить. — Клавдия Васильевна улыбнулась. — Меня больше другой вопрос волнует. Почему они просто не отравили Фому, если он им так поперек горла был. Зачем понадобилось его похищать? Они что, сами потеряли свои наркотики и хотят, чтоб он их нашел?
— Это вряд ли, — самодовольно улыбнулся Черепец. — Он же специальный знак подает, который только я знаю. Другим он просто незаметен.
— А зачем это?
— Очень просто — чтобы преступник со злости в собаку не пальнул, скажем. У них там, в Штатах, вообще целая система разработана. Даже не полицейский идет с собакой, а, допустим, слепой или ребенок. Преступник и не заподозрит ничего.
— Ну хорошо, а зачем тогда кому-то понадобилось собаку воровать?
— Не знаю. — Черепец пожал плечами. — Может, они хотели ему насильно что-то скормить, а потом быстро подкинуть назад, пока я не вернулся?
— Но для этого не обязательно было его увозить. Они могли это сделать прямо в доме. Ведь так?
Черепец задумался. От этого процесса у него некрасиво собирались морщины на лысине.
— Тогда я вообще ничего не понимаю.
— Я тоже. — Клавдия улыбнулась. — А теперь вот какой вопрос. Вы ведь, насколько понимаю, с Журавлевой знакомы месяцев…
— Три, — подсказал Черепец.
— Вот. А собаку она украла только сейчас. Почему.
— Не знаю… — опустил голову Черепец.
— Так у нас ничего не получится, — снова жестко сказала Клавдия. — Мы же договаривались — всю правду.
— Это уже получается служебная тайна.
— А у меня есть допуск, — успокоила Клавдия.
— Покажите, — потребовал Черепец.
Клавдия вспомнила пузатого участкового в доме Журавлевой. Ох, бюрократы!
— Вам бумажка нужна или собака?
Черепец вскочил и забегал по комнате.
— Ну, в общем, поступила информация, что будет забрасываться в Россию рэйдж.
— Что? Что это?
— Это такой синтетический наркотик. Очень дешевый и очень сильный. Фома его распознаёт.
— Господи, ваш Фома прямо-таки палочка выручалочка какая-то, — улыбнулась Клавдия.
— Так получилось, — развел руками Черепец. — Информация была очень неточной. Приблизительной. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет… Даже неизвестно, по каким каналам — поездом, самолетом, кораблем… Когда, сколько?.. Нам с Фомой предстояло мотаться по всем таможням…
— Рэйдж… Это английское слово?
— Да. Значит — гнев, ярость, разбушеваться… Много значений… В общем, страсти-мордасти…
— «То ли будет, то ли нет»? — Клавдия закрыла тетрадочку. Нет, приятно этой ручкой писать. — Теперь все? Вся правда?
— Даже больше, чем нужно.
— Не так уж. Но это, по крайней мере, уже лучше, чем ничего. Теперь хоть есть мотив. А раз есть мотив, значит, можно вычислить и направление поиска. Наверняка раз они похитили собаку, значит, не собирались ее убивать. Это пока все, что я могу сказать хоть с какой-то долей уверенности.
Клавдия встала, взяла со стола газетку, свернула ее и громко хлопнула по окну. Муха наконец затихла.
— Простите, терпеть их не могу, — виновато улыбнулась Клавдия. — Прямо рэйдж против них.
15.22–17.10
Кабинет был закрыт, значит, Игорь еще не вернулся. Вот и хорошо. Можно будет посидеть, спокойно во всем разобраться, обо всем хорошенько поразмыслить.
