Марина Серова - Я подарю тебе все…
– А что насчет Роксаны? Они встречались с Ковалевым?
– Да, и, хотя он явно не очень этого хотел, она настояла на разговоре. Ждала его у выхода, караулила. Специально отошла подальше, к скверу, чтобы другие не заметили. Он было сразу в машину хотел нырнуть, но она подошла и о чем-то у него спросила. Я к его авто микрофончик прикрепил, пока Ковалев еще в объединении сидел, но расслышал все равно плохо – микрофон-то снаружи. Понял только, что Роксана его о чем-то просила, что-то принести. Ковалев отнекивался, темнил, крутил-вертел, потом прямо заявил, что ничем ей помочь не может. Она его еще упрашивала, даже деньги достала из сумочки. Он только головой покачал, в машину сел и уехал. Она разревелась, потом слезы вытерла и на остановку побрела. Вот и все.
– У вас не возникло ощущения, что это похоже на любовную связь? – задумчиво спросила я.
– Не похоже, – ответил Павел. – Отношения дистантные, она не делала попыток его обнять или даже ухватить за руку. Да и при чем тут деньги? Не собиралась же она ему заплатить, чтобы он ее не бросал!
– Да, это, конечно, вряд ли, – согласилась я, думая над тем, как разъяснить эту загадку. Видимо, за Роксаной мне тоже придется понаблюдать повнимательнее.
Договорившись с Пелевским, что свяжусь с ним после обеда, я отправилась по коридору, приняв свой обычный вид, с которым всегда расхаживала по объединению – вид новичка, немного растерянного и любопытного. Заглянула в цех по производству лекарственных средств, сходила в лабораторию, посидев там и понаблюдав за работой других. Мне никто не предлагал заняться чем-то конкретным, чему я была очень рада. Наверное, опытным сотрудникам было совершенно безразлично мое присутствие. Никто не собирался ничему меня обучать, и я ограничивалась тем, что иногда задавала вопросы – чисто по химическим процессам, стараясь, однако, чтобы они не выглядели слишком уж наивными и не выдали мою полную несостоятельность как фармаколога.
Мирошников, обходивший каждое утро свою епархию и наблюдавший, как идет работа, застал меня в одном из производственных помещений. Я сидела за столом и наблюдала, как один из химиков соединяет в пробирке белый порошок с жидкостью то из одного флакона, то из другого и, следя за реакцией, что-то записывает в толстую тетрадь.
– А, Евгения! – одобрительно глядя на меня, произнес он. – Ну как, вникаете в процесс?
– Стараюсь, Геннадий Владиленович, – скромно ответила я. – Только к практике пока боюсь приступать.
– И не приступайте, – замахал руками Мирошников, видимо, опасаясь в душе, что я, слишком рьяно увлекшись игрой в лаборанта, взорву ему, чего доброго, все предприятие. Он посмотрел на меня и нерешительно спросил: – Вы сейчас можете зайти ко мне?
Я поднялась и прошла следом за ним в его кабинет.
– Знаю, о чем вы хотите меня спросить, – усаживаясь в неудобное кресло, первой начала я. – Пока что могу сказать, что наблюдение за объединением и сотрудниками ведется постоянно, и кое-какие результаты уже есть.
– Но кто виновен в ограблении склада и нападении на машину, вы сказать не можете? – живо перебил меня Мирошников.
– Более того: я не уверена, что четко назову вам имя виновного, а уж тем более скажу, где укрыты похищенные деньги, – покачала я головой. – Я ведь предупреждала вас, что я не сыщик. Я могу лишь доложить вам кое-какие факты о ваших сотрудниках, а вы, связав их в одну цепочку, сами поймете, кто за всем этим стоит. Если мне повезет и я все узнаю сама – отлично, а если нет – уж не обессудьте. Но работу свою я выполняю. И в связи с этим хочу вам задать один вопрос…
– Слушаю, – нахмурился Мирошников.
– Какие отношения у Роксаны и Ковалева?
Геннадий Владиленович, похоже, очень удивился.
– Я никогда не замечал каких-то особых отношений между ними! – ответил он.
– Ковалев слывет большим любителем женского пола. Может, между ним и Роксаной роман?
– Ковалев, при всей его любвеобильности, никогда не крутил романов на рабочем месте, – категорично ответил Мирошников. – Он знает, что я резко отрицательно отношусь к подобным вещам. И я не замечал за ним подобных намерений.
– А что вам вообще известно о личной жизни Роксаны?
– Ничего, кроме того, что она у девушки есть, и весьма насыщенная, – с оттенком неодобрения проговорил директор объединения.
– Это из чего следует?
– Из ее постоянных телефонных звоночков и обращений типа «Котик», «Зайчик» и «Солнце»! – поморщился Мирошников. – К тому же она постоянно норовит уйти с работы на несколько минут раньше, мотивируя это тем, что за ней якобы уже приехали!
– Вот как? Кто приехал? И на чем?
– Этого я не знаю, никогда за ней не следил.
Ну конечно, Геннадий Владиленович слишком поглощен своей работой, чтобы замечать, на чем добираются домой его сотрудники – это же не имеет никакого отношения к процессу изготовления лекарственных препаратов! Придется мне потревожить этим вопросом Михаила Петровича Зайцева.
– Думаю, завтра вечером я дам вам куда более подробный отчет, Геннадий Владиленович, – сказала я Мирошникову в заключение. – Вам нет нужды постоянно справляться о том, как продвигается моя работа. Поверьте, она движется своим ходом.
– Хорошо, – суховато кивнул мне Мирошников и посмотрел на часы. – После обеда меня не будет пару часов – вызывают в РОВД. Теперь замучают этими допросами! Хотя я уже абсолютно все им рассказал! Лучше бы они деньги искали! – не удержался он от эмоционального замечания. – Так что, думаю, вы понимаете: я крайне заинтересован в скорейшем завершении этого дела.
Я заверила его, что понимаю это лучше, чем правила орфографии за первый класс, и вышла из кабинета. На вахте никого не было, почему-то охранник Астафьев отсутствовал, хотя вообще-то он должен сидеть на своем месте постоянно и следить, чтобы никто не покидал территорию объединения без досмотра вещей.
Зайцева я нашла в закутке для охраны, он сидел рядом с Пелевским и надоедал парню своими рассказами о том, как он был в Голландии. Еще из коридора до меня донеслись несколько фраз, произнесенных Михаилом Петровичем:
– От баб там просто отбою нет! Сами на шею бросаются! Даже не знал, как мне от них отбиться. Но и педиков хватает. Одного я так отметелил – ему теперь месяц на лекарства придется работать! До конца дней своих меня запомнит.
Я мысленно поразилась такому беспардонному вранью и хвастовству, отметив про себя, что Зайцев, исказив все недавние эпизоды своих эскапад до невозможности, полностью умолчал о других случаях, рисовавших его совсем не в том виде супермена-мачо, каким он себя выставлял перед Пелевским.
– А еда у них – говно! – продолжал Михаил Петрович. – Я в одном кафе даже потребовал, чтобы мне возместили убытки…
– Не в кофешопе случайно потребовали, а, Михаил Петрович? – любезно улыбнулась я, внезапно появляясь пред очами Зайцева.
Тот заметно смутился, покраснел, шумно задвигал стулом, поднимаясь мне навстречу.
– А, Женя! – торопливо заговорил он, беря меня за локоть и тесня к выходу. – А я вот рассказываю, как в Голландию слетал… Ничего, хочу заметить, особо интересного там нету, у нас в России в сто раз лучше.
– Это верно, – согласилась я. – По крайней мере, безопасно. Каналов нет, к примеру, а вот в Голландии в них частенько сваливаются то велосипедисты, то всякие обкурившиеся граждане…
– Вы ко мне? Давайте побеседуем в коридоре, тут слишком тесно, – буквально выпихивая меня наружу, проговорил Михаил Петрович и поспешил покинуть помещение для охраны.
Мимо нас, как-то странно скрючившись и сморщившись, прошествовал охранник с вахты Астафьев. Он доковылял до мужского туалета и скрылся за дверью.
Когда мы с Зайцевым остались вдвоем, я прямо спросила:
– Кто заезжает за Роксаной после работы? Не видели, что за машина?
– Видел тыщу раз, – кивнул Зайцев, глядя мне прямо в глаза немигающим взглядом, словно пытаясь проникнуть в мой мозг и стереть из моей памяти все, связанное с нашим совместным посещением Амстердама. – За ней приезжает один такой жлоб на сером «Опеле-Омега», две тысячи второго года выпуска.
– Всегда один и тот же? – уточнила я.
– Конечно, я его рожу хорошо запомнил! И тачку тоже.
– А почему жлоб?
– Потому что у него на роже это написано! Каждый раз норовит свой рыдван так поставить, чтобы другим выезд загородить. И если дождь идет, он никогда не притормозит, чтобы прохожих грязью не обрызгать. Жлоб – он во всем жлоб! Я ему пару раз замечание сделал, мол, будешь проезд загораживать – вообще больше на своем драндулете сюда не заедешь. Он «не понял». Так я в следующий раз с ним так поговорил, что он теперь вообще на территорию не въезжает, на улице ее ждет. А когда меня видит, вежливенько здоровается. Вот так жлобов эдаких учить надо!
Я не стала разбираться, что в рассказе Зайцева правда, а что ложь, меня интересовало другое:
