Елена Яковлева - Блефовать, так с музыкой
- В Новохатске, - лязгнул зубами крючконосый.
Услышав про Новохатск, я сразу приуныла, потому что поняла: сценарий, который я удачно разыграла с мистером Икс, здесь не пройдет. И что же мне теперь делать? А что я могу? Ничего! Парамонов наверняка уже на подходе к моему дому, а потому все безнадежно. Что бы я им ни плела, они легко его разыщут. Правда, есть еще один вариант, позволяющий оттянуть эту минуту. Хотя еще неизвестно, что я этим выиграю... А, была не была, попробую, а там видно будет. Только нужно вести себя как можно естественней, чтобы они мне поверили.
- Ну так что, и дальше будешь сказки рассказывать? - поинтересовался крючконосый. - Только учти, мы люди серьезные.
- А... А зачем он вам, можно узнать?
- Магомед! - Крючконосый снова повернулся к тому, что сидел за рулем.
Как только дуло уперлось в мою переносицу, я поняла, что подходящий момент наступил.
- Мы... Мы должны с ним встретиться. - Мои зубы выбивали непритворную и вполне убедительную дробь.
- Где?
- Возле Пушкина, на площади...
- Когда?
- Сегодня, в девять... - ляпнула я и ужаснулась, поскольку абсолютно не ориентировалась во времени. Бог знает, сколько я находилась в бессознательном состоянии, вдруг сейчас много позже девяти?
- Осталось двадцать минут, - тихо сказал Магомед.
- Гони! - отрывисто приказал крючконосый.
Автомобиль взревел и сорвался с места.
Клюнули, они клюнули! Я могла собой гордиться. Да и место встречи лучше не придумаешь, хоть я и сказала первое, что пришло в голову. На Пушкинской до глубокой ночи сшиваются толпы народа, и милиции там полно. Может, мне даже удастся удрать от этих типов, впрочем, судя по тем навыкам, что они продемонстрировали на Курском вокзале...
Мы уже неслись по Тверской, когда в кармане у крючконосого звякнул мобильник. Я сразу поняла, что ничего хорошего этот звонок не сулит. Так оно и оказалось.
Крючконосый приложил мобильник к уху, немного послушал и усмехнулся, глядя мне в лицо:
- Возле Пушкина, говоришь? А твой муж докладывает, что Парамонов сидит у него на кухне и пьет чай.
- Муж? Какой муж? У меня нет мужа! - возмутилась я и быстро осеклась. Да ведь он говорит о Борьке! О Борьке, который заложил Парамонова.
Глава 22
КАК ОСЧАСТЛИВИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
- Галчонок, прости меня, но у меня не было другого выхода. Они угрожали расправиться с Люськой, а она тут совершенно ни при чем, - шепнул мне Борька в прихожей.
В ответ я только презрительно усмехнулась и поискала взглядом эту самую Люсеньку - что-то ее не видно. Зато я увидела Парамонова, он и впрямь сидел за кухонным столом и пил чай из большой кружки с петухами. Когда-то я привезла эту кружку из Суздаля и подарила ее Борьке. Куцый парамоновский бушлат, придававший ему сиротский вид, лежал рядом, на табурете.
На ввалившихся в квартиру крючконосого и желтоглазого Парамонов не обратил ни малейшего внимания, зато, заметив меня, сначала застыл с кружкой в руке, а потом стал медленно подниматься с табурета.
Я предприняла последнюю попытку спасти его, заведомо обреченную на провал, и заявила:
- Да это не он... Какой же это Парамонов? Я не знаю этого человека!
Говоря это, я незаметно подмигивала Парамонову левым глазом, но он ничего не понял.
По его лицу пробежала то ли робкая улыбка, то ли судорога, а в глазах блеснули слезы.
- Галка, это ты, что ли? - спросил он растерянно.
Не могла же я ему сказать, что я - это не я. Поэтому я наплевала на окрики и бросилась к Парамонову, а он ко мне. Наверное, со стороны этот наш взаимный порыв выглядел трогательно, но вряд ли присутствовавшие при нашей встрече бандюги его оценили.
- Сиди, сиди. - Я присела рядом с Парамоновым и заглянула ему в лицо. На скулах у него были грязно-желтые пятна, такие остаются после синяков, а руки в ссадинах, притом что в общем и целом он очень мало изменился за прошедшие десять лет. Такая же худая мальчишеская шея, чуть впалые щеки и тонкий породистый нос с едва заметной горбинкой. Кажется, даже очки у него те же, только одно из стекол с трещиной посредине.
- Что с тобой случилось? - спросила я, изучая его лицо. Вид у него был более чем нездоровый.
- Я приехал, видишь, я приехал. - Парамонов схватил меня за руку. Ладонь у него была влажная и слабая.
- Я вижу, вижу, - кивнула я и вздрогнула, потому что рассмотрела у него на затылке, под коротко стриженными белокурыми волосами, корку запекшейся крови. - Скажи мне лучше, что у тебя болит?
- Душа. - Парамонов беззащитно улыбнулся, и я разглядела еще кое-что, от чего сердце мое болезненно сжалось. Свежую щербинку в ряду безукоризненных прежде зубов. Ну и сволочи же эти омоновцы!
- Ну все, голубки, поворковали - и будя, - в кухню просунулся гоготун-говорун и, подхватив Парамонова под мышки, поволок его в прихожую.
- Куда вы его тащите?! - отчаянно завопила я. - Разве вы не видите, он же болен!
- Не боись, - хрюкнул хохотун, - плохо ему не будет. Его в такой санаторий поместят, как падишаха.
- Отпусти, скотина! - Я повисла у него на спине и вцепилась ногтями в его бычью шею.
- Сучка! - взревел он и просто-напросто припечатал меня к стене своей широкой спиной.
Я рухнула на пол и заскулила. Не столько от боли, сколько от осознания того, что все мои жертвы были напрасными: мне не удалось помочь Парамонову, который, похоже, ничего не понимал в происходящем. Стоял посреди прихожей и озирался по сторонам, как ребенок, потерявшийся в универмаге. Крючконосый маячил за его спиной, у двери, укрывшись в поднятом воротнике по самую макушку, Борька с совершенно идиотским выражением лица подпирал стенку.
- Ну помоги же, что стоишь! - крикнула я ему.
Борька только беспомощно развел руками. Еще бы, он ведь Люсеньку свою спасал. Знал бы он, какая она беззащитная.
А желтоглазый говорун-хохотун уже подхватил Парамонова под мышки, а тот даже не сопротивлялся. По-моему, он ничего не понимал.
- Стоять! - рявкнула я. - Стоять, сволочи!
Мой крик заставил толстомордого вздрогнуть. Он даже Парамонова отпустил, обернулся и толкнул меня своей потной пятерней прямо в лицо:
- Ну когда ты уже успокоишься?
- Зачем он вам? Он же ничего не соображает, разве вы не видите? - Я поднялась с полу. - (Вы от него ничего не добьетесь, ничего... Оставьте его в покое, а я отдам вам его бумаги.
Стоило мне заговорить о парамоновских черновиках, как крючконосый высунулся из воротника и сверкнул маленькими алчными глазенками.
А я поспешила заручиться Борькиной поддержкой:
- Ты же помнишь, как мы ремонт делали? Нам газет тогда не хватило, зато на антресолях были бумаги, ну, вспомнил? И мы эти бумаги поклеили вместо газет, а на них обои.
Растерянная Борькина физиономия выражала не больше парамоновской, он только хлопал глазами и шумно дышал.
Тогда я повторила еще раз, специально для крючконосого:
- Бумаги в комнате, под обоями, я поклеила их вместо газет.
Этим своим сообщением я рассчитывала внести смятение в стан противника, и мне это удалось. А помогла мне, как ни странно, Борькина Люсенька, выкинувшая неожиданный финт. Эта коза выскочила в прихожую, как какая-нибудь Никита, и наставила на толстомордого маленький, но очень убедительный пистолетик.
- Все, козлы, приехали! - объявила она.
Самое интересное, что худосочная ручонка, в которой она сжимала пушку, и не думала дрожать. Лихая девка, жаль, связалась с придурками. Я даже немного ее зауважала.
Вот Борьку надо было видеть. Глаза у него стали как чайные блюдца. Кажется, до него стало что-то доходить. Что до крючконосого, то он скрылся в воротнике с макушкой. Ни дать ни взять, всадник без головы. Один только толстомордый говорун еще хорохорился:
- Ты что, девочка, это не игрушка!
- Вот именно, - процедила сквозь зубы Борькина зазноба, - а поэтому без глупостей. - И бросила сердитый взгляд в мою сторону:
- Что стоишь, варежку раззявила, хватай своего физика и жми отсюда. Быстро.!
Ей не пришлось меня долго уговаривать, я схватила Парамонова за рукав и потащила к выходу, а он еле ноги переставлял. Не знаю, что происходило в квартире, но мы успели спуститься только на этаж, как вслед за нами толстомордый и крючконосый вывалились на лестничную площадку. А еще я увидела в подъезде того, что приставлял мне пистолет к переносице. Он издевательски улыбался и манил нас пальчиком:
- Давайте сюда, голубчики! Но тут за его спиной громко хлопнула дверь. Он обернулся, и физиономия его перекосилась.
- Менты! - отчаянно выкрикнул он и галопом побежал вверх по лестнице, мимо нас с Парамоновым.
Остальное нас уже не касалось. Пока наверху орали, топотали, пыхтели и ругались матом, мы с Парамоновым сидели на том самом подоконнике, на котором когда-то целовались. Он положил голову ко мне на плечо, а я его качала, как маленького, и приговаривала:
- Ну вот теперь все будет хорошо, все будет хорошо...
***
Врачиха была молодая и заносчивая, то и дело сыпала медицинскими терминами, вместо того чтобы объяснить все простым человеческим языком. Сомов слушал ее вполуха, только под конец поинтересовался:
