Ирина Градова - Шоковая терапия
– Мне звонил следователь.
Мы одновременно повернули головы в ту сторону, где отдельно от всех сидела Антонина Рубина. Все это время она хранила молчание, внимательно и напряженно вслушиваясь в нашу беседу.
– Зачем? – резко спросил Лицкявичус.
– Сказать, что дело закрыто.
– С формулировкой?..
– «Самоубийство» – в случае Донской и «Попытка изнасилования и доведение до самоубийства» – в случае Гены!
Она не сдержалась и всхлипнула. Тут же попыталась взять себя в руки, подняла глаза к потолку, чтобы помешать появиться слезам, но снова не вышло, и женщина, закрыв лицо руками, разрыдалась в голос. Лицкявичус быстро подошел к ней, сел рядом и притянул ее к себе.
– Ничего еще не кончено, – заговорил он, успокаивающе гладя ее по волосам. – Достаточно того, что мы подозреваем правду!
– Господи, за что?! – всхлипывала Антонина, комкая в руках отвороты пиджака Лицкявичуса и спрятав голову на его груди, из-за чего ее голос звучал приглушенно. – Такой позор! Все наши знакомые от меня отвернулись – даже те, кто присутствовал на похоронах, ведь тогда еще не было известно, в чем именно обвиняют Гену! Никто мне даже не звонит, Андрюша, – никто, представляешь?! А ведь у нас было так много друзей, знакомых… Все они поверили, что Гена действительно изнасиловал эту девушку, а она из-за этого покончила с собой! Еще немного, и я сама в это поверю…
– Ни за что! – воскликнул Лицкявичус, отрывая Антонину от себя. – Пусть так говорят те, кто его не знал. Но мы-то – мы знали Генку, и никто никогда не убедит меня в том, что он был способен на насилие по отношению к женщине!
– Кстати, – вставил Никита, – заметьте осторожную формулировочку: «попытка» изнасилования – даже в случае эксгумации тела и установления, что изнасилование как таковое места не имело, придраться было бы невозможно! С другой стороны, ребята из группы Донской говорили, что она не из тех, кто мог сигануть с крыши из-за расстроенных чувств и поруганной невинности – весьма спорной, между прочим. До того, как попасть на сцену и в «ящик», Татьяна прошла огонь и воду. Жизнь ее закалила, и не раз на своем пути ей приходилось уступать мужчинам, чтобы добиться поставленной цели. Судя по всему, она была крепким орешком! Если бы даже Татьяну и в самом деле кто-то изнасиловал, она поднялась бы, отряхнулась и двинулась дальше!
– Для большинства женщин изнасилование – тяжелейшая травма, – сказал Павел, сняв тяжелые очки и потирая переносицу. – Они никогда об этом не забывают. Однако в случае с нашей певицей, пожалуй, я склонен согласиться с Никитой: ее «послужной» список достаточно длинный, несмотря на юный возраст, и она явно не относилась к типу личностей, легко впадающих в истерию.
– И тем не менее она совершила убийство! – сказала я.
– А мы должны доказать: это произошло не потому, что она подверглась насилию со стороны своего лечащего врача, а под воздействием психотропных препаратов, которые принимала, – возразил Никита.
– Предположительно принимала.
Слова Лицкявичуса охладили нас всех, словно холодный душ.
– Нам нужно нечто более весомое, чем предположения, – добавил он, обводя нас взглядом. – И найти это «нечто» надо как можно быстрее!
– Думаю, у меня кое-что имеется.
Теперь мы все посмотрели на Кадреску: именно из его темного угла раздалась последняя реплика.
– Ко мне в руки попал один очень интересный документ, – продолжал он в полной тишине: казалось, если за стеной побежит паучок, мы все услышим топот его многочисленных лапок. Леонид достал из заднего кармана брюк небольшой прямоугольный предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся ежедневником в кожаном переплете. Кадреску поднялся и, приблизившись к дивану, где сидели Лицкявичус и Антонина, все еще судорожно сжимавшая его руку, протянул ежедневник женщине.
– Это… это почерк Гены! – пробормотала она, быстро пролистав страницы. – Откуда он у вас?!
– Вот это как раз самое интересное, – кивнул он. – Я обнаружил его в комнате Дениса Розбаша, второго рефлексотерапевта.
– Конкурента Геннадия? – уточнил Лицкявичус.
– Как он там оказался? – удивилась я.
– В том-то и вопрос!
– Нет, – сдвинув брови, сказал Лицкявичус, – как вы там оказались?
– Взломал дверь, – передернул плечами Леонид. – Ну, не взломал, а открыл ключом – Розбаш сам виноват, что разбрасывает вещи где ни попадя!
– А если поточнее?
– Один человек мне помог – Лариса Смирнова, тренер тамошний из гимнастического зала.
Леонид говорил нехотя, что заставило меня заподозрить нечто большее, чем просто «помощь». Наверное, другие подумали о том же.
– Выкладывайте все как есть, Леонид, потому что это может иметь определенные последствия в дальнейшем, – потребовал Лицкявичус.
– Ладно, – вздохнул Кадреску, поморщившись, словно у него болели зубы. – Я попросил Ларису достать мне ключи от апартаментов Розбаша в «Сосновом раю». Она пошарила у него в брюках, пока он качался в зале, а я, в свою очередь, покопался в его номере и нашел вот это, – он указал на ежедневник.
– Но зачем вы вообще это сделали? – спросил Лицкявичус.
– Интуиция. Ну, и еще тот факт, что Денис и Геннадий никогда не были друзьями, судя по тому, что я узнал из моих бесед с персоналом.
– Это правда, – вставила Антонина, уже окончательно пришедшая в себя. – Гена мало говорил о своей работе, но упоминал, что у него трения с Розбашем.
– А на какой почве? – оживился Лицкявичус.
– Розбаш злился, что он якобы переманивал у него клиентов, – пояснила Антонина. – Судя по тому, что рассказывал Гена, Денис – тип неуравновешенный, нетерпимый и резкий, даже злой, а мой муж… ну, ты сам знаешь, Андрюш: терпеливее его трудно найти человека!
– И причину этой нетерпимости, как мне кажется, я также могу объяснить, – как бы между прочим сказал Кадреску, вновь полностью завладев нашим вниманием. Честное слово, ему бы в театре работать: таким умением «держать паузу», эффектными появлениями на сцене и репликами, брошенными в точно выбранный момент, он мог бы заполучить толпы поклонников и стать настоящей «звездой»!
– И что же это за причина? – поинтересовалась я.
– Розбаш – игрок, причем, весьма неудачливый. Он постоянно нуждается в деньгах, и в «Сосновом раю» уже нет ни одного человека, готового одолжить ему бабки. Он даже подворовывает мелочь из сумочки своей любовницы Анфисы, заместителя главного клиники.
– Ну, Леонид… ты и фрукт! – воскликнул Павел, восхищенно покачивая головой. – Штирлиц отдыхает! Что же это у вас там происходит, в этом «Сосновом раю»?
– Похоже, что-то отнюдь не «райское», – пробормотала я.
– Но ведь Геннадия убила Татьяна Донская! – воскликнула Антонина, о которой на время все позабыли, переключив внимание на Кадреску. – При чем же здесь Денис?
– Не знаю… – проговорил Лицкявичус задумчиво. – Что-то одно с другим совсем не сходится! Похоже, без Карпухина нам не обойтись.
– А я еще самого интересного вам не сказал, – снова заговорил Кадреску. – Вы, наверное, не заметили, а я вот почитал ежедневник Рубина.
– Нашел что-то?
– Не то чтобы… Гораздо интереснее то, чего я там не нашел: в нем вырваны страницы!
– В самом деле?!
– Во-первых, самая последняя, где должно было быть рабочее расписание на день его гибели. Кроме того, отсутствуют и некоторые другие. Можно предположить, что Розбаш вырвал их по какой-то одной, только ему ведомой причине.
– Очень интересно! – пробормотал Лицкявичус. – Зачем вырывать листы, но хранить у себя улику – не проще ли ее просто уничтожить, если в ежедневнике содержалась информация, способная навредить Розбашу?
– Бог его знает, – пожал плечами Леонид. – Вы послали меня в «Сосновый рай» собирать информацию, и я свое дело делаю. А выводы за вами!
* * *Может, конечно, обычный спальный вагон и не сравнится с вагоном «Александра Невского», но ведь от компании зависит так много! Наскоро разобрав необходимые вещи, я сказала:
– Интересно, кого к нам подселят? Хорошо бы кого-нибудь поспокойнее – я так устала!
– Жаль, – сказал Олег, – а я надеялся на второй медовый месяц…
– Ты в уме, Шилов?! Нас же будет четверо!
– Ошибаешься, – ответил он. – Только трое – ты, я, и…
– И?..
– И шампанское! – сказал он, извлекая из спортивной сумки две бутылки «Моет Шандон». Я распахнула глаза и восхищенно посмотрела на мужа.
– Господи, Шилов! Выкупил все купе, притащил вино… Ты полон сюрпризов!
– Стараюсь, – ухмыльнулся он. – А то вдруг тебе станет со мной скучно?
– Никогда! – воскликнула я и обвила его шею руками.
– Так я получу свой медовый месяц? Или хотя бы ночь?
– Ночь африканской страсти гарантирую! Разливай!
Самое ужасное, что можно себе представить, – это шампанское в пластиковых стаканчиках, – особенно такое, как «Моет Шандон», однако сегодня Олег превзошел самого себя, вытащив из той же сумки два бокала, пакет с мандаринами, бананы, фрукты в шоколаде и виноград.
