Галина Романова - В любви брода нет
Дождавшись, пока Баловнев поймает такси и скроется в нем из вида, она вздохнула с заметным облегчением и поспешила домой.
Завтра, завтра она с ним непременно поговорит. И поговорит достаточно серьезно, не отделываясь общими фразами типа «как тебе не стыдно» или «в твоем возрасте алкоголь пагубно влияет на здоровье». Она ему задаст чертей, пусть так и знает. И послезавтра, может быть, тоже. Вот примет окончательное решение: уезжать ей или нет, тогда и…
Верочка позвонила в свою дверь и невольно улыбнулась. Данилка будет рад тому, что ей удалось найти его любимый торт. Ну, а Геральд порадуется за него. И, возможно, обстановка непринужденной вежливости сохранится вплоть до его ухода. Скорее бы уж, мелькнуло у нее невольно. Скорее бы уже уходил. Его губастая Ника наверняка заждалась. Да и ей лично не мешало бы позвонить Саше. Позвонить и, быть может, во всем сознаться. И в том, что собралась уехать. И в том, что почти уже продала свою квартиру. И в том, что… успела к нему привязаться и поверить во что-то хорошее, во что верить уже почти перестала. А встретиться они сегодня смогут и у него дома. Это не беда. Данилка взрослый мальчик, он поймет.
— Привет, солнышко, смотри, что я купила. — Верочка слегка тряхнула коробкой у сына перед носом. — Твой любимый!
— Здорово! — ахнул тот и помчался в кухню, на ходу выкрикивая: — Я чайник ставлю. А вы руки мойте. Пап, мам, у вас три минуты. Чашки уже на столе.
Он все еще верил, дурачок, что все можно исправить. Верочка подавила тяжелый вздох и, пристроив коробку на тумбочке, начала раздеваться. Ей было жаль его надежд, его детской боли и непонимания, но возвращать что-либо назад она не собиралась. Того Геральда, которого она когда-то знала и любила, давно не существует. А с тем, что он теперь собой являет, она мириться не сможет.
— Ты долго, — произнес вдруг за спиной ее бывший, появившись совершенно бесшумно и выхватывая из ее рук старомодный плащ. — Кого-то встретила?
Подвоха она не почувствовала, поэтому ответила честно и с заметной печалью в голосе:
— Да. Ученика своего. Изрядно навеселе, представляешь?..
— Приблизительно, — сдержанно отозвался Геральд, пропустил ее впереди себя в кухню и выстрелил ей прямо в ухо заранее заготовленным вопросом: — А что у тебя с нашим участковым, дорогая?
Он спросил очень тихо, чтобы мечущийся по кухне Данилка, не дай бог, не услышал. Но по тому, как именно он об этом спросил, Верочка мгновенно поняла — знает! Откуда?! Тут же вспомнился тот здоровенный парень из лифта. Значит, она не ошиблась. Это был его соглядатай. Он доложил Геральду о результатах слежки, и теперь…
— Ты не ответила, дорогая, — снова очень тихо и излишне вкрадчиво проговорил Геральд ей на ухо. — Что у тебя с ним? Любовь? Или это исключительно деловое знакомство, в плане воспитания подрастающего поколения?
— Мам… — Данилка с перекинутым через плечо полотенцем внезапно прекратил свои маятниковые передвижения по кухне и настороженно уставился на родителей: — Все хорошо?
— Дда-а, а почему что-то должно быть плохо, малыш? — Она попыталась улыбнуться, но предательский страх уже пополз ледяным гадом по позвоночнику, мешая думать и говорить именно то, что ей хотелось бы.
А ей очень хотелось сейчас рассмеяться бывшему мужу в лицо. Стереть с его холеной физиономии праздное довольство. Заставить его заиграть желваками под выбритыми до синевы высокими скулами. Заставить ревновать, бешено и примитивно. И еще заставить его пожалеть о том, что он с ними со всеми сделал. А потом, может быть, поделиться своей новообретенной радостью и даже сказать ему спасибо. Если бы не он, так и не узнала бы никогда, что у нее все может быть совсем по-другому. И Саша… Скованный своим одиночеством и неудачами Саша — это, может быть, самая главная ее награда и неожиданное счастье…
Это все вертелось у нее на языке, этим была полна и кричала ее душа, но сказать Геральду Верочка ничего не могла. Она слишком его боялась. Слишком уязвимой себя чувствовала и еще не была абсолютно уверена в своей защищенности.
Ах, ну почему она не поговорила обо всем с Сашей?! Почему?! Он же сильный, умный, он бы понял и помог ей…
Они пили чай, ели торт, пытались разговаривать и даже шутить, но выходило очень неубедительно. Напряженность, которую ощущали все трое, включая Данилку, черным стягом реяла над обеденным столом.
Бедный ребенок…
Он изо всех сил старался разговорить их как-то, отвлечь, рассказывал разные смешные истории. Они, как могли, прятали тревогу за натянутыми улыбками и все оттягивали и оттягивали момент неприятного объяснения. Вернее, это Верочка его всячески оттягивала. Геральд же, напротив, начал проявлять признаки нетерпения, то и дело смотрел на часы и уже пару раз задал провокационные вопросы сыну о том, куда тот хотел бы сходить в последний день каникул. Данилка никуда не собирался. Отец, между тем, настаивал. Верочка потерянно молчала. Тон бывшего мужа, его косые взгляды в ее сторону не сулили добра, как раз наоборот. В них — в этих его взглядах — было столько затаенной ненависти, столько злобы, что она с замиранием сердца наблюдала за тем, как Данила собирается в кино. В его присутствии была ее последняя надежда. С его уходом она ее теряла, как, впрочем, и надежду на то, что все утрясется само собой, что Геральд наконец-то оставит ее в покое, а Саша станет теперь жить с ними.
Как она могла такое вообразить?! Чтобы Геральд спустил все на тормозах, позволив ей самостоятельно распоряжаться собственной жизнью и жизнью своего сына?! Кто угодно, только не он….
— Итак, дорогая, — не выговорил — выплюнул он ей в лицо, стоило закрыться двери за их сыном. — Рассказывай!
— О чем? — Она пыталась держать себя в руках, видит бог, пыталась. — Давай ты будешь говорить, а я пока уберу со стола, а, Гера? Хорошо?
— Черта с два! — заорал он вдруг не своим голосом и, схватив ее волосы на затылке в горсть, потащил Веру в спальню. — Я говорить буду, стерва, и очень много говорить. А ты мне будешь по ходу объяснять, как ты могла так опуститься?! Как??? Объясни мне, как ты могла притащить в наш дом чужого мужика?! Ну!!!
На какое-то время ей удалось вырваться из его рук и отбежать на безопасное расстояние к дальней стене, на которой до недавнего времени висел их семейный портрет. Убрала она его во время их отъезда, вернуть на место забыла. Как все некстати…
— Гера! Успокойся, я прошу тебя! — взмолилась Верочка, в таком неистовстве она видела бывшего мужа впервые. — Мы разведены, если ты успел забыть. У тебя личная жизнь состоялась. Твоя семья…
— Моя семья??? — взревел он так, что у него надулись вены на висках, а глаза сделались страшно стеклянными. — Моя семья — это мой сын! Мой сын, который не должен видеть никакой грязи вокруг! Ни-ка-кой!!! А между тем его мать позволяет себе таскать в дом, где растет мой сын, мужиков! Потаскуха!!! Грязная потаскуха!!! Кто позволил тебе это?! Я запретил! Ты помнила об этом, дрянь, когда… Когда…
Геральд отвел от нее на минуту взгляд и уставился на кровать, которую он кое-как успел заправить перед этим. Потом вытянул руку и ткнул указательным пальцем в подушку.
— Ты! — почти задыхаясь, проговорил он. — Ты вот на этой самой кровати… И с кем?! Сука!!! Я… Я почти уже решил вернуться к тебе… Как ты могла, дрянь!!! Ты все сломала!!!
Спорить сейчас с бывшим мужем и напоминать ему о том, что роль разрушителя изначально принадлежала ему, Верочка не стала. Зачем? Он все равно ее не услышит. Он уже все решил. Она должна быть наказана за то, что позволила себе немного счастья. Должна быть втоптана в грязь. Так он решил, так оно и будет. Ее голос станет голосом вопиющего в пустыне. Стоило ли тогда стараться! Нет, не надо даже пытаться. Как не следует пытаться что-то построить заново. Он никогда ей этого не позволит. Не позволит ей быть счастливой с кем-то еще, кроме него.
Уехать…
Уехать все же придется, иначе его истязаниям не будет конца. Он никогда и ни перед чем не остановится. Завтра… Уже завтра, самое позднее послезавтра, она соберет все нужные документы и уедет. Из вещей ничего брать не станет. Ничего. Все у них с сыном будет новое. Новый город, новый дом, новая жизнь. И Геральд, с его извращенным представлением о любви и заботе, останется в прошлом. И все, что с ним связано, тоже останется там же.
Жаль только Сашу…
Его по-настоящему было жаль. И того, что счастья их общего на двоих не будет, тоже жаль. И пустых безрадостных ночей его жаль…
Все плохо. Все очень плохо. И нестерпимо больно внутри. Не от метких, точных ударов бывшего мужа, который принялся избивать ее почти с профессиональной изощренностью, не оставляя синяков.
Больно было совсем от другого.
Все кончено!..
Ей не на что больше надеяться. Даже если бы Саша и смог защитить ее от Геральда, она-то уже не сможет… Ничего не сможет! Ни в глаза ему смотреть, ни обнимать, ни любить. Потому что ей стыдно! Ей очень стыдно, господи!
