Анатолий Семенов - Преступление не будет раскрыто
— Да ну их! Этот субъект им просто понравился.
— И потом, — продолжал председатель, — решается судьба человека. Наши материалы пойдут в трибунал. Это одно. И другое — он совершенно скрыл истинные причины конфликта. Не зная этих причин, я лично не ручаюсь, что он не бросит в меня полено, задень я нечаянно его больную струну. Желательно узнать, почему у него такое расстройство.
— Повышенная чувствительность. Это видно и так.
— Это понятно. Но какими путями развивался аффект? Вот что важно знать.
— Этого вы не узнаете, — решительно заявил старый врач. — Попомните моё слово. Этого сержанта можете вертеть на мясорубке, а тайны, если он убеждён, что её надо хранить, не добьётесь. Напрасно потратите время.
— Возможно, — ответил председатель. Поднимаясь с места, посмотрел на часы. — Однако, пора обедать.
Осинцева оставили на стационарную экспертизу и абсолютно ничего не добились. Через месяц он повторил врачам то же самое, что сказал в первый день.
Трибунал приговорил его к шести месяцам службы в дисциплинарном батальоне. Он должен был прослужить лишних полгода, которые не идут в зачёт, где-то в другом месте, потом вернуться обратно в часть и дослуживать тот срок, который ему полагалось дослужить до совершения преступления. В дисциплинарном батальоне Олег нашёл силы взять себя в руки. За образцовое поведение ему скостили срок на несколько недель.
Орлов встретил его по-дружески и снова на удивление всего офицерского состава назначил своим помощником.
И снова он в той же роте, в той же казарме, в той же должности. Пивоварова не было в части. Срок его службы кончился, он демобилизовался и уехал. Олег благодарил судьбу, что не придётся больше его видеть, но очень сожалел, что не застал Глотова. Петруха тоже демобилизовался и уехал домой.
Олег ценил дружеское расположение к себе со стороны Орлова и всячески помогал ему в обучении новобранцев. Новобранцы знали из рассказов старых служак о драке в казарме и о том, что Осинцев одним ударом сбил с ног богатыря Мазихина и раскидал весь взвод, пытавшийся его усмирить. Дивились новобранцы физической силе сержанта Осинцева и слушались и уважали его больше чем самого Орлова. Может быть, в этом и заключалась маленькая хитрость лейтенанта, который не смотря на возражения командира роты капитана Полубенцева и других командиров, опять назначил Осинцева своим помощником.
X
Однажды весной Марина шла в магазин посмотреть кое-что для обновы. И встретилась с человеком, с которым совсем не хотела встречаться. Столкнулась лицом к лицу на одной из людных улиц города.
— Ну вот! — весело сказал Юрий Петрович, улыбаясь во весь рот. — Мышь рыла, рыла и дорылась до кошки. Нет мне, спасенья. Здравствуй.
Марина, здороваясь, глубоко вздохнула, чтобы скрыть волнение, охватившее её вдруг по непонятной причине.
Добровольский, одетый слишком легко для ранней сибирской весны, — в модном демисезонном пальто и замшевой кепочке, — пристроился сбоку и пошёл вместе с ней. Она мысленно сказала себе: «Чёрт возьми, только этого не хватало!»
— Как поживаете, Юрий Петрович? — спросила дружелюбно, пытаясь настроить его на лёгкий непринуждённый разговор.
— Какая может быть жизнь, — ответил Юрий Петрович, — если весна в календаре, а морозит как в святки.
— Попляши, согреешься.
— Настроение не то. Как говорят, хорошо плясать тому, кому счастье подсвистывает.
— Тебе, значит, не подсвистывает.
— Давненько его не слыхивал и не видывал.
— Жениться надо — увидишь и услышишь.
— Согласен, — благодушно ответил Юрий Петрович. — Надо.
— Так в чём же дело?
— Так ведь получается всегда так: пока умный собирается жениться, дурак семьёй обзаведётся.
«Первый камешек в мой с Вадимом огород, — подумала Марина. — Надо скорее от него избавиться. На автобус и домой».
— С невестой-то мне не повезло. Робкий я. Наверно, поэтому, — продолжал Юрий Петрович, поворачивая с нею за угол. — Ты куда? — спросил он.
— На рынок. Там легче попасть на автобус.
— Я провожу тебя.
— Невесту-то, между прочим, любить надо, — сказала Марина. — А я не заметила, чтобы ты любил меня. Просто ухаживал, а настоящей любви не было. Да и способен ли ты на любовь. Я что-то сомневаюсь.
— Способен, Мариночка, способен, — сказал Юрий Петрович и, улыбнувшись, прибавил: — Дело прошлое, ты теперь уже все равно замужем, поэтому признаюсь, что однажды, ещё до знакомства с тобой, у меня был крупный роман с одной особой.
— Неужели?
— Честное слово. Только до того неудачный, что вспомнить страшно.
— Если воспользоваться твоей схемой, которую ты начертил нам в общежитии, наверно, чёрная точка на твоей линии жизни.
— Совершенно верно — чёрная. И не только точка. Целая полоса диною в три года. Чёрная и неуютная как дождливая ночь.
— Эта особа хоть заметила твою любовь или так же как и я даже и не заметила?
— Она не только заметила. Она точно знала, что я готов был бросить к её ногам всю вселенную до последней песчинки, если бы, конечно, был Господь Бог и владыка вселенной.
— И всё-таки отвергла.
— Да.
— Удивительно.
— А ничего удивительного. Ей нужен был непременно сказочный принц и притом непременно гений. А я, как видишь, не принц и не гений — простой смертный.
— Ну, скажем, не такой уж простой, — возразила Марина. — А интересно, нашла ли она своего принца?
— Нашла. Где-то в Санкт-Петербурге.
— Повезло.
— Повезло да не очень.
— Что так?
— А дело в том, что у принца была жена и двое маленьких детей, и один из поклонников этой особы, страшный ревнивец, как только узнал, что она скурвилась и разбила чужую семью, укокошил её.
— Кошмар, — растерянно произнесла Марина. — Какие страсти рассказываешь, просто ужас. И что ему после этого было?
— Ничего не было. Человек, можно сказать, доброе дело сделал. Вернул непутёвого папу маленьким детям. Упрятали на три года в психушку и выпустили.
— Ужас.
— Но ужаснее всего то, что эта особа всю жизнь искала гения, а вышла замуж за круглого дурака. Это выяснилось уже после её смерти. Я ездил в Питер, разыскал её могилу и прочитал эпитафию из двух строк, сочинённую им, этим гением в кавычках. Памятник из мрамора делали, наверно, целый год — это же не так просто из-за огромной очереди и недостатка материала — и он, дубина, столько времени сочинял две строки.
Вот если специально придумывать целый год какую-нибудь сногсшибательную глупость, то глупее ничего не придумаешь.
— Может он с горя.
— Причём тут горе. Высечь навеки вечные на мраморе идиотскую пародию на её имя, которую он придумал в постели, да ещё с глупейшими намёками на то, как хорошо ему было с ней в постели — верх идиотизма. Не знаю, по-моему это ни в какие ворота не лезет. Даже самый отъявленный бред и то имеет границы.
— До чего же ты злой, — сказала Марина. — Несчастные люди пострадали, можно сказать, из-за любви, а ты их хулишь почём зря.
— Почём зря я никого не хулю. А что касается этих людей, то я называю вещи своими именами.
— Может он в чем-нибудь действительно гений. Например, в любви. Кто он вообще-то?
— Говорят, кандидат наук. Работает в каком-то НИИ.
— Надо же. Оставил двоих детей. Маленьких. Тут уж надо обладать чертовской силой обаяния. Она, наверно, была красива?
— Красива — не то слово. — Юрий Петрович окинул Марину оценивающим взглядом, словно разговор шёл о ней, а не о той женщине, и, помедлив немного, стал развивать свою мысль: — Тут дело не в красоте. Дело в том, что во внешности женщин нас, мужиков, интересуют помимо красоты лица две вещи, куда более важные, чем сама красота. Если взять на вооружение: десятибалльную систему, то красота будет оценена лично мною всего в один балл. Две же вещи, о которых упомянул, но не могу их назвать по причинам интимного свойства, тоже не равноценны. Одно достоинство — самое важное — я оцениваю в пять баллов, другое — в два балла. И плюс к ним красота — один балл. Это чисто внешние достоинства — восемь баллов. Ещё один балл, как говорил Аркадий Райкин, кладу на ум, и ещё один балл — на умение вести хозяйство. Итого десять баллов. И если женщина имеет хотя бы одно основное внешнее достоинство в полной мере, которое я оцениваю в пять баллов — для меня она милее любой красавицы. А у пострадавшей — я имею в виду покойницу — было девять с половиной из десяти возможных. Почти совершенство. И кроме того в ней было нечто особенное, прямо-таки чудотворное, возбуждающее у мужчин чрезвычайно большой интерес. Это чудо природы в перечисленные десять баллов не входит, так как встречается крайне редко и учитывается особо. Мужики это называют изюминкой. Она знала за собой это качество и козыряла им где надо и не надо. Когда же я присмотрелся к ней повнимательнее, то к несчастью своему обнаружил ещё две изюминки. Так вот, если учесть, что покойница, мир её праху, имела кроме всех перечисленных баллов три изюминки, то можешь себе представить силу её обаяния.
