Инна Бачинская - Ошибка Бога Времени
– Я буду жарить картошку каждый день, – сказал вдруг Алекс. – Два раза в день, хочешь?
– Хочу, – отвечала Юлия с набитым ртом.
Алекс легко поднялся со своего места, обогнул стол и сел на пол у ног Юлии. Обнял ее колени. Ей показалось, что он сейчас заплачет.
– Скоро весна, – сказала она ни к селу ни к городу. – Совсем скоро. И дни станут длинными. И жизнь будет бесконечной. И мы снова куда-нибудь уедем.
– Конечно! – прошептал Алекс. – Совсем скоро…
Он сидел на полу и, видимо, не собирался вставать. Юлии стало смешно.
– Алекс, вставай! – она подтолкнула его коленом. – Картошка стынет!
На другой день Алекс перед работой принес ей чай с ромашкой, коснулся губами лба. Сказал, что вернется пораньше и будет звонить. Юлия видела через окно, как он вывел из гаража машину. Мотор работал бесшумно. День был сероватый, нехолодный. Она видела мокрые дорожки в саду. В сугробе, в котором они вчера лежали, осталась едва заметная ямка. Он осел и словно провалился. Машина мелькнула на улице и исчезла за поворотом, оставив за собой сизый шлейф дыма. Юлия испытала странное чувство освобождения. Она была как человек, который силится вспомнить что-то важное, сосредоточенно прислушивается к себе: вот-вот, кажется, удастся ухватить мысль-воспоминание за хвостик, но она все не дается, прячется, как юркая змейка. Мелькнет – и нет, как и не было. Позвонила Лиза Игнатьевна – звонок заставил Юлию вздрогнуть всем телом. Экономка доложилась, что не придет, так как тетка совсем плохая, оставить ее не на кого, а в больницу не берут, потому как кому теперь нужны старики?
– Потом, – сказала Юлия сосредоточенно, – потом! – и положила трубку.
Бесшумно, на цыпочках, словно боясь потревожить кого-то, кто находился в доме, она вернулась в постель, укрылась с головой одеялом и стала прислушиваться к тому, что происходило внутри ее организма. Чьи-то невесомые пальцы мягко сжимали затылок. Возникла боль в горле. Чувство беспокойного ожидания. Чувство шевеления волос на голове. Чувство раздвоения. Распада на две величины. Одна – Юлия. Другая – Неизвестно-кто. Неизвестно-кто сидел тихо, притаившись, в глубине сознания. Смотрел пристально, иногда моргая веком. Юлия затаила дыхание, боясь спугнуть его. Напряженный обострившийся слух выхватывал из пространства всякие невнятные шумы, скрипы, шорохи в стенах, в полу, на чердаке – они постепенно превращались в отчетливые мерные шаги и тяжелое дыхание постороннего человека. И еще странный, смутно знакомый звук присутствовал. Шелест, мелкий скрежет жестких… крыльев?
– Жуки! – догадалась Юлия.
Жуки шуршали лапками, тысячи жуков, река жесткокрылых, рогатых и пучеглазых жуков текла внутри стен… Жуки терлись друг о друга лапками и крыльями и издавали скрежещущий жестяной звук…
…Она сидела на большом камне, на другом камне, напротив, сидела… большая ящерица… Юлия попыталась вспомнить, как она называется. Слова со скоростью света проносились в ее голове, но нужного все не было. Отдельные, не связанные друг с другом слова… некоторые из них были незнакомы. Они повторялись снова и снова, словно неслись по кругу. Игуана! Ящерица называется игуана. Она должна быть разноцветной, как на картинке в энциклопедии, сине-зеленой, с золотистой головой и желтыми глазами. Та, что сидела напротив, была серой с прозеленью и сливалась с камнем. Юлия не сразу ее заметила. Она сидела на камне, наблюдая за Алексом – тот летел на самый верх пирамиды, как камень, выпущенный из пращи. Он звал ее с собой, но она только покачала головой. Глаза ее скользили рассеянно по туристам, каменным столбам, пирамиде и вдруг наткнулись на внимательный взгляд серой, как тень, неподвижной рептилии. Юлия вздрогнула и судорожно втянула в себя воздух. И тут же рассмеялась громко. Игуана не шевельнулась.
Алекс махал ей с вершины пирамиды. Она помахала в ответ и взглянула на часы – до отхода их автобуса оставалось около часа. Она покосилась на игуану. К ее изумлению, игуаны на камне не было. Она исчезла! Юлия всматривалась в груду камней, ожидая, что рептилия «проявится», как на картинке-шараде, испытывая странное чувство оторопи и нереальности.
Гомон толпы вдруг словно отодвинулся и растворился, и Юлия впала в странное состояние сродни трансу. Перед ней были джунгли – мощные деревья, перевитые лианами, пышная зелень, экзотические цветы; планерами парили в воздухе большие птицы. И вдруг она увидела людей – темно-коричневых, обнаженных, в одних набедренных повязках, с блестящими черными волосами, связанными на затылках в пучки; с раскрашенными синей краской лицами; с луками и стрелами за плечами, – они неторопливо бежали цепочкой, ныряя в зелень, пропадая из виду и выныривая снова. Она видела их отчетливо, до мельчайших деталей – серьезные высокоскулые лица, раскрашенные синей краской, равномерное «конвейерное» движение, нырки в зелень и выныривания…
Она очнулась и вскрикнула, когда Алекс тронул ее за плечо.
– Уснула?
– Ты? – удивилась Юлия. – Уже спустился?
– Напрасно ты не поднялась, оттуда шикарный вид. Идем?
– Куда? – не поняла она.
– К автобусу, у нас десять минут. Ты что, уснула?
– Десять минут? – Юлия взглянула на часы. – Но…
Она осеклась и удивленно осмотрелась. Воинов с луками больше не было, вокруг были толпы гомонящих туристов. Пятьдесят минут провалились в небытие, не иначе, – в прошлое или параллельную реальность…
На выходе они забрали заказанные календари. Приветливый парень с интеллигентным лицом, настоящий майя – низкорослый и широкий, с носом в одну линию со лбом, – пожелал им счастливого пути. Юлия вдруг испытала страстное желание рассказать ему о своем видении, они встретились глазами, сцепились на долгий миг, что-то промелькнуло в его взгляде. В следующую секунду толпа увлекла их и вынесла за ворота музея…
…Шорох, шорох, шорох… Тысячи жуков, трущихся жесткими крылышками…
Юлия напряженно прислушивалась. Постепенно перед ее глазами развернулась плоскость, заполненная серым мутным светом… Далеко впереди, на горизонте была неясно обозначена тонкая светлая линия, водораздел между верхом и низом, землей и небом, и по ней бежала неторопливо цепочка темно-коричневых воинов с луками.
Острые пики низкорослой колючей травы, ровная, как стол, поверхность – отдых глазам. Тишина и покой. Справа – тысячелетнее дерево-великан, темное, почти черное. Толстый, в глубоких рытвинах ствол, могучие ветки и гигантский шар кроны, в которой не вздрагивал ни один лист. Бегущие воины на горизонте…
Юлия шагнула в серо-лиловый мир и пошла по едва заметной тропке, посыпанной песком. Она знала, что идти нужно к дереву, от него свернуть влево и еще раз влево… Там – роща, а в ней старый дом с серыми мраморными ступенями в глубоких трещинах. Из трещин тянется белесая сухая трава, звенит легко. Это Женькин дом. Он теперь там живет. Юлия знала, что нужно прийти к дому, сесть на верхнюю ступеньку, где когда-то сидел Женька. Она знала также, что сейчас его там нет, и ей нужно подождать. Самое главное – добраться до дома. И тогда все станет на свои места, как кусочки мозаики. Что-то произойдет, завершится цикл. Какая-то истина откроется…
Она не то шла, не то летела, не касаясь дорожки. Дерево приближалось, и было видно уже, что оно исполинских размеров. Внутри дерева, в ветках возились невидимые зверьки или птицы, и слышны были оттуда разные мелкие звучки – легкий свист, царапанье, возня. Там был дом или даже целый город со своими обитателями. Юлия задрала голову вверх, и в лицо ее, словно там, наверху, только того и ждали, посыпались мелкие кусочки коры и листьев, перышко опустилось, коснулось губ… Она засмеялась и смахнула с лица паутинку. Она чувствовала себя дома. Можно было сесть под дерево или даже лечь. В этом мире некуда спешить и невозможно опоздать. Полоска на горизонте не менялась и не гасла, была по-прежнему светлой розово-желтой, как брюшко лосося, как… как ракушка моллюска изнутри. И там неторопливо бежала цепочка людей с луками.
Легкие прозрачные невразумительные сумерки стояли вокруг, небо и земля ничем не отличались друг от друга, и только светлая полоска с бегущими воинами разделяла их…
Далекий звук, напоминающий хлопок, долетел до Юлии и выдернул ее из уютного лилового мира.
«Калитка, – подумала она. – Почта. Письмо!»
Она выбралась из постели и стала одеваться.
Конверт был светло-голубой, длинный, нестандартный. Вместо обратного адреса – крохотное сердечко из красной блестящей бумаги – привет от друга-доброжелателя. Она держала конверт в руке, забыв о принятом решении рвать подметные письма, не читая, испытывая болезненное любопытство, смешанное со страхом, и нетерпение. Ей казалось, что тот, кто прислал письмо, наблюдает за ней, и она невольно оглянулась. Он был здесь, его злоба и ненависть жгли ее. Она села за стол, положила конверт перед собой. Посмотрела в сад. За окном было очень тихо и сумрачно. Природа затаилась, ожидая перемен. В стекло ударила белая крупинка, одна, другая. И вдруг – словно пригоршню крупы швырнули – застучало в стекло мелко и жестко. Юлия взглянула на конверт, удивившись, что он не исчез и все еще лежит на столе перед ней. Попыталась представить себе этого… Взяла письмо в руки, резким движением надорвала. Вытащила листок и впилась в него глазами.
