Дарья Калинина - Мираж в обручальном кольце
— Как ты думаешь, что они имели в виду, когда сказали, что приедут утром? — спросила у меня Катька.
Настенные часы показывали начало девятого утра. Насколько я помнила, ни Серега, ни Прапор не были любителями раннего вставания. Честно говоря, я вообще не помнила, чтобы кто-то из них поднимался раньше одиннадцати. А значит, в Рощине они могли оказаться только к двум часам дня. Два часа дня для Сереги вполне могло быть утром.
— Значит, у нас с тобой еще пропасть времени, — сказала Катька. — Мы можем смотаться в психушку, где лежала жена Толи, поговорить с ее лечащим врачом, а потом еще успеть сюда.
— Ага, или мы позвоним Сереге из города, — поддержала ее я.
На самом деле мы с Катькой просто-напросто трусливо оттягивали момент объяснения с Серегой и Прапором, потому что догадывались: слушать наши оправдания никто из парней не станет. И даже наличие двух трупов не убавит накала страстей. И сразу же начнутся оскорбления и вопли о блядской натуре всех женщин. В мировом масштабе. Без исключений. И о том, как ловко две особы женского пола до поры до времени скрывали свою натуру от своих возлюбленных. А закончится все трагическим выводом, который сделает Прапор, усаживаясь в машину.
— Напрасно я тебе верил, — скажет он, обращаясь к Катьке. — Ох, напрасно!
— Дуришь ты меня! — сообщит мне Серега, садясь рядом с другом.
И после этого день будет безнадежно испорчен. Поэтому мы решили сразу же ехать в дурку. На всякий случай мы предупредили Галину, что уезжаем до обеда в город.
— Если нас будут спрашивать вчерашние мужчины на джипе, то скажи им, что мы скоро вернемся, — попросила у женщины Катька. — И по возможности, постарайся их задержать до нашего возвращения.
После этого мы отправились в гараж и уже без малейших угрызений совести взяли Толину «Мазду». В самом деле, ну зачем она ему сейчас, когда он в тюрьме?
— Вы в город? — подбежала к нам Лариса. — Возьмите меня с собой. Сил никаких нет, хочу повидать Стасика.
— Ладно, — кивнула Катька. — Садись.
До Лариного дома мы проехали без происшествий. На этот раз мы подготовились лучше. Доверенность на право вождения «Мазды» мы написали самостоятельно от руки, права я взяла у себя дома, а остальные документы на машину лежали у Толи в бардачке. Так что теперь я гордо демонстрировала полный пакет документов, не споря, платила штраф и ехала себе спокойно дальше. До следующего поста.
Лара жила в обычной блочной девятиэтажке постройки начала семидесятых. Трехкомнатные квартиры в таких домах, я знала, имели одну проходную комнату, маленькую нишу и еще две изолированные, удлиненные наподобие пеналов, комнатки. Про кухню и прихожую можно было вообще не упоминать.
— Мы тебя провожать не будем, — сказала Катька. — Времени совсем мало.
— Не провожайте, — легко согласилась Лариса.
— Но ты помаши нам в окно, чтобы мы знали, что ты добралась благополучно, — попросила я. — Где твои окна?
— На эту сторону у нас выходит только одно окно, вон оно, — сказала Лариса, показывая на нужное окно.
После чего она скрылась в подъезде. Я подняла глаза и вздрогнула. Мне показалось, что за занавеской Лариной комнаты, мелькнул высокий силуэт, явно принадлежащий мужчине.
— Показалось, — сказала мне Катька, когда я поделилась с ней своим наблюдением. — Лара живет вдвоем с мамой. Ну, и еще со Стасиком. Ты же помнишь, она нам рассказывала.
Но на всякий случай мы во все глаза уставились на интересующее нас окно. Мужчины мы не увидели, зато вскоре за стеклом показалась Лара и помахала нам рукой, показывая, что все в порядке.
— Ну, можно ехать, — сказала Катька со вздохом облегчения. — Давай скорей. А то опоздаем.
Торопились мы с ней в больницу к началу приема доктора Германа. Он сегодня давал консультации родственникам своих пациентов. Но как выяснилось, когда мы попали в больницу, в кабинет к врачу набралась огромная очередь, которую мы в своих планах в расчет не принимали. Прорваться силой или хитростью в кабинет врача не было никакой возможности.
Возле двери стоял караул из нескольких дюжих пенсионерок, на каждой из которых можно было бы свободно пахать вместо трактора. И на их лицах было написано твердое намерение умереть, но в кабинет к врачу никого из халявщиков не пропустить. Мы покорно заняли очередь за какой-то упитанной теткой, седалище которой занимало сразу два стула. Тетка время от времени вытирала лицо платком, словно ей все время было жарко.
— Ты сиди здесь, карауль нашу очередь, а я поеду к Маше, — сказала я. — За фотографией Татьяны. Все равно без этой фотографии нам с врачом вряд ли удастся поговорить.
Маша оказалась дома.
— Я вообще раньше полудня не встаю, — позевывая, призналась она мне. — Я сова.
Я с завистью посмотрела на нее. По натуре я тоже сова. Однако сегодня и вообще уже несколько дней подряд вставала ни свет, ни заря, чтобы расследовать дело об убийстве мужа этой особы. А она, видите ли, сова.
— И у меня пик активности приходится на вечер, — продолжала распространяться Маша. — Последние годы я работаю только после полудня. И мои работы от этого только выиграли. Все это признают.
— Вероятно, — осторожно подтвердила я, так как ни ранних, ни недавних работ Маши я в глаза не видела и в принципе не представляла, чем она занимается.
— Да нет, я тебе точно говорю! — оживилась Маша. — Пойдем, я тебе покажу.
И она потащила меня куда-то в глубь квартиры. В конце концов мы оказались перед выкрашенной в белый цвет дверью. Войдя в нее, я очутилась в мастерской художника. Повсюду стояли законченные, но еще не проданные полотна, на одних подрамниках. Висели эскизы, валялись кисти. А посреди мастерской стоял мольберт с незаконченным портретом молодого человека.
Мне трудно было судить о степени Машиного таланта. Но все картины у нее были насыщены тремя цветами: синим, красным и пурпурным. От этого смотреть на ее портреты было немного жутковато. Например, тот парень, что был изображен на незавершенной работе, больше всего напоминал покойника. Впрочем, Маша быстро набросила на картину тряпку, избавив меня от тяжелого зрелища.
— Не люблю, когда видят мои незаконченные вещи, — сказала мне Маша, почему-то смутившись.
И стала показывать мне другие свои полотна. Спору нет, цветы и пейзажи были ее сильной стороной. Излюбленная Машей цветовая гамма придавала им какой-то фантастический, неземной и потому волнующий характер. Но вот люди у Маши с их сине-красными лицами получались какие-то жутковатые.
— В следующем месяце у меня будет выставка, — похвасталась Маша. — Вот и готовлюсь.
— А кто этот юноша? — спросила я, указывая на незавершенное полотно на мольберте. — Как будто бы я где-то его видела. Кого-то он мне напоминает.
Но ответа я от художницы так и не дождалась. Маша словно бы и не обратила внимания на мой вопрос.
— Зачем пришла? — вместо этого поинтересовалась она у меня.
— Мне нужна фотография Татьяны, — сказала я. — Жены Толи.
— А почему ты думаешь, что она у меня есть? — удивилась Маша.
— Но вы же с Валей были у них на свадьбе, — сказала я.
— На свадьбы мы были, — признала Маша. — Но если свадебные фотографии и были, то они находились у Толи. А возможно, остались у Вали. Мне он никаких фотографий не дарил.
— Как же нам быть? — растерялась я.
— А для чего вам понадобилась ее фотография? — поинтересовалась Маша.
Пришлось объяснять.
— А! — обрадованно воскликнула художница, когда я рассказала ей про доктора Германа и психушку. — Тогда ты пришла по адресу. Никто лучше меня тебе не поможет. Я же помню, как выглядела Татьяна. Нарисую тебе ее по памяти. Выйдет лучше, чем на фотографии.
И она кинулась к столу, где у нее лежали цветные мелки и листы плотной бумаги. Не присев, Маша склонилась над листом бумаги, ее рука запорхала. Я с ужасом смотрела на нее, предчувствуя, что скажет нам с Катькой доктор Герман, когда мы предъявим ему синюшную покойницу и начнем уверять, что это его бывшая пациентка, которую он выписал как вполне здоровую.
— Готово! — наконец заявила Маша.
Я глянула на портрет и облегченно перевела дух. Хотя Маша и использовала синий цвет, но лицо женщины на портрете выглядело вполне нормально.
— Постаралась изобразить ее максимально реалистично, — сказала Маша. — Не в обычной своей манере.
— Спасибо! — горячо поблагодарила ее я.
Схватив портрет, я приготовилась уходить.
— Больше ничего нарисовать не надо? — поинтересовалась у меня расщедрившаяся хозяйка квартиры. — Или еще чего-нибудь?
— Можно тебя спросить? — набравшись смелости, произнесла я.
— Спрашивай, — кивнула Маша.
— А что тебе известно о Галине и ее муже?
— Ты имеешь в виду, знаю ли я какой-нибудь грязный эпизод из их прошлого, который позволял Вале манипулировать ими? — усмехнувшись, уточнила Маша. — Так я вам уже говорила, что Валя никого в свои делишки не посвящал. Во всяком случае, меня он точно не посвящал. Поэтому я ничего такого о Галине и ее муже не знаю.
