Хеннинг Манкелль - Человек, который улыбался
Наступил вечер, начал собираться дождь, и он решил еще раз прокатиться на колесе обозрения, но так и не прокатился. Что-то произошло, аттракционы вдруг потеряли для публики всякую привлекательность, все потянулись к ресторану. Он пошел с толпой и увидел зрелище, которое не мог забыть всю жизнь. Потом он думал, что это был некий рубеж, о котором он еще минуту назад даже представления не имел, и это научило его, что жизнь состоит из именно таких рубежей, о существовании которых мы узнаем, только когда оказываемся с ними лицом к лицу. Ему показалось, что вселенная рухнула – толкаясь и пригибаясь, он пролез вперед и увидел, что отец – его отец! – отчаянно дерется с одним из Шелковых Валетов. В потасовке участвовали официанты и какие-то другие, совершенно неизвестно откуда взявшиеся люди. Столик был перевернут, бутылки и стаканы побиты, к отцовскому рукаву прилип кусок бифштекса и золотистые кольца жареного лука, с которых капал соус. Нос у отца был разбит, но он продолжал отчаянно махать кулаками. Все произошло очень быстро, он толкался и бодался, стараясь пробиться к отцу, в панике и ужасе кричал: «Папа! Папа!» Но все кончилось очень быстро, откуда ни возьмись появились здоровенные краснорожие охранники и всю троицу – отца, Антона и поляка – куда-то поволокли. На месте осталась только растоптанная широкополая шляпа. Он попытался побежать за ними, даже схватил отца за рукав, но охранники отпихнули его, и он остался один у входа в парк. Он безутешно заплакал, когда отца затащили в полицейскую машину.
Потом он пошел домой, по пути начался дождь. Мир перевернулся. Если бы он смог, он вырезал бы этот кусок из жизни, ничего и не было. Но действительность не кино, она не допускает монтажа. Что было то было, и он брел под дождем, с отчаянием думая, что отец уже никогда не вернется домой. Всю ночь он, чуть не задохнувшись от запаха скипидара, просидел в студии, ожидая отца, и выскакивал на звук каждой проходящей машины. Дождь лил не переставая. Наконец он уснул на полу, завернувшись в один из чистых отцовских холстов.
Когда он проснулся, отец стоял рядом. Из одной ноздри торчал кусок ваты, левый глаз заплыл, под ним красовался огромный синяк. От него пахло спиртным, Курту этот запах напоминал прогорклое масло. Он вскочил с пола и обнял отца.
– Они меня не слушали, – горько сказал отец. – Не слушали. Я сказал, что со мной ребенок, но они не слушали. Как ты добрался до дома?
Он рассказал, как он шел домой под дождем.
– Жаль, что так вышло, – сказал отец. – Но я совершенно рассвирепел. Надо же – нести такую чушь!
Он дотянулся до одной из своих картин и начал внимательно ее рассматривать здоровым глазом.
– Я совершенно рассвирепел, – повторил он. – Эти кретины утверждали, что это тетерев. Якобы птица написана настолько скверно, что невозможно различить, глухарь это или тетерев. И я рассвирепел. Ясное дело – я никому не позволю покушаться на мою честь.
– Конечно, это глухарь, – робко сказал Курт. – Никому и в голову не придет, что это тетерев.
Отец улыбнулся. Два передних зуба были выбиты. «Испорченная улыбка, – подумал он. – У моего отца испорченная улыбка».
Потом они пили кофе. Дождь продолжался. Отец начал понемногу остывать.
– Не видеть разницу между глухарем и тетеревом! – повторял он, как заклинание. – Птицу я, видите ли, изобразить не могу!
Сидя за рулем, Валландер вспоминал все эти детали. Самое забавное, что эти двое, Антон и второй, поляк, в течение нескольких лет после этого приезжали и покупали отцовские картины. Пьяная драка постепенно превратилась в забавный эпизод, о котором они вспоминали со смехом. Человек по имени Антон даже оплатил отцу дантиста. «Дружба, – думал тогда Курт. – Есть вещи и поважней, чем драка. Дружба между торгашами и художником, пишущим одну и ту же картину на продажу».
Он подумал о картине, висевшей на стене у Форсдаля в Хельсингборге. А сколько таких стен он просто не видел? Стен, на которых красовался отцовский гордый глухарь, а вовсе не тетерев на фоне никогда не заходящего солнца…
Ему казалось, он впервые понял что-то, что раньше от него всегда ускользало. Всю свою жизнь отец не давал солнцу зайти. Это было его заработком и его роком. Он писал картины, и те, кто повесил их в своих гостиных, воочию видели, что солнце вполне можно удержать, не дать ему зайти.
Наконец он доехал до Симрисхамна, поставил машину у полицейского управления и вошел в приемную. За столом сидел Торстен Лундстрём. Валландер был с ним хорошо знаком – приветливый, нормальный человек, полицейский старой школы, желающий всем только добра. В этом году или в следующем он выйдет на пенсию. Торстен кивнул Валландеру и отложил газету.
– Что тут произошло? – спросил Валландер. – Мне только сказали, что отец устроил драку в «Системете».
– Сейчас узнаешь детали, – добродушно улыбнулся Торстен Лундстрём. – Твой отец подъехал к «Системету» около четырех. Взял номерок и встал в очередь. По-видимому, он прозевал свою очередь, потому что подошел к прилавку и стал требовать, чтобы его обслужили. Продавец, надо сказать, поступил по-свински – сказал, что знать ничего не знает, и посоветовал снова встать в очередь. Твой предок отказался. Тут встрял еще один покупатель, чья очередь как раз подошла, и потребовал, чтобы старик освободил место. К всеобщему удивлению, твой отец настолько рассвирепел, что, недолго думая, врезал этому парню. Вмешался продавец, но тут и ему досталось. Остальное можешь представить сам. Только не волнуйся – никто не пострадал. Правда, у твоего отца болит правая рука. Здоровенный мужик, даром что старый.
– Где он?
Лундстрём показал на дверь за спиной.
– И что теперь будет? – спросил Валландер.
– Ты можешь забрать его домой. Но, к сожалению, дело о мелком хулиганстве будет возбуждено. Если ты, конечно, не договоришься с побитыми. Я попробую позвонить прокурору.
Он пододвинул к Валландеру листок с двумя фамилиями.
– С продавцом все будет просто, – сказал он. – Я его знаю. А с другим придется повозиться. Он занимается перевозками, у него собственная фирма. Живет в Кивике. Зовут его Стен Викберг. Он, похоже, всерьез вознамерился прищучить твоего папашу. Позвони ему, я записал номер. И потом – старик остался должен таксисту двести тридцать крон, забыл заплатить в суматохе. Водителя зовут Вальдемар Коге. Я с ним говорил, он ждет денег.
Валландер сунул листок в карман и кивнул на запертую дверь.
– Как он?
– По-моему, успокоился. Утверждает, что это была самозащита.
– Самозащита? – удивился Валландер. – Это же он начал драку?
– Он хочет сказать, что имел право отстаивать свое место в очереди.
– О, господи!
Торстен Лундстрём поднялся.
– Езжайте домой, – сказал он. – Кстати, это правда, что твоя машина сгорела?
– Неполадки в электрике. Старая машина, не о чем говорить.
– Мне надо уйти ненадолго, – сказал Лундстрём. – Не забудь захлопнуть дверь.
– Спасибо за помощь.
– За какую помощь? – спросил Торстен, натянул пилотку и вышел.
Валландер, постучав, открыл дверь камеры. Там было довольно холодно. Отец сидел на лавке и гвоздем чистил ногти. Увидев сына, он резко встал.
– Пораньше не мог приехать, – раздраженно сказал он, – по твоей милости я уже черт знает сколько торчу в этой каталажке.
– Когда смог, тогда и приехал. Собирайся домой.
– Не раньше, чем я заплачу за такси. Все должно быть по справедливости.
– Не волнуйся, – сказал Валландер. – Я потом заплачу.
Они ехали из Симрисхамна в полном молчании. Валландеру показалось, что отец уже забыл все, что случилось.
Лишь когда они подъехали к повороту на Глиммингехюс, Курт прервал молчание:
– А что случилось с Антоном и поляком?
– Неужели ты их помнишь? – удивился отец.
– Тогда тоже была драка, – мрачно напомнил Валландер.
– А я-то думал, что ты забыл. Что с поляком, не знаю. Последний раз слышал о нем лет двадцать назад. Он якобы завязал с искусством и занялся порнобизнесом. Это, конечно, повыгоднее. Но как у него пошло – понятия не имею. А Антон умер. Давным-давно, лет двадцать пять назад. Спился.
– А что ты делал в «Системете»?
– То же, что и все. Хотел купить коньяк.
– Ты же не любишь коньяк!
– Моя жена любит пропустить рюмочку вечерком.
– Гертруд пьет коньяк?
– А почему бы и нет? Не думай, что ты можешь на нее влиять. Ты уже пытался управлять моей жизнью.
Валландер не поверил своим ушам:
– Я?! Я никогда не вмешивался в твою жизнь! Если уж кто и пытался управлять, так это ты мной.
– Если бы ты ко мне хоть чуточку прислушивался, не пошел бы работать в полицию, – спокойно сказал отец, – и правильно бы сделал. События последнего года – яркое тому подтверждение.
Валландер понял, что лучше переменить тему разговора:
