Екатерина Лесина - Плеть темной богини
Страх парализует.
– От стигийских псов так просто не уйти, – призрачная старуха машет с кровати корявым пальцем, заходится хриплым смехом. – Они найдут! Но ты беги, беги, глупая, так им интереснее…
– Нет! – Магда закричала и, схватив разобранные часы, швырнула остов в стену. Брызнули колесики, шестеренки, болты и тонкие спицы, с шипением распрямилась пружина.
– Нет, – тихо повторила Магда, усилием воли унимая дрожь в руках. – Бегать я не стану, не дождетесь! Слышите, не дождетесь!
Если кто и слышал ее, то исключительно сизый голубь с лохматыми лапами и желтыми круглыми глазами. Он топтался на подоконнике, терся жестким оперением о стекло и громко ворковал. Пожалуй, именно этот звук, мирный и не имеющий ничего общего с прошлой жизнью Магды, позволил ей вернуть внутреннее равновесие.
Умыться. Одеться. Убраться из квартиры и навестить Юленьку. В конце концов, будет лишь разговор и ничего более… в конце концов, Юленька ее не убьет… в конце концов…
В конце концов, сомнения убил телефонный звонок. Юленька. Извиняющаяся, заикающаяся, смущающаяся Юленька просила о встрече.
Это, наверное, хорошо. Но… Магда посмотрела на себя в зеркало и недовольно поморщилась: понятно, отчего незнакомый тип догадался о проблемах Магды. Вон они, проблемы, на лице, на уставшей коже, в набрякших веках, в безумном блеске глаз, в размазанной помаде.
К Юленьке она пойдет, но для начала приведет себя в порядок.
Умирать, так с музыкой! Хотя старуха как раз музыку и ненавидела.
Не сказать, чтобы Дашкина затея пришлась Илье по вкусу, скорее наоборот даже – чересчур уж рискованное мероприятие, мало ли чего от этой неизвестной ему Магды ожидать. Но Юленька согласилась, Баньшин тоже, причем сделал это как бы и нехотя, но видно было – Дашку он поддерживает всецело, а значит, и Илье делать было нечего, кроме как соглашаться.
И был звонок, и было – как Дашка и предположила – согласие на встречу. И было скоропалительное прощание и Дашки, и Баньшина. И было ожидание, впрочем, недолго: громкая птичья трель звонка разрушила тишину.
Ну вот, сейчас он увидит Магду. Ту самую Магду, из-за которой столько разговоров, Дашкиной злости, Юленькиной задумчивой обиды и смятения Баньшина, что, надо полагать, никак не мог решить – виновна Магда или нет.
Дверь открылась легко, и Илья отступил, жестом приглашая войти.
– А ты у нас кто? Новый любовник? Ну да, бывает, у Юленьки просто, что ни день – то новости, и не поймешь, то ли склероз, то ли еще девичья память.
Женщина засмеялась, запрокинув голову, хрипло, сексуально и отвратительно. Она сама, от кокетливой шляпки-таблетки до набоек на шпильках, была отвратительна, хотя сама об этом вряд ли догадывалась. Или в Илье дело?
Наверное. Она ведь, если разобраться, не некрасива. Худое лицо с четкими скулами, большеватым, но аккуратным носом и широким жадным ртом. Изломанная линия бровей, узкие, широко расставленные глаза, чуть навыкате, цвета непонятного, не то карие, не то желтые.
– Зовут-то как, любовник? – поинтересовалась она и, протянув руку, щелкнула по носу. – Или ты у нас без имени? Под номером?
– Илья.
– А… тот самый. Убийца, – сказала небрежно и, шагнув навстречу, толкнула в грудь. – Значит, это ты меня соломенной вдовой оставил? Мститель.
Вот уже почти коснулась уха губами, словно собираясь сказать что-то тайное, предназначенное лишь ему, приобняла, вдохнула и… громко крикнула:
– Юлька! Юлька, это я, вылазь из пещеры.
– Выползай, – раздалось из глубины квартиры. – Правильно будет – выползай.
– Видишь, она у нас правильная, добрая. А ты – убийца. И я постараюсь сделать так, чтоб ты сел и никогда не вылез с зоны. Или не выполз?
Стервь обыкновенная, глянцево-журнальная, слегка хамоватая и полагающая, что мир создан исключительно для ее удовольствия. У стерви крупные ровные зубы специально для того, чтоб было чем ухватить и удержать долю благ, у стерви длинные когти – отбиваться от конкурентов, у стерви жадные глаза – искать цель.
А еще она на Алену похожа, но это – если в профиль смотреть. Но лучше не смотреть, лучше бы вообще убраться из квартиры, что, собственно говоря, Илья и собирался сделать.
– Неужели уходишь? Что ж ты, милый, бросишь свою подругу мне на растерзание? – она не отпускала, взяла за руку, провела когтем по коже и ласково промурлыкала: – Не хорошо бросать женщину в беде… или в одиночестве.
Юлька уже спешила по коридору, теряя тапочки и маску безразличия. Она была… счастлива? Нет, не совсем счастье это, скорее радость встречи с другом, предвкушение чего-то – и тут же стремительное, меняющее черты лица, отчаяние.
Вспомнила? Как вообще о таком забыть можно было?
И вправду, странная она, Юля-Юленька.
– Илья, ты… ты иди, мы поговорим. Ладно? – умоляющий взгляд, сложенные руки, пальчики упираются в подбородок, точно пытаясь поддержать мучительную, кривоватую улыбку. – Мы вдвоем поговорим.
– Вот именно, – Магда подтолкнула его к двери. – Иди, герой-любовник, тут пока без тебя обойдемся. Правда ведь обойдемся, милая моя?
Дальше Илья не слышал: дверь захлопнулась.
Впоследствии он не раз задавался вопросом, что именно заставило его проследить за Магдой, но так и не понял, была ли виной тому неприязнь к ней, вспыхнувшая с первого же взгляда, предчувствие, что женщина эта – не просто стерва, либо же нечто иное, сродни озарению. Впрочем, как бы то ни было, но, выйдя из подъезда, Илья обошел дом по периметру, остановился у крайнего подъезда, в тени раскидистого, старого куста сирени, как нельзя вовремя выбросившего поздние, но обильные темно-лиловые свечи соцветий, и принялся ждать.
Время тянулось, время растягивало тени по асфальту, звенело оживившейся к вечеру мошкарой, время нашептывало, что он, Илья Лядащев, глуп и нелеп в роли шпиона. Что, в сущности, Магда хоть и стерва, но это не преступление, что убивать богатого жениха ей было совершенно невыгодно, и с точки зрения мотива куда логичнее заподозрить Юленьку.
Но врожденное упрямство не позволяло уйти, примиряя и с мошкарой, и с мыслями, и с надрывным кошачьим ором, что раздавался, казалось бы, прямо под ногами.
Когда же стоять стало невмоготу, дверь подъезда громко хлопнула, и во дворе раздался звонкий и знакомый голос:
– А ты, Юлька, как была дурой, так и осталась!
Вот и она. Стала у подъезда, пошатывается, будто пьяная, глядит по сторонам – Илья решил было, что увидела, но нет, отвернулась и бодро зашагала прочь.
Ну а теперь что? Красться по кустам? Прятаться за деревьями и по-идиотски скрывать лицо за газетой? Так у него и газеты нет, и очков черных в комплекте с накладной бородой и усами из мочала… Но делать нечего – когда Магда скрылась за поворотом, Илья решился покинуть укрытие. Он шел, стараясь не выпускать ее из поля зрения, но в то же время не приближаться, чтобы не привлечь внимание.
Шел, не разбирая дороги, лишь изредка выхватывая взглядом знакомые вывески над знакомыми же витринами или же незнакомыми, но яркими, завлекательными. Тогда снова начинало казаться, что Магда догадалась о слежке и теперь попросту водит за собой, развлекаясь. Но нет, вот центр остался позади, широкий проспект сменился узкой безлюдной улочкой, зажатой между серыми стенами многоэтажек, проросшей фонарными столбами и редкими кленами, которые в отличие от столбов чувствовали себя не слишком уютно. Теперь опасно: стоит Магде оглянуться – и конец слежке. Но она не оглядывалась, а на очередном повороте ускорила шаг, словно торопясь достигнуть какой-то очень важной, но лишь ей известной цели.
Двор. Обыкновенный двор обыкновенного города. Дома, сомкнувшиеся буквой «П», прорезанные арками, в которых воняло мочой и котами, стоянка для машин, детская площадка, газоны с вытоптанными дорожками, мусорные баки.
Вот и все? А дальше куда? Магда зашла в подъезд, но в который…
Илья огляделся и, заметив группу пацанов, обосновавшихся на лавочке у одного из подъездов, направился к ним.
– Привет, – он остановился шагах в пяти, буквально кожей ощущая исходящую от парней неприязнь. Скорее всего, дело было не в Илье, как личности неприятной местным, а в том, что сидели у подъезда давно, пива, судя по количеству пустых бутылок, выпили изрядно, закусив его терпким табачным дымом, и теперь страдали желанием доказать миру… а что-нибудь да доказать.
– Чего тебе, дядя? – лопоухий парень в черной джинсовой куртке, обильно изувеченной заклепками, лениво поднялся с лавки, протягивая гитару товарищу.
– Спросить хочу.
– Спрашивай.
Пацан натужно пытался казаться взрослым, тянул шею, выпячивал острый подбородок с рыжеватым курчавым пушком первой бороды и щурил глаза.
– Стольник хотите?
– А то, – фыркнул кто-то, пробуя на прочность гитарные струны. – Мы, дядя, много хотим.
– А чего хотим, то и возьмем, – радостно завершил фразу главарь. – Так чего те?
