Мария Ланг - Скандинавский детектив. Сборник
— Вот рисунок, изображающий это устройство. Совпадает ли оно с тем, которое вы помните?
В зале воцарилась тишина, пока нотариус изучал рисунок.
— Да,— согласился он,— похоже, рисунок тот самый, но крайней мере, в общих чертах.
— Отлично, — просиял адвокат. — Ваша память по части техники творит чудеса. А теперь перейдем к оснащению, которым запираются входные двери в гостиницу. Ключ выглядит немного необычно…
Из другого конверта он извлек ключ и поспешил с ним к свидетелю.
— Этот я одолжил на складе. Вы полагаете, это тот самый?
Нотариус изучал ключ так же обстоятельно, как перед этим рисунок.
— Полагаю, да, — наконец заявил он. — В общих чертах он совпадает с тем, как я его помню. Не вижу никаких существенных отличий…
— А откуда вы можете помнить о ключе от гостиницы? — спросил адвокат.
— Не понимаю, — закудахтал нотариус.
— Это действительно тот самый ключ, — успокоил его адвокат. — С этим все в порядке. Но я хотел бы знать, почему вы уверены, что ключ от гостиницы фру Норстрем выглядит именно так?
Свидетель не отвечал. У большинства присутствующих еще была свежа память о том, как фру Норстрем лишилась дара речи, когда ей предложили вспомнить, не передавала ли она кому-нибудь ключи. Теперь стало ясно, куда клонит адвокат. Фру Эркендорф встала с места, бледная и потрясенная, и увидела, что мужа колотит крупной дрожью.
— У вас тоже был такой ключ? — спросил адвокат.
— Это недопустимый вопрос, — хрипло буркнул нотариус.
— Вопрос допустимый, — ледяным тоном возразил судья. — Свидетель, у вас был такой ключ?
Но с губ свидетеля слетел только невнятный всхлип.
— Говорите четко и в микрофон, — раздраженно напомнил судья.
Но что толку напоминать свидетелю, чтобы он говорил в микрофон, если он уже рыдал во весь голос?
8.
Аброка спала. Не было ни луны, ни звезд, во всех окнах темно, только слабо светили уличные фонари. Но снег, который засыпал улицы, дворы и крыши, все-таки отчасти рассеивал мрак. Так же как днем разные голоса сливались в таинственную музыку, так и снег ночью сиял необычайным таинственным светом.
Аброка спала. Не так уж часто маленький город может досыта выспаться, понежиться и потянуться под снежным одеялом до ушей. Маленький городок должен заботиться о своих обитателях, следить, что они говорят и делают. Первый день судебного процесса стал в этом смысле весьма утомительным, а вечер — еще больше. Всем было чем заняться до самой поздней ночи.
— Ну и вид был, когда он там стоял и истекал слезами, — вспоминал кондитер Альготсон, снимая брюки с подтяжками, которые перебросил через подлокотник кресла. — Но к чему весь этот спектакль? Инес Викторсон с этого никакого проку. Только подрывают авторитет виднейших людей города. И вообще, что за птица этот адвокат?
— Что бедняжку осудят, — тарахтела аптекарша, тормоша мужа, который уже засыпал, — это сто процентов. Бедняга Викторсон, так его жаль, но нужно было думать, когда женился. А не брать первую попавшуюся…
— На сегодняшний вечер с меня хватит, — отрезала фру Ларсон и спрятала в шкаф мужнину фляжку с коньяком. — Ни за что ни про что человека убить! И только из боязни развода? Нет, в этом меня никогда не убедить! С такой фигурой и внешностью она могла найти куда лучшую партию, чем неотесанный торговец железяками…
— Ты меня разоришь, — смеялась Лена Атвид в трубку. — Было уже шесть гудков. Как только приеду домой, все узнаешь. Но сейчас должна спросить тебя еще об одной вещи, которая не идет у меня из головы. Я совершенно уверена, что в убийстве она невиновна, но в таком случае… Алло, да, дайте нам еще две минуты!
— Слушай! — Фру Эркендорф резко повернулась в постели. — Я уже думала, что у меня сердце разорвется от испуга, когда ты там сказал в открытую, что… И выставил меня на смех перед всем городом! Боже мой, как я несчастна!
Ее всхлипывания перешли в стоны, когда она зарылась лицом в подушку.
Молочник уже здорово набрался и попытался описать события всего вечера в нескольких словах.
— Убийство— отвратительная вещь,— сказал он,— и никто бы не поверил, что такое может произойти в Аброке. Но одновременно это будто проветрило атмосферу. Верю, что теперь пришел конец системе, когда небольшая клика правит целым городом. Ты мне что-то сказала? Тогда спокойной ночи. Я гашу свет, София, ладно?
Свет погас, и Аброка заснула крепким сном под заснеженными крышами. Окружной судья и присяжные, участники суда и свидетели, президиум суда и горожане спали. И среди них спал убийца.
ВТОРОЙ ДЕНЬ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА
Словно птичка задела
У скрипки струну,
То смеется, то плачет,
По кому — не пойму…
Ты проходишь с любовью
По росной траве,
Но цветы пахнут кровью
На моей голове.
Из сборника стихов, принадлежавшего фрекен Розенбок
1.
— Анализ доказательств, — заявил окружной прокурор, — вне всяких сомнений, показывает, что имело место преступление. Это никак прямо не следовало из тех обстоятельств, при которых обнаружили покойного. Предполагалось, — приходится мне добавить — по вполне понятным доводам, что он сам наложил на себя руки. Но вскрытие, о котором вчера нам сделал доклад судебно-медицинский эксперт, доказывает, что покойный был без сознания уже до того, как произошло повешение. Петлю ему на шею набросила чужая рука.
Шел второй день процесса, и государственный обвинитель развивал пункты обвинительного заключения. Еще прежде секретарь суда зачитала справку по Инес Викторсон. Там было куда меньше цветистых слов, чем это принято в биографиях. Биографические данные взяли из материалов расследования. Описание подготовил какой-то судебный чиновник. Врач из отделения душевных болезней в тюремной больнице с понятной краткостью высказался о духовной жизни фру Викторсон, но ее физическое состояние, которое заслуживало особого внимания, другой судебный врач оценил всего в четыре строки. Завершало это сочинение ничего не говорящая выписка из полицейской картотеки.
Прокурор продолжал перечисление доказательных материалов и перешел от преступления к личности обвиняемой и его мотиву.
Он напомнил, что фру Викторсон спрашивала эксперта из круга своих знакомых, может ли неверная супруга рассчитывать на алименты в случае развода.
— Это был вопрос, — заметил прокурор, — интересовавший именно ее. Она хотела знать, на что можно рассчитывать. Ответ ее встревожил. — Защитник непременно обратит ваше внимание на то, что нет реальных доказательств супружеской измены фру Викторсон. Об этом можно спорить, но решающей роли это совсем не играет. Оценить важность доказательств нелегко и опытному судье. Фру Викторсон, безусловно, не была способна на такое. Она жила в неуверенности, насколько весомы доказательства, но знала, что они существуют, по крайней мере, есть компрометирующие письма, и они могут быть использованы против нее. Ее поведение доказывает, что она опасалась самого худшего. И в этой связи нужно принять во внимание и намерения Боттмера.
Не было сомнений, что прокурору удалось возбудить интерес тем, что он выставил Боттмера в новом свете. Фру Викторсон прежде изображала покойного почти романтическим героем, правда, до слез она никого не разжалобила. Говорила о нем как об открытом, чувствительном человеке. Прокурор указал на неустойчивость его психики, на его необъяснимые колебания между самолюбованием и самобичеванием, на двойственность его натуры.
— На первый взгляд кажется, будто замыслы Боттмера были вполне невинными, будто он прибыл просто восстанавливать старые дружеские связи. Но при нем были и письма. Тот, кто идет к старым приятелям, редко бывает так предусмотрителен, что берет с собой и доказательства своей дружбы. И уж совсем нелепого, что он прихватил с собой подобные компрометирующие письма. Но Боттмер не колебался, зная, что имеет преимущество. В такие минуты он умел быть безжалостным. Письма в его кармане говорят о том, что он собирался их использовать, а страх фру Викторсон, что она поняла как.
О мертвых только хорошее… Прокурор не назвал прямо Боттмера шантажистом.
— Вскоре после этого фру Викторсон пришла в контору к мужу за деньгами. По суждению его опытной сотрудницы, речь шла о больших деньгах. Легко можно сообразить, на что вдруг поздно вечером ей понадобились деньги. Но в те минуты было слишком неудобно говорить о них с супругом, особенно если принять во внимание, что интересы фру Викторсон имели нечто общее с Боттмером. Так что она раздумала и решила, что не станет просить денег, а вместо этого нашла (последовала ораторская пауза) другое решение.
