Лариса Соболева - Портфолио в багровых тонах
— Что ты, Славик, я вступил в партию монахов. Э! — Он выпрямил спину, вытянул шею, глядя на вход в центр. — А где эта… выдра с фотокамерами?
— Наверное, ушла в хрустальный дворец бизнеса. Идем? Выясним, где студия, заодно тактику выстроим.
Глеб согласно кивнул, одновременно поднимаясь со скамьи. Беспрепятственно вошли в здание, спросили, где фотостудия, им показали стрелки на полу с надписями «Фотостудия «Ника». По этим стрелочкам, нарисованным по стенам, на полу и лестнице, они шли вверх и вверх. Достигнув длинного коридора четвертого этажа, парни вынужденно прижались к стене, уступив дорогу выбегающим из кабинетов людям, которые неслись как на пожар.
— Куда это они? — пробормотал Слава, растерянно следя за паникой на лицах. Может и правда, пожар тут?
— Девчонка упала… — бросил на ходу молодой человек, услышав вопрос Славы. — Откуда-то сверху. Наверное, выбросилась из окна.
Наверное? Само слово, сказанное в момент смятения, когда ничего в голову больше не приходит, но интуитивно допускается, как минимум, два варианта. Противоположных, конечно. Переглянувшись, Слава и Глеб двинулись в обратную сторону, подчиняясь правилу: куда все — туда и я. Почему они это сделали, вряд ли объяснили бы, вероятно, обоих спровоцировало банальное любопытство. Лифты были заняты, парни стремительно сбежали вниз, а дорогу во внутренний двор им указали служащие этого здания, бегущие в боковую дверь.
Перво-наперво увидели спины, спины… Толпа стояла плотной и пассивной стеной. Слава указал рукой, где оказался небольшой зазор, между колонной, поддерживающей козырек, и толпой, оба протиснулись через него в первые ряды.
Девчонка с бледным лицом, усыпанным точками-веснушками и прижатым боковой частью к асфальту, лежала в нелепой, выкрученной позе, которую нарочно не придумаешь. Причем чуть согнутые ноги будто замерли в широком шаге, а грудь — на земле, ладони с растопыренными пальцами были погружены в густой слой крови. Совершенно неожиданно смотрелся оттопыренный кверху локоть одной руки, словно девушка собралась встать, для чего уперлась ладонью в асфальт. Но еще страшней оказались широко распахнутые глаза, смотревшие на толпу каким-то особым взглядом…
— Пустите!.. Извините… Дайте пройти!..
Глеб посмотрел в сторону, откуда раздался голос, это была Ника. Протиснувшись, она застыла на секунду-другую, произнеся:
— Боже мой…
А еще через минуту Ника подняла фотокамеру и сделала несколько кадров. Затем подошла ближе и сфотографировала мертвую девушку, обошла и щелкнула ее с другой стороны…
— Пошли отсюда, — шепнул Слава. — Сейчас налетят люди в погонах.
Они вернулись на аллею, не сговариваясь, присели на скамью, Глеб закурил, заметив:
— Она, наверное, спит с фотоаппаратом, ест с фотоаппаратом и любовью занимается с фотиком.
— Слушай, погибшая девчонка из компании Ники.
— Да?
— Точно, — заверил Слава. — Она позировала, я запомнил дурацкое платье и… дурацкую манеру позировать.
— Тогда нам не выловить фотографичку в ближайшие несколько часов. Приедут менты, будут всех, кто участвовал в съемках, допрашивать.
— Ничего, подождем. Или есть другое предложение?
— Других предложений нет, — скорбно вздохнул Глеб.
13
Закончился прямой эфир. В это мало кто верит, но эфир действительно был прямой, четвертый в жизни Анжелы. Волнения не меньше, а свободы, которую рождает творческий кураж, появилось больше, что положительно отразилось на качестве передачи. Первым дал оценку молодой оператор, подмигнув и показав пальцами знак «ОК», вторую похвалу она получила напрямую от режиссера, протрубившего в микрофон:
— Анжела, неплохо. Неплохо сработала.
Ее приняли как свою, не все, конечно, что огорчительно. Дамы, которым далеко «за…», при встрече надевали «муаровые» улыбки — как бы за завесой, улыбки почти не видно, тем не менее трактовка однозначная: невзлюбили. Внутри Анжелы холодело все до последней жилки при виде интеллигентных, жутко умных и всезнающих тетенек. Казалось, улыбки сейчас раздвинутся и превратятся в безразмерные пасти, куда спокойно Анжела войдет пешком, затем будет проглочена этими анакондами. Однажды главный оператор, человек пожилой и, безусловно, наделенный бесценным опытом, обнял за плечи новенькую ведущую и доверительно зашептал в ухо:
— Не дрожи. Они скоро отравятся собственным ядом, пожалей лучше их.
Хватило одной фразы, чтобы понять: она получила признание. После эфира, услышав похвалы, Анжела приложила холодные ладони к пылающим щекам и рассмеялась. Приятно до чертиков. Передача сложная, ведь в бизнесе она дуб дубом и даже тверже, но готовится к каждому выпуску, как космонавт к полету в космос, материалы дают на дом, предлагаются сформулированные вопросы, а дополнения в формате передачи — ее право.
Анжела нашла себя, а в наше время большая редкость — дело, которое нравится, а не то, которым вынужден заниматься, зарабатывая на кусок хлеба с маслом. Но щекотливое обстоятельство смешало карты, надежды и планы в один коктейль с привкусом горечи и радости одновременно. Митя не звонил. Ну, тут все ясно: гудбай, и с этим придется смириться. Зато на семейном совете решено (категорически!) ребенка оставить, папа вообще заявил:
— Ребенок — это навсегда, а мужчины… одного можно заменить другим.
Собственно, Анжела и сама не хотела избавляться от божьего дара, ведь потом его может не быть, но ее волновала практическая сторона: обманывать шефа подло, а сказать правду — прощай работа, беременная она никому не нужна. Что в такой ситуации делать? По большому счету выбора не имелось, живот скоро не скроешь, Анжела решилась на встречу с директором после эфира. Ждать в приемной не пришлось, референт впустил ее в кабинет, шеф находился один, к счастью, а то ведь не всегда так бывает. Не присев, чтобы времени не было на раздумья вместе с сомнениями, Анжела с трудом выдавила:
— Я жду ребенка. Недавно узнала… Извините…
Ну, вот и все. Сразу как-то легче стало. Только посмотреть в глаза шефу не было ни сил, ни желания, потому в ожидании приговора она крутила кольцо на пальце, рассматривая его со всех сторон. Красивое колечко — папа с мамой подарили на день рождения и сережки есть… А шеф сопел. «Злится, наверное», — подумала Анжела, жалея бедного шефа, на плечах которого эта громадина — федеральное телевидение, а тут еще она с проблемой: то умираю — хочу быть телеведущей, то извините — я беременная.
— Сколько месяцев? — осведомился он.
— Два с половиной… Я не буду избавляться… извините.
Чуть не добавила: мама с папой не разрешают — вот было бы смеху! И вдруг шеф огорошил:
— Продумай одежду свободного кроя, чтобы красиво, элегантно, стильно смотрелась. Мои телебабули не должны догадаться до поры до времени, ты поняла? Твой стиль сейчас — свобода. Когда совсем растолстеешь, ребята будут брать твой крупный план до самых родов. А после родов отдохнешь пару неделек и с малышом, милости просим, на эфир. Кого ждешь?
— Мне бы хотелось девочку.
— Будет тебе девочка, раз хочешь.
— Спасибо, — растрогалась до слез Анжела. — Я, правда… все-все сделаю… Спасибо.
— За что? — почему-то надулся он. — У нас появилась ведущая-украшение, к тому же не кривляка и не дура. Твои передачи стали рейтинговыми за какой-то месяц, у нас пока ни один проект не может похвастать и половинным успехом. А рейтинг что? Реклама, милая моя! Которая оценивается в рейтинговых передачах дороже, значит, это денежки. С ребенком ты не уедешь за лучшей долей в столицу, следовательно, несколько лет я могу спать спокойно.
На губах Анжелы появилась улыбка, в глазах — сияние, легко быть счастливой. Она еще раз поблагодарила шефа, уже у выхода, взявшись за дверную ручку, обернулась и с детским простодушием призналась:
— Знаете, я еще никогда не была так нужна никому.
— И родителям?
— Родители не в счет.
— А отец ребенка?
— Бросил, — на улыбке сказала она, виновато пожав плечами.
— Ну и дурак, — буркнул шеф, после махнул рукой, мол, ступай, у меня без тебя забот полно.
Совсем с другим чувством Анжела бежала по тем же коридорам, по которым десять минут назад шла как Мария Антуанетта на казнь, заведомо расставаясь с полюбившейся работой. Ее догнала координатор, приземистая, напоминающая пенек женщина:
— Анжелика, в рекламе снимешься? Срочно надо.
— Снимусь. А что за реклама?
— Обуви! Ты же у нас красотка, тебе сам бог велел торговать личиком и ножками. Оплата хорошая.
Она снялась бы и без оплаты. Анжела сейчас готова всем-всем идти навстречу, выполнять просьбы, не считаясь ни с чем, помогать даже телебабулям, которые так бы и съели ее сырой.
* * *Кто не терял свой дом, тот не поймет его значение. Это не просто крыша и четыре стены, не адрес на улице. Дом — понятие широкое, вмещающее людей, живущих в нем, их отношения, вещи, доставшиеся по наследству и ставшие реликвиями, много-много всяческих мелочей, вплоть до дурацких ссор, а затем логичных примирений. У Эвы не было дома. Нет, место, где можно переночевать, имелось, но чужое, потому неласковое, холодное. Туда не стремилась Эва, а бродила по городу до вечера, пока не встретила Гришу, бывшего одноклассника. Он поступил в лицей, станет великим математиком или кем-то круче, а ей предстоит год доучиться в школе. Этот год нужно как-то пережить, что в нынешних условиях практически невозможно.
