Анна Князева - Копье чужой судьбы
Когда Кочарян «приехал» и сел рядом, Дуло перемотал запись на пять утра.
– Смотри на экран, – приказал он Эдварду.
– Зачем? – спросил тот.
– Может, кого узнаешь.
– А-а-а-а… – протянул Кочарян.
Они смотрели на помещение вестибюля минут тридцать. Наконец Эдвард сказал:
– Это Фил.
К входной двери подошел охранник и, недовольно косясь на крепкого парня, отомкнул замок. Тот вышел, охранник снова замкнул дверь. За ближайшие полтора часа на экране ничего не менялось.
Дуло перемотал запись назад на двенадцать часов ночи. На скорости просмотрел до пяти утра и нажал на значок «стоп».
– Что теперь? – спросил Кочарян. – Отпустите меня, пожалуйста, очень хочу спать… Тошнит…
– Сиди, – велел Дуло. – Смотрим еще.
Отмотав до девяти вечера, времени, когда Пиньера расстался с Гадкером и отправился в свой номер, Сергей снова включил запись.
– Смотри внимательно.
– Да вот же этот Пиньера, идет к лифту. В джинсах и пиджаке.
– Вижу. Ты сейчас ищешь другого. В светлом пиджаке и светлых брюках. А заодно – женщину в джинсовой юбке.
– Зачем? – простодушно спросил Эдвард.
– Смотри, говорю, – приказал Дуло, и Кочарян уставился на экран.
Теперь Сергей был уверен: с женщиной в номер зашел человек, которого видел Ягупов. Светлые брюки – единственное совпадение в описаниях Эдварда и Ягупова – давали надежду на то, что пазл, наконец, сложился.
Мужчина, чем-то похожий на старика, и женщина в джинсовой юбке пришли в номер Пиньеры после пяти утра, но в гостиницу они в это время не заходили. Значит, оказались там раньше. Возможно, снимали номер. По заключению экспертизы, смерть Мишеля Пиньеры наступила между четырьмя и пятью часами утра. Если эти двое убили его, то сделали это раньше. Зачем же тогда вернулись?
– Вот они, – сказал Кочарян и ткнул пальцем в экран. – Не Пиньера, но тоже старик. Со спины я принял его за Пиньеру. Баба – та. Точно говорю, это – они.
Дуло нажал на «стоп», встал с кресла и уткнулся носом в экран.
– Что случилось? – забеспокоился Эдвард.
Сергей молчал. Он опять нажал на «воспроизведение», потом отмотал назад и снова включил запись. От двери в светлом пиджаке, в светлых брюках прямо на камеру шел Варовский. Рядом с ним, в белой блузке и голубой джинсовой юбке, шагала его жена.
Глава 32
Какое небо голубое
По календарю Полина высчитала, сколько дней ей оставалось работать в галерее. Выходило, не так много. Ей все время казалось, что надо куда-то идти, что-то делать, и тогда все решится. Но идти было некуда, ее нигде не ждали. И не к кому, потому что никто не хотел ей помочь…
Временами Полина чувствовала себя несчастной.
Единственным человеком, кому она могла доверить свои печали, была Рита Беленькая. Но обременять ее своим нытьем не хотелось.
В который раз Полина перебирала в голове детали и последовательность прошедших событий. Первая мысль, которая всегда приходила в голову, была не конструктивной, а скорей вопросом, отправленным во Вселенную: почему все случилось именно с ней? Ответ на этот вопрос существовал где-то там, среди звездной пыли, но до Полины не доходил. Поэтому его приходилось искать самой.
Центром зла и генератором всех несчастий для нее была Диана Шевелева. Даже если не брать во внимание то, что она хотела увести у нее мужа, у Дианы и без того имелось немало «заслуг». Она знала, что Пиньера охотится за рисунком, а когда рисунок похитили, пришла к ней с фальшивым сочувствием.
Полина вспомнила, что во время визита Диана видела на ее столе «Человека в сером на фоне гор» и даже что-то сказала… Она произнесла: «Кажется, я где-то его видела».
«Еще бы… – Полина с недоброй ухмылкой прокомментировала воспоминание. – Не только видела, но и слышала».
Еще она сказала: «Ученическая работа. Здесь даже смотреть нечего». И тут Диана оказалась не права: смотреть было на что, пусть даже на внутренней стороне паспарту.
Эта женщина лицемерила, влезала в доверие, приглашала к себе домой. Полина задавала себе вопрос: почему Пиньера, обеспеченный человек, жил у Дианы? Не проще ли было остановиться в отеле, что он и сделал спустя две недели?
Она схватила за хвост мелькнувшую мысль, почувствовав, что ее надо додумать.
«Почему Пиньера решил уехал из их дома во Внуково? Наверняка тому существовала причина. Хорошо бы узнать».
Затем Полину осенило:
«Не только Диана может прикидываться, вытягивать нужную информацию и уводить мужей. У меня получится то же самое не хуже, а лучше, чем у нее».
Полина ощутила такую благодать, будто решила задачу по алгебре и получила пятерку. В это время в ее кабинет ворвался вихрь из воланов, юбки годе и выбившихся из пучка волос «куделек».
– Здравствуйте, Елена Феликсовна.
– Я тебя, птичка, насквозь вижу… – трагическим шепотом произнесла Еремкина.
Полина замерла в своем кресле, ожидая развязки.
– Думала, никто не узнает? Да я всем расскажу, как ты под чужих мужиков стелешься.
Таким неожиданным образом к Полине пришло подтверждение ее авантюрных способностей, которые она только что приписала сама себе.
«Действительно, не хуже Дианы…»
Еремкина заорала:
– Кириченко тебе в отцы годится, бесстыдница! Не думай, что все пройдет втихаря и твой муж ни о чем не узнает. Узна-а-ает, – зловеще протянула Елена Феликсовна.
Но даже сейчас Полина не нашлась что сказать. А Елена Феликсовна уже вовсю бесновалась:
– Хороший способ замаскировать свои махинации – утверждать, будто рисунок нашелся. А что скажешь теперь, когда рисунок тю-тю?
Перекрывая торжествующий смех, Полина спросила:
– Откуда вам известно, что рисунок тю-тю?
Смех Еремкиной переквалифицировался в кашель, но и тот постепенно затих. Лицо ее выражало оторопь.
– С чего вы взяли, что рисунок снова пропал? – перефразировала Полина свой вопрос.
– Я не говорила такого, – быстро ответила Еремкина.
– Но вы же сказали: рисунок – тю-тю.
– Когда? – живо поинтересовалась Елена Феликсовна. – Я этого не говорила. Тебе послышалось. Просто я хотела сказать, что может быть еще хуже, если ты не оставишь в покое Алексея Григорьевича. Он ничем не может тебе помочь. Разбирайся со своими махинациями сама, а нас в это дело не путай.
– А кто вам сказал, что я прошу у него помощи? Наверное, тот, кто сообщил, что рисунок тю-тю?
– Что за разборки? – В кабинет вошла Рита. – Ваш голос, Елена Феликсовна, слышно в другом конце коридора. Как будто ножом по стеклу. Редкий тембр. А главное – узнаваемый.
– Не говори глупостей, Рита, – пробормотала Еремкина и, выпрямив спину, подтянула обвислый живот. – Мы говорили как две интеллигентные женщины.
– Я так и поняла, когда вы кричали про чужих мужиков. О ком конкретно шла речь?
Еремкина не стала отвечать на этот вопрос, она покинула кабинет, как бесславное поле битвы.
– Не вовремя ты, – выпалила Полина и спохватилась: – Прости, я не то имела в виду.
Ей подумалось, что, появись Рита чуть позже, она добилась бы от Елены Феликсовны признания. Но, как бы то ни было, теперь ей известно: Еремкина знает больше, чем предполагалось, и может быть причастна к преступлениям.
– Ну, прости, – искренне огорчилась Рита. – Я не могла допустить, чтобы эта тварь здесь бесчинствовала. Думаешь, она только тебе предъявляет такие претензии?
Полина встала с кресла и обняла подругу.
– Одна ты все понимаешь… Если бы ты знала, как мне сейчас тяжело.
– Если это из-за Еремкиной – то зря. Они с Кириченко – парочка вроде кота Базилио и лисы Алисы. Короче, какое небо голубое. Эти двое всегда в поиске. И чем мутней водоем – тем крупнее у них рыба.
Елена Феликсовна бежала по коридору, не чуя под собой ног. Казалось, она летела на воздушной подушке, где между подошвами старомодных туфель и полом оставалось около двадцати сантиметров. К счастью, на ее пути никто не встретился. В противном случае затоптала бы или, зацепив, потащила бы за собой.
– Алексей… – промолвила она низким грудным голосом, заскочив в кабинет Кириченко.
Тот оторвал взгляд от стола, где перед ним лежал несобранный пазл картины Леонардо да Винчи, и молча посмотрел на подружку.
– Алексей… Нам нужно поговорить.
Кириченко терпеть не мог этот ее тон. Сразу хотелось встать и выложить дневник на проверку.
– Нужно поговорить – значит, поговорим. – Он вставил деталь пазла в лицо Моны Лизы.
– Случилось непоправимое.
– Нет на свете ничего, что невозможно было бы исправить, – произнес он, вороша оставшиеся детальки.
– Я только что дала понять Свирской, что мне известно про кражу рисунка.
– Об этом в галерее не знает только ленивый…
– Про то, что его во второй раз украли.
Кириченко медленно перевел взгляд с Моны Лизы на Елену Феликсовну.
– Зачем? – тихо спросил он.
– Сама не знаю. Вылетело. Не сдержалась…
– Зачем ты пошла к Свирской? – Голос Алексея Григорьевича набирал силу, будто наливался свинцом. – Зачем тебя туда понесло?
