Анна Князева - Копье чужой судьбы
Сергей уважительно пожал ее пальцы.
– У меня есть вопрос. Десять лет назад в квартире номер шестнадцать жила девушка – Марина Иванова. Отца звали Петром.
– Не было у Маринки отца. Ее мать нагуляла.
– Значит, вы ее знали… – Сергей улыбнулся и вынул блокнот. – Это мне повезло. Расскажите, пожалуйста, все, что помните.
– Я все помню, – сказала Анна Антоновна. – Девчонка пошла по рукам с пятнадцати лет. Трепали ее все подряд. Мать, Лизавета, была пьющей, никакого присмотра. Лет в семнадцать Маринку арестовали, потом отпустили.
– За что арестовали, не знаете?
– Она с подружкой в соседнем доме квартиру ограбила. Там инвалид жил. Ему всем миром деньги на операцию собирали. Когда он уехал в поликлинику на анализы, Маринка влезла к нему домой. Деньги украла и продукты из холодильника. Об этом все во дворе знали.
– Почему же ее отпустили?
– Она все на подружку спихнула, дескать, все та, а она, Маринка, ни к чему не притронулась, шла под угрозой. – Бабушка усмехнулась. – Видели б вы ту подружку. Тварь бессловесная, как хвост за Маринкой таскалась.
– Значит, подружку посадили. А что Иванова?
– Она все мать подбивала квартиру продать. Но та – ни в какую. Хоть и пьющая была, а свой интерес понимала. Когда Маринке исполнилось восемнадцать, Лиза, мать ее, выпила ацетон и скоропостижно преставилась.
– Самоубийство?
– Говорят – перепутала с водкой.
– Роковая случайность.
– На дне рождения дочери… – многозначительно добавила Анна Антоновна.
– Что вы хотите этим сказать?
– А вам не понятно?
– Нет. Поясните.
– Маринка подсунула матери ацетон. Об этом все во дворе говорили.
– Зачем? – удивленно спросил Сергей.
– Чтобы продать квартиру.
Он недоверчиво посмотрел на старуху.
– Вы говорите да не заговаривайтесь, – неожиданно грубо сказал он, возмутившись чудовищной версии. – Убить свою мать, чтобы продать квартиру…
Анна Антоновна ответила с таким же напором:
– Я-то не заговариваюсь, а вот вы, видать, недавно на свет родились. Она мать, как собаку, впопыхах закопала. Соседи и не заметили, как Лизавету похоронили. Чего уж говорить о поминках… А через неделю квартирка уже тю-тю и Маринка от нас съехала.
– Такого быть не могло, – сказал Дуло.
– Почему?
– По закону требуется полгода для вступления в право наследования. Так быстро она квартиру продать не могла.
– Кто-то не смог бы. А Маринка смогла, – настаивала старуха.
– Вы не допускаете, что ее обманули?
– Если вы насчет черных риелторов, так ее козырь выше.
– В каком смысле? – поинтересовался Сергей.
– Маринка любого за пояс заткнет. Когда надо – овечка, ласковей не бывает. Ну а если припрет – по трупам пройдет, а своего добьется.
– Что-нибудь слышали, куда она переехала или, может, к кому?
– Не слышала. – Старушка покачала головой. – Нет. Не знаю.
– Знакомые у нее были? Может, кто из соседей?
– Соседей тех за десять лет не осталось. Пожалуй, только я одна и живу. Друзей не видела.
– Где училась Марина?
– В школе, той, что в нашем дворе. Закончила ее или нет, я не знаю. Помладше была, с портфельчиком по утрам бегала.
Выйдя из квартиры, Дуло пошел в дирекцию школы, где когда-то училась Иванова Марина. Секретарша сказала: школьный директор в отпуске. Сергей заявил, что завуч вполне подойдет, и тут же попал в кабинет женщины строгой и очень конкретной. Она сразу вспомнила ученицу Иванову.
Сергей бегло заметил:
– Быстро вспомнили. Фамилия ведь распространенная. Прошло десять лет.
– Марину я запомнила на всю жизнь.
– Почему?
– Хотите услышать правду?
– Предпочитаю только ее.
– Сто из ста баллов по шкале абсолютной подлости, согласитесь, не так мало для девочки.
– Надеюсь, вы преувеличиваете, – тихо сказал Дуло.
– Скорее наоборот.
– Тогда объясните.
– Марина училась слабо. Перебивалась с двойки на тройку. Математику в их классе преподавала пожилая учительница, Нина Васильевна Полникова. В конце девятого класса Марина должна была сдать ей темы, которые пропустила. И вдруг в школу приходит милиция. Потом – комиссия из Управления образования. Все – с проверкой.
– Что проверяли?
– Марина написала донос, будто бы Нина Васильевна вымогала у нее взятку.
– Такое могло быть на самом деле?
– Нина Васильевна учила меня. И я могу поручиться за нее всей своей жизнью. Это честнейший, порядочный человек. Вскоре она умерла. В своем кабинете за столом, когда проверяла тетрадки.
– Ага… – сказал Дуло. – Математику Иванова не знала, но писать ее научили…
– На свою голову, – подтвердила завуч. – Иванова окончила девять классов, и ей дали понять, что не стоит у нас задерживаться. Она и сама не хотела дальше учиться. Знаете, была в ней какая-то особенная закваска… Готовность на все ради того, чтобы удовлетворить свои потребности. Из таких, как она, выходят преступники.
– А какие потребности были у Ивановой?
– Шмотки, жратва, выпивка, мужики… Извините за грубость. Думаю, со временем прибавилось еще что-то. Скажем, машина.
Заподозрив завуча в излишней предвзятости, Дуло спросил:
– Не допускаете, что она могла поменять интересы?
– Человека меняют образование, воспитание и культура. Ни того, ни другого, ни третьего у Ивановой не наблюдалось.
Сергей достал сигареты.
– Здесь не курят.
– Простите. – Засунув пачку в карман, он спросил: – Не знаете, где сейчас Иванова?
– Не знаю.
– И ничего не слышали про нее?
– После смерти матери она куда-то уехала.
– Дружила с кем-нибудь в классе?
– Была у нее подруга. Где живет – не скажу. Но знаю, что работает на телевидении. В какой-то кулинарной программе.
– Ее имя, – он достал блокнот.
– Мякишева Ольга, хотя фамилию она могла изменить.
– Это еще зачем? – между делом спросил Сергей.
– В связи с замужеством.
Сергей смутился.
– Простите за идиотский вопрос.
– Бывает, – сказала завуч.
В машине Сергей сделал пару звонков. Первый – следователю Курочке:
– Нина Витальевна. Запиши: Ольга Мякишева, возраст двадцать шесть – двадцать восемь лет. Живет в Москве, работает на телевидении, на какой-то кулинарной программе. Если найдешь – первым делом спроси, знает ли она Иванову Марину. Если знает – свяжи ее со мной.
Второй звонок был жене.
– Диана к тебе приходила? – спросил он.
– И не одна, с мужем, – ответила Полина. – В пятницу нас пригласили на его юбилей. Желают дружить семьями.
– Это вряд ли, – заметил Сергей. – Ты одна?
– Сейчас – да.
– Что у тебя с голосом?
Полина вдруг прошептала:
– Мне страшно…
– Что?
– Я сказала: мне страшно…
– Полная ерунда.
– Ты не понял.
– Тогда объясни.
– Она обо всем знает.
Сергей молчал. Полина уточнила:
– Диане известно, что я не падала с лестницы. Она дала понять, что знает про нападение.
– Ты не должна бояться, – сказал Сергей. – Подожди, мне нужно время. Если она причастна, это требуется доказать. Слова Кириченко пока ничего не значат. Скоро все прояснится.
– Прошу тебя, приезжай сегодня пораньше.
– Обещаю. Я привезу пару страниц перевода.
– Жду.
Глава 30
Расставание
Пятница, 27 апреля 1945 года
Берлин
Я в такой ярости, что кажется, все бы вокруг уничтожил. Никогда еще я не был настолько беспомощен. Несколько дней назад мне пришлось переехать в подвалы Рейхсканцелярии. Анне – в полуразрушенный дом к подруге.
В нашей квартире взрывной волной выбило все окна. Все из-за того, что рядом находится бункер управления зенитной артиллерии, по которому русские вели непрекращающийся шквальный огонь.
Для Анны в подвалах Рейхсканцелярии места не нашлось. Мне объяснили, что известность и слава уже не могут обеспечить ей особый статус. Я нужен Рейху больше, чем Анна.
Каждый свободный час я проводил с ней. Порой приезжал только для того, чтобы увидеть ее и тут же уйти.
Мой трехмоторный «Ю-52» теперь стоял у взлетной полосы на бульваре Гогенцоллерндамм. Я находился рядом с заправленным самолетом, ожидая приказа лететь.
Еще в Рехлине его как следует доработали. Салон, в который легко могли поместиться до двадцати человек, защитили бронированными плитами толщиной в двенадцать миллиметров. В иллюминаторы вмонтировали пуленепробиваемое стекло толщиной в пять сантиметров. В дополнение к пулемету «MG-131» установили еще один. Такие приготовления наталкивают на определенные мысли.
Самолет «Ю-52» летчики Люфтваффе прозвали «тетушкой Ю» за тихоходность, чрезвычайный запас прочности и надежность. Для бульвара Гогенцоллерндамм, имевшего протяженность всего 790 метров, этот самолет подходил как нельзя лучше. У этой, пусть устаревшей, машины очень короткий разбег при взлете. Такой же короткий пробег при посадке.
