Андрис Колбергс - Вдова в январе
Как-то перед самым обеденным перерывом железные ворота раскрылись, каждая половинка отъехала в свою сторону, и впустили во двор темно-синий, почти черный автобус. Он очень напоминал обычный пикапчик, в которых по кулинариям развозят булочки, здесь тоже рядом с шофером сидел всего один человек. Только автобус был раза в три больше и число антенн показывало, что в нем по меньшей мере две рации и еще радиотелефон.
Ловко развернувшись посреди двора, машина задним ходом подъехала к главному входу. И стала ждать, когда из караульного помещения и из проходной выйдут три милиционера - двое из них встали возле двери, как почетный караул, третий преградил движение по лестнице, не разрешая больше никому ни подниматься, ни спускаться. И тут вылезли и шофер и сопровождающий. Оба были вооружены. Сопровождающий держал какие-то накладные и конторскую книгу в дерматиновой обложке. В эту же самую минуту со второго этажа спустился высокий, очкастый человек с большими ушами, кивком головы приветствовал приехавших и взглянул в поданные ему накладные.
Наконец шофер и сопровождающий достали из карманов каждый по ключу и отперли заднюю дверцу машины. Гундар увидел, что дверца эта толщиной не меньше двадцати сантиметров, как у сейфа, и что стенки машины почти такие же.
Очкастый старикан потянулся и достал из машины запломбированную коробку размером с консервную банку, проверил, в порядке ли пломба, и торжественно понес ее по лестнице. За ним следовали провожатый с документами и оба милиционера из почетного караула.
- На мороженое хватит, а? - усмехнулся Фредис, который тоже был в числе зрителей.
- Как по-твоему, что там? - спросил Гундар.
- Ясно что, камешки! Здесь ведь делают и такие брошки и серьги, которые продают только за границу за валюту.
Провожатый вернулся, теперь у него под мышкой была лишь конторская книга. Сразу же за ним высыпали на двор милиционеры, и автобус уехал, а у Гундара перед глазами все еще была невзрачная жестяная коробка, которой оказаны такие почести.
И тут он сообразил, что и сам стоит по стойке смирно, будто матрос при виде адмирала.
Ну, миллиона там, конечно, нету, это число первым выскакивает в таких случаях... А вдруг? Нет, не будет... Ведь не сказано, что коробка обязательно полна, наверняка и половины нет... А все-таки интересно узнать, на сколько эта штука тянет...
Мысль о коробке изводила Гундара весь день, а когда под вечер отпустила, Фредис вновь подлил масла:
- Ну, придумал, как этот фургончик грабануть?
- Баба-ба-ба-бах, коробку сгреб и на трамвай!
- Не выйдет, у этой машины пуленепробиваемые стекла!
- Ну, тогда не будем и грабить.
- Не будем! Привет, до завтра! - Фредис махнул рукой, перешел улицу и нырнул в толпу на троллейбусной остановке.
А что, неужели такой автобусик ни разу не обчистили? Это уж точно, что нет, иначе бы слышно было. А если попробовать? Нет таких денег, чтобы нельзя было выманить, и нет такого ключа, чтобы нельзя было подделать... Но тут Гундар вспомнил про антенны на крыше - наверняка во время следования поддерживается радиосвязь.
"Вот бы Жипу это увидеть, он бы как профессионал от злости на свое бессилие из штанов выпрыгнул бы", - усмехнулся про себя Гундар. Довольно усмехнулся. Потому что дома его ждала работа, сулившая небольшой, но надежный доход. Картина пока что стояла за буфетом целенькая, Гундар понемногу реставрировал стенные подсвечники. Работа кропотливая, но потихоньку двигалась. Как только будет готово, отправится снова в Москву.
С такими вот мыслями Гундар приближался к дому, где находилась квартира Маргиты, которая уже давно стала и его жильем. Если бы он обращал больше внимания на окружающую обстановку, он бы заметил на дворе у поленницы зеленые "Жигули" с асфальтово-черной крышей, которых здесь никогда не бывало. Из-за покрывающего поленницу рубероида казалось, что прикрыта заодно и машина. Он бы наверняка заметил, что номер машины начинается с ЛАР - серия, которой пользуются исключительно служебные машины латвийской службы внутренних дел.
Гундар коротко позвонил. На лестнице пахло жареным мясом, он сглотнул слюну - хорошо бы, если бы его жарила Маргита.
Дверь широко распахнулась - на пороге стоял лейтенант милиции.
- Пожалуйста, пожалуйста! А мы вас уже поджидаем.
Оба одновременно прикинули расстояние до лестницы - это единственный путь к бегству - и каждый понял свои возможности.
В комнате было полно людей. Маргита сидела на диване вся белая, стиснув губы. Какой-то человек в штатском писал протокол, который уже подходил к концу.
- Гундар Одинь? - спросил он, не переставая писать шариковой ручкой.
- Да.
- Прочитайте! - Левая рука протянула ему заполненный бланк, правая продолжала писать.
Это был ордер на обыск. "В соответствии со статьей Уголовного кодекса ЛССР... В связи с возбуждением уголовного дела..."
- А что это за восемьдесят девятая прим? - угрюмо спросил Гундар.
- Хищение государственного имущества в особенно крупных размерах, ответил человек, предлагая подписать протокол понятым.
- Да, да... - продолжал он, видя, что Гундар остолбенел. - Все церковные здания и предметы в них - это государственное имущество.
Маргита вдруг заплакала. Сначала тоненько, сдавленно, потом громко, открыто, в голос, уже никого не стыдясь. Это было весеннее половодье, прорвавшее плотину и теперь смывающее все на пути.
- Прекратите истерику! - взглянул на нее человек в штатском. - Еще и двух лет не прошло, как я здесь проводил последний обыск! Тоже мне барышня из института благородных девиц! Одевайтесь, поедем в управление и поговорим там.
Шаря перед собой, словно во тьме, Маргита встала и пошла к шкафу. Гундар помог ей надеть пальто. Она взяла его руку и прижала к щеке.
"По дороге надо шепнуть ей, как я ее люблю, - подумал Гундар. Будет хоть на свидания приходить, глядишь, сала принесет".
Два стенных подсвечника и картину уложили в багажник, два других лейтенант держал в руках.
Маргиту поздно вечером отпустили домой, а Гундара лишь на следующий день привели в кабинет следователя. Он был завален распятиями, иконами, дискосами, купелями, толстыми книгами в коже и аккуратно сложенными антиминсами, а посредине грудой лежали бронзовые вещи, главным образом паникадила и подсвечники.
Следователь тер покрасневшие глаза - прошлую ночь он не спал - и старался убедить кого-то по телефону, что сейчас нужны эксперты, чтобы хотя бы приблизительно определить ценность предметов.
- Так вот, Одинь, - сказал следователь устало, - в вашей квартире обнаружено четыре стенных подсвечника и алтарная картина...
Гундар кивнул.
- Что вы еще покупали у обвиняемых?
Гундар поколебался, потом решил врать - ведь признание сразу же делало его соучастником. Он рисковал, так как эта ложь лишала его возможности получить низшую меру наказания за чистосердечное признание.
- Ничего я больше не покупал.
- А обвиняемый Светов показывает иначе.
- А меня мало интересует, что эта подлюка показывает.
Следователь донимал Гундара еще с полчаса, но, не добившись нужного ответа, велел привести бывшего товарища по колонии. Тот выглядел довольно кисло. Со всеми подробностями он рассказал, как продал Гундару люстру и канделябры. И даже добавил, что Гундар перепродал это в какой-то другой республике.
Последний упрямо отрицал это. Тогда Светов, которого Гундар поколачивал в колонии, из опасения, что им еще придется там еще встретиться снова, решил действовать по-джентльменски. А может, он и впрямь это продал кому-то другому? Тогда ему со многими приходилось иметь дело, так что насчет Гундара он категорически утверждать не решается. Следователь ведь и сам видит, что покупателей набралось уже около двадцати, может, действительно, перепутал и это был совсем другой человек.
Для следователя Гундар был только один из многих, с большинством еще предстояло беседовать, а он уже устал. Он не очень-то верил ни Гундару, ни Светову, но в пользу Гундара говорило хоть бы то, что он на работе не прогулял ни одного дня - табель его проверили, - так что никакой дальней поездки не мог совершить. Все дни был на работе, все отмечены цифрой 8.
- Дайте подписку о невыезде, - сказал следователь.
Январь
Во рту оказалось всего несколько капель - бутылка была пуста. Парня в сером свитере это так поразило, что он поболтал посудиной и посмотрел на свет, повернувшись к воротам сарая. Пустая!
Он сунул ее под старые обрывки толя и принялся колоть изопревшие доски.
Он чувствовал, что непременно надо хотя бы еще стакашек, но хорошо понимал, что не получит его, так как спиртного больше нет. Нет в этой проклятой снежной пустыне, из которой впотьмах не найти дороги к какому-нибудь жилью. Того и гляди при переходе через речку поскользнешься, упадешь в воду, а там тебя затянет под лед. Он так отчетливо представил себе эту картину, что даже передернулся, будто ледяная вода уже коснулась его кожи.
