Хайнер Ранк - Дорожное происшествие
- Возраст, по-вашему, какой?
- Не могу вспомнить.
- Ну хоть приблизительно. Молодой или старый?
- Не знаю. Примерно от тридцати до пятидесяти.
Она вполне откровенно не желала задумываться над вопросами Крейцера. Однако Крейцер не вышел из терпения.
- Как он был одет? - спросил он, делая вид, будто не замечает ее сопротивления.
Глаза у фрау Ленкейт блеснули. Вопрос, судя по всему, затронул ту область, которая весьма ее занимала.
- Светло-желтый нейлоновый плащ, серо-бежевые ботинки, плетеные, кожаные. Ботинки мне бросились в глаза прежде всего - я питаю слабость к обуви и подумала, что хорошо бы такие для Петера, мужа моей дочери. В тон ботинкам были и перчатки: светло-коричневые, автомобильные, представить себе не могу, чтобы какой-то жалкий мошенник…
- Бетти! -перебил ее муж умоляющим голосом. - Бетти, не отвлекайся. Тебе и не надо ничего себе представлять. Твое дело рассказать, что ты видела.
- Лицо этого человека вы не запомнили?
Фрау Ленкейт поджала губы.
- Муж не дает мне рта раскрыть. Как же я могу отвечать вам?
- Пожалуйста, говорите спокойно. Мы больше не будем вас перебивать.
- Ну хорошо. Так о чем вы меня спрашивали? Как он выглядел? Нельзя сказать, чтобы неприятно, если вы понимаете, что я имею в виду. Конкретные черты я, разумеется, забыла, но он излучал такое, знаете, мужское обаяние… Как хотите, а на меня он произвел очень приятное впечатление.
- В чем это выражалось? Манера держаться, поведение или чисто внешние признаки?
- Нет, ни то и ни другое. Теперь я уже и не скажу. Наверно, все, вместе взятое. Мне уже после первых слов почудилось в нем что-то родное.
Ленкейт многозначительно покачал головой.
- Я знаю, тебе это кажется смешным, - осадила она мужа. - Я не могу объяснить, в чем причина, но, право же, так бывает.
- Некоторым людям, например, импонирует приятный голос, - сказал Крейцер, - может быть, в голосе вам и почудилось что-то родное?
- Голос? Голос… - Фрау Ленкейт задумчиво опустила голову, положила руки на подлокотники и принялась играть кольцом на левой руке - четыре брильянта чистой воды в квадратной золотой оправе. - Да, - наконец заговорила она, - может, и голос. Я выросла на побережье. И пожалуй, именно поэтому мне симпатичны люди, которые говорят на нижненемецком диалекте. А у этого человека были такие интонации, я теперь точно вспомнила. Когда он хотел уезжать и уже сел в машину, я заметила, что коврик под ногами у него очень грязный. Он перехватил мой взгляд и извинился такими примерно словами: «Здесь» -на коврике, стало быть, - «тоже надо бы пройтись утиркой», или как-то в этом духе. Он употребил слово «утирка», которого тут никто даже и не знает, а у нас на побережье так называют тряпку, которой вытирают пыль или моют полы. Да, я уверена, что он с побережья.
- Оч-чень хорошо, - сказал довольный Крейцер. - Думаю, нам это очень пригодится.
Затем он вынул из бумажника конвертик и вытряхнул оттуда две фотокарточки паспортного формата.
- Вам знакомы эти люди?
Он протянул ей снимки. Она поглядела на них, покачала головой и передала мужу.
- Нет, этих людей я никогда не видела. В магазине, конечно, бывает много народу, поэтому я не могу ручаться. Но близкого знакомства у меня с этими людьми не было.
Муж подтвердил ее слова. Ему тоже эти снимки ничего не говорили. Крейцер опять запрятал их в бумажник.
- Я почти ожидал такого ответа, - сказал он. - Это был настоящий доктор Николаи и его сын Дитер, у которого, между прочим, есть серый кожаный комбинезон и красный шлем.
Ленкейт насторожился.
- Постойте, постойте. Красный шлем и серый комбинезон? Ведь так был одет младший из них. Уж не хотите ли вы намекнуть, что… Дайте мне, пожалуйста, еще раз взглянуть на снимок.
Крейцер дал, Ленкейт еще раз внимательно поглядел на карточки и погрузился в раздумье. Наконец он сказал неуверенно:
- Не берусь утверждать, что этот молодой человек и есть тот мотоциклист. Подозревать кого-нибудь без достаточных оснований не в моих правилах. Но не исключено, что это был он. Какое-то сходство все-таки есть. - Ленкейт покачал головой, потом вдруг решительно отмахнулся. - Но нет, быть этого не может. Вы ведь сказали, что это сын настоящего Николаи. Это ставит его вне подозрения. Ему ведь вовсе не нужно добывать деньги таким грязным способом.
Крейцер промолчал. Ему доводилось вести дела пострашнее, чем проступок сына, использующего в преступных целях имя и машину отца.
Он подошел к столу, взял письмо Ленкейта, адресованное доктору Николаи, и, пряча его в карман, сказал:
- Благодарю вас за сведения. В ближайшие дни я дам о себе знать. Сдается мне, скоро наши птички будут в клетке.
27
Порывистый ветер, предвестник осенних бурь, хозяйничал в сучьях бука, срывал листья с ветвей и катил их по газонам. Стремительные клочья облаков затягивали узкий серп луны. Ее тусклый свет, мерцавший на белых стенах дома и на пластинах покатой шиферной крыши, словно сдуло ветром. Большой дом стоял темный, погруженный в сон. Только деревянный ставень на окне приемной комнаты доктора Николаи выстукивал в ночь нескончаемые истории болезней да две сросшиеся сосны на соседнем участке кряхтели и стонали под порывами ветра.
От густой тени розовых кустов отделилась темная фигура, она мелькнула вдоль стены, завернула за угол террасы и поднялась по пологим ступеням к зимнему саду. Тихо стукнуло разбитое стекло, темный клубок пролетел и шлепнулся в пышное цветение выбеленных луной георгинов. Звякнул ключ. Дверь подалась бесшумно, и темная фигура исчезла в зимнем саду. Осторожно, ощупью пробиралась она между плетеными креслами и буйно разросшимися декоративными кустами, скользнула через озаренный луной холл и торопливо поднялась на второй этаж. Толстый половик в коридоре заглушал шаги. Достигнув предпоследней двери на левой стороне, она тихо нажала дверную ручку и скрылась в комнате. Вспыхнул притененный платком свет карманного фонарика, рассеялся по комнате, мельком задел кровать, стол, стулья, обежал стены, на которых висели в узких рамках фотографии наиболее знаменитых марок автомобилей. Достигнув открытой полки, световое пятно помедлило, затем перепрыгнуло на узкую и невысокую дверцу, за которой в чердачной каморке помещалась фотолаборатория. Потом начался приглушенный стук.
В соседней комнате рука нащупала кнопку настольной лампы. Под розовым абажуром вспыхнул, свет, и Карла Фогель в чепце и полосатом ночном балахоне выпрямилась как струна и приложила ухо к стене. Множество непонятных звуков коснулось ее слуха: шорох, звяканье, тихий скрежет. Она решительно вылезла из постели, тощими ногами нащупала шлепанцы, накинула махровый халат и вышла в коридор. Дверь за собой она не закрыла. Широкая полоса света упала на половик и противоположную стену. Карла осторожно приблизилась к соседней комнате, нагнулась к замочной скважине, прислушалась. Загадочный шум продолжался. Она хотела войти, уже протянула руку, но, охваченная сомнением, передумала. Робко постучав в дверь, она спросила приглушенным голосом:
- Дитер, это ты? Что с тобой?
Звуки за дверью тотчас затихли. Воцарилась зловещая тишина. Карла слегка тронула дверную ручку, потом нажала. Дверь чуть приоткрылась с негромким, словно недовольным, скрипом. Приглушенный крик, испуганный и в то же время злобный, раздался из комнаты. Дверь рванули изнутри, и в замке повернулся ключ. Карла отпрянула. Леденящий страх сковал ее тело. Она беспомощно огляделась, закрыла лицо руками, мысли метались как перепуганные куры.
В комнате тем временем поднялся яростный шум: со свистящим звуком рвалась материя, что-то с грохотом рухнуло на пол, затем посыпались книги с полки. За дверью больше не стремились приглушить звук. Напротив, казалось, что там вознамерились по кусочкам разнести комнату и в щепки изрубить мебель. Карла не сводила с двери расширенных ужасом глаз. Холодная невесомость подступающей дурноты поднималась по телу вверх от колен.
Световая вспышка, сопровождаемая глухим стуком и звоном разбиваемого стекла, мелькнула сквозь щель между полом и дверью, после чего воцарилась непроницаемая темнота. Лампа в комнате у Карлы тоже погасла. Послышался металлический лязг, дверь с силой распахнулась и ударила Карлу. Карла отшатнулась, почувствовала на своем лице горячее прерывистое дыхание, увидела голубоватый свет и призрачную фигуру, которая тенью промелькнула по коридору, к лестнице. Торопливые шаги загрохотали по ступенькам, последний отблеск голубоватого света скользнул по потолку холла.
Карла привалилась спиной к стене и стала медленно сползать на пол. Пронзительный, протяжный крик вырвался у нее из груди.
28
Было половина восьмого. Сноп солнечного света падал на сервированный для завтрака стол, играл на серебряных приборах и хромированном тостере. Благоухание свежего кофе наполняло комнату со светлыми обоями и желтыми шелковыми подушками на диване, мелодично позвякивал мейсенский фарфор, когда кто-нибудь ставил чашку или задевал ложкой синее с белым блюдечко.
