Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
— Правда ли, что за время вашей работы директором институт стал процветать?
Чаныгину вопрос понравился. Он удобно откинулся на спинку кресла. С нотками самодовольства ответил:
— Да, я многое сделал для развития отечественной науки.
Вопросов для интервьюирования у меня больше не было. А чего тянуть-то? Я и ляпнул:
— Скажите, что вам известно об открытии Чернышева?
Хозяин насторожился.
— Ничего, — сказал он и подозрительно посмотрел на меня. — А причем здесь Чернышев?
— Мне сказали, будто вы охотитесь за его разработками.
— Кто?
— Николаев Борис.
В комнате повисла грозовая туча.
— Что он тебе еще сказал?
— Я думаю, правду. Николаев тайно перефотографировал по просьбе Рудакова кое-какие документы тестя, но попался, и вы остались ни чем. Не нашлись бумаги и после смерти Чернышева. Но вот на днях его дочь случайно обнаружила папку в тайнике. Таню убили, а папка исчезла… Кому вы хотите продать открытие Чернышева?
Чаныгин сидел сгорбившись, угрюмо глядя сквозь прозрачный стол на свои ноги в кожаных тапочках. Он поднял голову. Теперь передо мной сидел волкодав.
— Все же раскопал, мерзавец! — произнес он глухо и вдруг через стол нанес мне сильнейший удар в нос.
Нет, это был не Борис. Я как сидел, так и хлопнулся вместе с пуфом на пол, но при падении зацепил ногой стол, он оказался неустойчивым и опрокинулся. Странно было видеть с обратной стороны стола, как донца чашек, кофейника, бутылки и всего остального, что стояло на нем, съехало прямо Чаныгину на колени. Кофе ошпарил директорские ноги, он взвыл и, отбросив стол, вскочил. Очевидно, намокшая горячая материя продолжала жечь кожу, и Чаныгин спустил штаны вместе с трусами.
"Тьфу!" — я пробежал пару метров на четвереньках и встал, успев заметить, как разъяренный хозяин схватился за стул. Свистящий предмет пролетел над головой, ударился в стену. Я бросился в коридор, столкнулся с полуголой флегматичной девицей, которая выглядела больше удивленной, нежели испуганной, и, подхватив сумку, выбежал на лестницу.
Глава VII
1
Сгущались тучи, когда я подходил к кладбищу.
Центральное кладбище — православное, самое старое и большое в городе. Здесь легко можно заблудиться среди аллей, тропинок, крестов, оград, разнообразных, а порой причудливых мраморных надгробий с эпитафиями и портретами усопших.
Я приезжал сюда однажды, когда хоронил однокурсницу Зарецкую Тамару, которая вместе со своим женихом попала в горах в автокатастрофу. Машина упала с моста в быструю речку, тела нашли лишь на третий день, и выглядели они ужасно. В моей жизни это было первое такого рода потрясение, сегодня — второе и самое чудовищное.
По широкой дороге, что вела к небольшой церкви, я дошел до навеса, где происходил обряд отпевания; приблизился, но это оказалась не та процессия. Под крышей, на столбах которой были развешаны красочные иконы в футлярах со стеклом и сигнализацией, поп читал молитву над телом усопшей старушки в белом платке и иконкой в высохших руках. Я прошел мимо и направился вглубь кладбища. В самом конце у второго выхода наткнулся на то, что искал.
Молчаливая толпа, преимущественно молодежь, плотным кольцом окружала место погребения. Людей было так много, что они не умещались в тесном пространстве у могилы и стояли на подступах к ней, между оградами. Из центра раздавался отчетливый мужской голос:
— …погибла от руки бандита. Таня была юной, доброй и доверчивой девушкой…
Я встал на бугорок. Моим глазам предстала печальная картина. У свежевырытого холмика рядом с памятником Чернышову стоял гроб на двух табуретах. За ним — женщина лет сорока в траурном платье, черной шляпе и черном плаще. Она была очень похожа на Таню.
Что можно сказать о матери, потерявшей свою дочь? Каменное изваяние горя, воплощение горя или само горе?.. Не знаю, очевидно, последнее. Во всяком случае, выглядела она именно так. Ее никто не утешал — горе безутешно. К ней не обращались — горе безмолвно. Она не плакала — у горя нет слез. Горе — страдание, обреченное на существование среди людей.
Странно, но глядя на мать Тани и на волшебный профиль принцессы из мультяшки, такой прекрасной даже в гробу, я не испытывал никаких чувств, кроме одного — ненависти к убийце.
Туманным взором я прошелся по толпе, то и дело натыкаясь на знакомые лица. Говорившего у гроба, солидного мужчину, сменил Рубан. Он произнес немногословную речь без пышных фраз и дифирамбов. За его спиной стоял Николаев Борис уже успевший опохмелиться. На его физиономии застыло несчастно-пьяное выражение. Старушка Карпова плакала, утирая слезы кончиком платка. Я оглянулся. В двух шагах от меня стояла "герла" — староста группы, в которой училась Таня. Она взглянула в мою сторону и в знак того, что заметила меня и узнала, прикрыла глаза, но уж очень томно… Люди у гроба Тани… Как все нелепо, пошло, фальшиво…
Подул холодный ветер. На лицо упала первая капля дождя. Март опять блудил с осенью, и, видимо, в последний раз. На смену ему грядет Апрель.
Неожиданно громко городские куранты пробили три часа. Я машинально посмотрел на свои часы, они остановились на двух. Очевидно, спасаясь от Чаныгина, я ударился рукой о стену и повредил механизм. Жаль. Часы дорогие, совсем новые, подарок отца ко дню рождения. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.
Внезапно смутная, едва уловимая, как утренняя дымка, догадка зародилась где-то в глубине моего сознания. Я силился понять, что же так вдруг взволновало меня, но не находил ответа. Я еще раз обвел взглядом знакомые лица… Герла… Карпова… Николаев… Рубан… Есть! Я понял все — от начала и до конца, а самое главное — как обличить убийцу. Все это так просто, до обидного просто, что я вначале даже не поверил, но потом удивился: как мне это раньше не пришло в голову.
Желание приблизить развязку оказалось столь велико, что я не стал дожидаться окончания похорон. Да и не имело смысла ждать, когда прекрасное тело Тани накроет крышка гроба и на нее начнут падать комья земли.
Я круто повернулся и вдруг налетел на парня в рыжей куртке и длинном белом шарфе на бычьей шее. Он посторонился, я прошел мимо и, лавируя между оградами, направился к выходу. Ветер и дождь усиливались. На одном из поворотов я случайно оказался лицом к месту погребения, бросил прощальный взгляд — и обомлел. За мной следом шел тот самый парень в рыжей куртке. С другого края толпы отделился еще один, в плаще. Он также быстро двигался мне наперерез.
Сердце сжалось.
"За мной! Ах, как не вовремя! Мне и нужно-то несчастную пару часов…"
Я ускорил шаг, миновал калитку железных ворот и вышел на стоянку автомашин, где было припарковано несколько легковушек и два автобуса.
Угол кладбища и стоянки срезала дорога. У самой ее кромки стояла бежевая "Волга", в ней сидел водитель и читал газету.
Я обходился с преследователями так, как обходился бы со злыми собаками. Я знал, что если обнаружу свой страх и побегу, они набросятся на меня. Мне стоило больших усилий, чтобы почти спокойно подойти к "Волге", открыть переднюю дверцу и сказать водителю:
— Плачу любые деньги, только увезите меня отсюда, — я занес ногу и пригнулся.
Водитель очень медленно опустил газету. Он выглядел растерянным. Я отшатнулся и глянул назад. От ворот кладбища двое мужчин бежали ко мне. Оставалось каких-то пятнадцать метров. Мир стал рушиться прямо на моих глазах. Все пропало! Я лезу в их машину.
Неожиданно впереди остановился новенький "Москвич". Из него выпорхнули две девчонки с букетом гвоздик и припустились к кладбищу.
Я с силой захлопнул дверцу "Волги" и бросился вперед. Мгновения растянулись до вечности. Мир прекратил разваливаться на куски и вообще замедлил ход до неясного шума и едва заметных движений. Боковым зрением я видел, как двое преследователей застыли в стремительном беге, будто восковые фигуры спринтеров. В их оскаленные лица медленно летят капли дождя. Водитель выскочил из машины и, огибая ее, опирается рукой о капот. Все трое что-то кричат, но я вижу лишь открытые рты и слышу нечленораздельные звуки. Словно в невесомости я сделал три затяжных прыжка, дернул дверцу отъезжавшего "Москвича" и впрыгнул на заднее сиденье.
— Быстрее, отец! — крикнул я. — Меня сейчас убьют!
Водитель — крепкий усатый старик — повернулся с намерением разразиться бранью, но, увидев мое насмерть перепуганное лицо и одним глазом оценив ситуацию, нажал на газ.
Я посмотрел назад. Мир снова ожил, включаясь в обычный ритм. У бежевой "Волги" заметались фигурки людей, потом сели в машину, и она тронулась с места.
— В чем дело? — спросил водитель, разглядывая меня в зеркало заднего вида.
— Я журналист, — сказал я. — Расследую одну историю и вышел на преступную группировку. Теперь меня хотят убить. — Я порылся в карманах, достал пачку денег, отсчитал несколько бумажек, остальные кинул на переднее сиденье. — Вот все, что у меня есть. Оторвитесь от "Волги" и оставьте меня там, где вам удобно.
