Джеймс Олдридж - Джули отрешённый
– Хорошо, Кит. Приду в половине девятого.
Моя мама, как все матери в нашем городе, у кого были сыновья, полагала, что из Бетт выйдет отличная невестка, но я предупредил ее, что Бетт придет не ради меня, а ради Джули. И все равно мама проветрила гостиную, открыла крышку пианино и поставила ноты: она всегда так делала, когда хотела, чтобы гость почувствовал себя у нас как дома.
В последний раз я видел Бетт полгода назад, и, когда открыл дверь и увидел это прекрасное лицо, тут же понял: она еще на полгода ближе к той великолепной, совершенной женщине, какою станет через несколько лет. Но наша простодушная одноклассница все-таки еще оставалась девчонкой, и, едва мы сели на плетеный садовый диванчик, все стало ясно, просто и естественно.
– Пусть люди говорят, что хотят, Кит, а я никогда не поверю, что Джули убил свою маму. И ни один разумный человек в это не поверит.
– Возможно, – сказал я. – Но в судах заседают не только разумные люди.
– Как он?
– Не знаю. Я с ним не виделся.
– Почему?
– Пока не состоялся суд присяжных, его могут видеть только родные и адвокат.
– Но это несправедливо, ведь все знают, что у него теперь никаких родных не осталось.
– Справедливо или несправедливо, но таков закон, Бетт.
– Как, по-твоему, сержант Коллинз позволит мне с ним повидаться?
Сумеет ли сержант Коллинз устоять?
– Попробуй, – сказал я. – Но главное сейчас – это защита Джули в суде присяжных. Защитник должен сотворить чудо. И если хочешь знать, единственный человек, который мог бы вызволить Джули, это мой отец.
– А разве не он защищает Джули?
Я рассказал ей про старика Стендиша.
– Кит, но неужели твой отец не возьмет на себя защиту, если ты попросишь?
– Не может же он просто прийти к Стендишу и потребовать, чтоб тот уступил ему клиента, – сказал я. – И вообще кто ему заплатит, чтобы он защищал Джули? Уголовные процессы – штука долгая и дорогая, он просто не может себе позволить вести это дело бесплатно.
На самом деле моего отца это не остановило бы, но мне не хотелось говорить Бетт, что я уже пытался его убедить – и безуспешно.
– Так ведь мистер Стендиш обычно ведет дела богатых скотоводов, кто же теперь платит ему?
Я неохотно сказал ей про Норму Толмедж.
– А я про нее совсем забыла, – сказала Бетт.
– Норма делает для Джули все, что может, – сказал я. – Но она ничего не смыслит в адвокатах и судах, а то поняла бы, что от старика Серебряного толку не будет ни на грош, у него же только и есть что шевелюра да карандашик, а соображает он насчет одних закладных.
– Бедный Джули! – сказала Бетт. Потом наклонилась ко мне и – чего я уж никак от нее не ждал – схватила меня за руку.
– Это было очень страшно, Кит? – спросила она. – Я про миссис Кристо…
– Да уж наверно.
– Она умерла сразу?
– Только опустилась на колени…
– А Джули она что-нибудь сказала?
– Никто не знает. Джули не хочет ничего говорить.
– Почему?
– Ты ведь его знаешь. Когда все против него, он просто уходит в себя.
– Ну, ты всегда преувеличиваешь насчет Джули, – возразила она. – Если надо будет, он заговорит.
– Господи! Ты что, забыла, какой он есть? – спросил я.
– Но он вовсе не всегда уходит в себя, – упрямо повторила Бетт.
– Тогда постарайся, чтоб он заговорил. Пойди и уломай его, но пока это не удалось никому.
– Ладно. Завтра пойду к сержанту Коллинзу и попрошу, может, он позволит мне повидаться с Джули. Скажу, раз у Джули нет родных, так должен же кто-то к нему приходить.
Она встала. По длинному коридору нашего старого дома мы прошли в гостиную, там мама принялась поить нас чаем с пшеничными лепешками, на английский манер.
– Кто ведет хозяйство отца теперь, когда ты не живешь дома, Бетт? – спросила мама.
– Миссис Джонсон, жена парикмахера.
– Я буду иногда посылать ему с Китом или с Томом пшеничные лепешки, – сказала мама.
– Большое вам спасибо, миссис Куэйл, – сказала Бетт, и мы с ней пошли из гостиной.
Вот теперь я понял, как безнадежно в нашем городе что-либо скрыть – мама настояла, чтобы я проводил Бетт до дому. Я мысленно взвыл, я ведь понимал, чем это кончится, но примерно с полдороги, когда мы уже повстречали добрый десяток знакомых, даже не без удовольствия представил себе, какая пышная сплетня расцветет из этого за ночь. И, конечно, ровно через два дня сплетня до меня докатилась, ее принес Том: миссис Джилспай, жена торговца скобяными изделиями, спросила Тома, почему это его брат разгуливал с Бетт. Может, теперь, когда парнишку Кристо засадили в тюрьму, я стал за ней ухаживать?
– Ну и пусть, – сказал я. – Про Бетт никто худо не подумает, так чего мне беспокоиться?
В следующую пятницу, после обеда, Бетт пришла в комнатенку, где помещалась редакция нашего «Стандарда», встала передо мной и сказала:
– Ты был совершенно прав, Кит. Джули просто не желает ничем себе помочь.
– Ты с ним виделась?
– Да, конечно,
– Ты из него хоть что-нибудь вытянула? Хоть словечко?
– В общем, нет. Если его не знать, можно подумать, что ничего не случилось. Он спросил, видела ли я Скребка.
– У, сволочной пес! – вырвалось у меня.
– Кит!
– Ладно, извини. И это все, что он сказал?
– Представь, он говорил больше обычного.
– О чем?
– Как ни странно, о математике. Он спросил, как проще всего разделить кратные четных и нечетных чисел. И существует ли для этого какое-нибудь правило.
– Так и спросил?
– Не так, но смысл был этот. Он хотел знать, сколько может быть четных чисел во всех числах, кратных двенадцати и кратных семи, и сколько нечетных. Или вернее, как можно проследить систему упорядоченного сопоставления.
– Ничего не понимаю.
– Мне понадобилось полчаса, чтобы понять, чего он хочет. Никак не могла сообразить. Но суть сводится к этому.
Я почувствовал, что все это как-то связано с тайной алгеброй Джули.
– А так он нормален? – спросил я. – Для меня ведь загадка, каков он сейчас.
– Конечно, нормален. Такой же, как всегда. Даже словно бы помягче. Но у меня ужасное, жуткое чувство, Кит: мне кажется, он решил – для него, мол, все кончено, будь что будет. Он совсем не замечает, где он. Просто не замечает.
– И не видно, чтоб он грустил? Или раскаивался? – спросил я. – Нельзя хоть по каким-то признакам понять, что же все-таки произошло?
Бетт ответила не сразу.
– Только одно. Он и всегда был бледный, а теперь стал прямо прозрачный, кожа у него такая тонкая, просто страшно представить, как он ложится лицом на эти грубые серые одеяла. Я бы хотела, чтоб ты с ним повидался, Кит.
Я сказал, что я тоже хотел бы с ним повидаться, и мы опять заспорили о моем отце и Стендише. Почему я не уговорю отца взять на себя дело Джули? Почему не попытаюсь?
– Я пытался, – сердито ответил я, – а он меня и слушать не стал.
Бетт вздохнула, и когда она ушла, я подумал – вот и ее надеждам тоже конец.
Но назавтра (то была суббота, день получки) я роскошествовал в ресторане «Совершенство» по соседству с нашей редакцией, – ел дорогое, полтора шиллинга порция, мороженое с фруктами, и тут рядом села, вытянув шелковые ножки, Норма Толмедж. И сказала, что к ней приходила Бетт.
– Она хочет, чтоб я уговорила старика Стендиша отказаться от дела Джули, тогда за него сможет взяться твой отец, – сказала Норма.
– Ох, нет! Так не годится. Она с ума сошла.
– Почему? Чем это плохо? – спросила Норма. – Ты же сам этого хотел.
– Да, но только сперва мне надо уговорить отца.
– Она его уже уговорила.
До меня дошло не сразу. Потом я откинулся на стуле и захохотал.
– Ты чего смеешься?
– Мог бы и раньше догадаться, – сказал я.
– Не будь болваном.
– И ты ей обещала поговорить со Стендишем?
– Ясно, обещала.
– Какими же волшебными словами она тебя околдовала? – спросил я.
– Неважно, что она говорила. Ты ведь вроде думаешь, только твой отец и может вызволить Джули. Так она мне сказала, и уж, верно, тебе виднее. Так вот, когда завтра старик Серебряный придет к нам на воскресный обед, я ему скажу, чтоб он передал это дело твоему отцу.
Меня вдруг восхитил весь яркий, пламенеющий, грешный облик Нормы. Она любила красный цвет, и коленки у нее были голые, а грудь торчала торчком.
– А вы когда-нибудь ссоритесь друг с другом? – спросил я.
– Кто с кем?
– Ты с Бетт.
– Чего ради мне ссориться с Бетт?
– Не знаю, но…
– Вот еще! Она не осуждает меня, а я не осуждаю ее. Если хочешь знать, из всех городских девчонок Бетт одна мне по душе.
– Естественно.
– И если кто может уговорить Джули защищаться, так это Бетт.
– А ты не ревнуешь?
Как все, кто растет без матери, накрашены у них губы или бескровны, богаты они или нищи, ходят в отрепьях или в шелку. Норма была очень уязвима, насмешка и недоброе слово ее легко ранили.
– Бессовестный! – вскинулась она. – Зачем ты об этом?
