Мария Спасская - Черная луна Мессалины
Сквозь просвет между задернутыми занавесками лектики мимо Валерии плыли бесконечные ряды с благовониями в изящных флаконах, мешочками пряностей, пестрели на прилавках наваленные грудами ткани. До небес возвышались горы самой разнообразной посуды. Разложенные на бархатных подушках украшения из серебра и золота блестели и переливались на солнце. Слепило глаза развешанное на грубо сколоченных деревянных щитах оружие. Среди повозок толкались и спорили, ругались и кричали нахальные оборванцы в лохмотьях и вполне приличные горожане, державшиеся в людском водовороте настороженно и пугливо.
Следуя указаниям осведомленного вольноотпущенника, уверявшего, что первый же ростовщик отведет ее к нужному человеку, Мессалина уверенно направляла носильщиков к рядам менял. У ближайшей лавки, в дверях которой сидел, по-арабски скрестив ноги, человек в тюрбане, патрицианка остановила носилки и, закутавшись в палантин, сошла, поддерживаемая Хлоей, в снующую толпу. Обошла разложенные стопками на обрывке ковра золотые монеты и тронула менялу за плечо. Сонное лицо ростовщика тут же озарилось угодливой улыбкой, ноздри ястребиного носа затрепетали, предчувствуя наживу.
– Что желает благородная госпожа? – Сиплый голос звучал с заметным акцентом, буравчики черных глаз оценивающе рассматривали ее наряд.
– Мне нужен Джафах Бен Семай, – опасаясь ошибиться в произношении имени, назвала Мессалина того, кто мог ей помочь. Патрицианку немного смущало, что сыновья Иеговы стоят друг за друга горой. Однако помимо преданности соплеменникам также была хорошо известна страсть иудеев к деньгам, и Валерия очень надеялась, что корыстолюбие окажется сильнее взаимовыручки.
– Пойдем, красавица, – покладисто согласился ростовщик, клюнув воздух горбатым носом.
Поднявшись одним ловким движением на ноги, он повернулся и, то и дело оглядываясь и заискивающе улыбаясь, двинулся в глубь лавки. Стопки золотых монет так и остались лежать перед входом.
– Иудей, ты забыл убрать деньги! – окликнула ростовщика Мессалина.
Тот беззаботно махнул рукой, снова оскалив в улыбке крупные желтые зубы.
– На рынке каждая собака знает, что это деньги Джафаха Бен Семая! Никто не отважится взять хотя бы одну монету.
Ростовщик прошел мимо грубо сколоченной табуретки – единственного предмета, находившегося в обшитой деревянными панелями лавке, и толкнул дверь, ведущую в кладовую. Свет масляной лампы осветил бесконечно длинное помещение, заставленное тюками и коробами, мимо которых он и направился. Пыльный запах старых ковров и заплесневевшей ткани мешал дышать. Мессалина двигалась за проводником, с тревогой оглядываясь на идущую следом за ней Хлою. Присутствие рабыни придавало Валерии уверенности, хотя и не спасло бы в случае опасности. Но желание поквитаться с Исааком было сильнее страха.
Похоже, склад, по которому они шли, тянулся через весь рынок. Закончился он точно такой же дверкой, как и та, в которую они вошли. Переступив порог лавки, Валерия жестом приказала Хлое остаться за дверью. Когда глаза ее привыкли к полумраку, патрицианка смогла разглядеть седовласого старца с курчавой белой бородой, снежной лавиной опускавшейся на стол, за которым он сидел. Подняв глаза от пергаментного свитка, старик вопросительно взглянул на застывшего у порога провожатого.
– Госпожа желает говорить с тобой, мудрейший, – почтительно склонился ростовщик.
Старик едва заметно кивнул, и иудей выскользнул за дверь, плотно прикрыв ее за своей спиной. Мессалина шагнула к Джафаху Бен Семаю и положила перед ним мешочек с золотом. Увесистый кошель звонко стукнулся о деревянный стол. Тонкими пальцами старец развязал бечевку и вытряхнул на пергамент сотню золотых.
– Это большая сумма, – уважительно сказал он, поднимая на Валерию черные маслины глаз. – Что ты хочешь за эти деньги?
– Мне нужно узнать о беглом рабе, – сухо сообщила Мессалина. – Он иудей, и тебе наверняка известна его судьба. Это только задаток. Я заплачу вдвое больше, если ты скажешь, где его найти.
– Ну что же, деньги есть деньги, и безразлично, каким путем они попадают к тебе, если могут сделать жизнь лучше, – усмехнулся Бен Семай, оглаживая бороду. – Что о нем известно?
С облегчением вздохнув, Валерия быстро проговорила:
– Его зовут Исаак, и родом он из Иерусалима.
– Это все? – Белые, как горные вершины, брови старика недоверчиво поползли вверх. – Больше не имеешь сведений о беглеце?
– Нет, никаких.
– Но этого слишком мало, благородная госпожа! В Иудее каждого второго мальчика называют Исааком.
– У моего Исаака должен быть шрам на левой щеке, – секунду подумав, сообщила Мессалина. – И еще он украл золотую буллу, которую может попытаться продать.
– Как выглядела подвеска? – заинтересовался иудей.
– Изящная вещица в виде крылатой девы с лапами совы, стоящими на львах. Очень дорогая для меня. Мне подарила ее мать перед самой своей кончиной.
Не задумываясь, Валерия для пользы дела походя причислила Домицию Лепиду к царству мертвых, не испытывая при этом ни стыда, ни раскаяния.
– Хорошо, я постараюсь найти твоего Исаака, – сгребая деньги со стола, пообещал старик. – Зайди ко мне через три дня.
Воодушевленная, Мессалина толкнула дверь комнаты и шагнула за порог, где ее дожидался ростовщик. В сопровождении Хлои она снова двинулась сквозь склад, минуя бесконечные полки с товарами, пока не вышла к лавке менялы, той самой, через которую заходила. Иудей с ястребиным носом вывел Валерию на улицу и, низко поклонившись, привычно заплел ноги и опустился перед разложенными на обрывке ковра стопками монет, из которых за время их отсутствия и в самом деле не пропало ни одной.
Носилки ждали хозяйку там, где она их оставила. Усевшись, Валерия откинулась на подушки и предалась мечтам. А вдруг раба действительно найдут? Закрывая глаза, она вспоминала Исаака, его запах, мускулистый торс, сильные руки, трепетные губы, и тело юной женщины охватила приятная истома. Жене Клавдия до дрожи захотелось снова пережить то небывалое наслаждение, которое раб, принимаемый за бога, подарил в их единственную ночь.
Резкий толчок вернул Валерию к действительности. Фракийские рабы, несущие носилки, остановились. Раздались приглушенные вскрики на их гортанном языке, затем последовал сильный удар, и перед глазами патрицианки замелькали пыльные плиты дороги, на которые она упала. Локти и колени обожгло огнем, из ссадин на ладонях сочилась кровь. Поодаль слышались пронзительные крики боли и хлесткие звуки ударов.
Мессалина подняла голову и ужаснулась – восемь оборванцев избивали ее рабов, один срывал одежду с Хлои, бесцеремонно хватая гречанку волосатыми ручищами, а еще двое подбирались к ней самой. Лица нападающих свирепо скалились, в руках сверкали кривые сарматские ножи. Мессалина в страхе огляделась по сторонам – узкий проулок был безлюден, и крики избиваемых невольников не достигали ничьих ушей.
Один из злодеев, прыгнув, приставил холодное лезвие кинжала к нежной шее патрицианки и сдернул с нее изумрудное ожерелье. Затем вырвал из прически заколку и лунный гребень. Больно выламывая пальцы, сорвал все кольца и перстни, отстегнул браслеты и уже потянулся к ушам, чтобы вырвать из мочек серьги в виде золотых весов с жемчужиной на каждой чаше, как вдруг завалился на бок, бездыханный. Рядом с поверженным оборванцем рухнул его приятель, и только тогда Мессалина увидела здорового, как буйвол, немолодого римлянина. Под черными, с проседью, вьющимися волосами на низком лбу выделялись резкие выпуклости, из-под которых взирали на мир спокойные воловьи глаза. Морща короткий прямой нос, он досадливо потирал кулак, которым и сокрушил нападавших.
Почувствовав, что подоспела помощь, рабы принялись защищаться с удвоенной энергией и вскоре повергли грабителей в бегство. Отбившись сами, они отбили и Хлою. Силач вытряхнул на широкую ладонь содержимое мешка, в который разбойники собирали добычу, и протянул Валерии похищенные драгоценности.
