Лия Лин - Упади семь раз
– Да что ты такое говоришь? – Меня от страха пробил пот. – С ума сошла! Кому я нужна? Уж скорее на тебя покушались бы. Записку ведь тебе написали, а три дня давным-давно прошли. Надь, а может, меня с тобой перепутали? – Я отчаянно цеплялась за жизнь.
– Тебе от этого не легче, – хмыкнула Надька, видимо подозревая, что в моей версии есть некоторое здравое зерно. – Но я думаю, что, скорее всего, тебя пытаются запугать. Что-то им очень нужно. Тебе никаких записок не присылали?
Я вздрогнула, вспомнив письмо по мейлу в компьютере, но отрицательно замотала головой. Надька, закурив, задумалась. Я мучительно пыталась сообразить, стоит ли рассказать про файл от Стаса.
– Вы чего как на похоронах? – Анька опять в моём китайском халате с драконами бодро прошествовала в кухню. Видимо, холодный душ прибавил ей оптимизма. – Так, девочки, быстро приводим себя в порядок. Мне Храм звякнул, уже сюда едет. Лейка, ты не против? Он звал в ресторан, но что-то не хочется никуда тащиться по такой жаре. А нам с ним надо запись «Дайкири» обсудить.
Я судорожно закивала, как китайский болванчик. Вот ни за что больше не выйду из дома! Даже если есть будет нечего, на улицу – ни ногой. Уж больно мне не понравились Надькины слова про нож под лопатку. Аж спина зачесалась.
Через полчаса мы раскрашенные, как индейцы, и при полном параде ждали Храма. Он, однако, задерживался. Анька постоянно дёргала его по телефону, требуя купить по пути «Тирамису», абсент, потом (с Надькиной подачи) коньяк, затем (даже без моей просьбы) холодец с горчицей.
– Ань, ради бога, оставь Храма в покое, – взмолилась я. – Он так ещё час ехать будет, а у меня тушь потекла. И штукатурка с лица скоро начнёт осыпаться. Пойду умоюсь, сил нет…
Подруги закончили восстанавливать мою боевую раскраску, в аккурат когда раздался звонок в дверь.
– Андреечка, не завидую твоему будущему мужу. Загоняешь ты его по магазинам до смерти. – Шутливые интонации Храма резко контрастировали с льдисто-оценивающим взглядом.
Вместе с Анькиным продюсером и кучей пакетов в мою квартиру проник горьковато-дурманящий запах сандалового дерева, апельсина и хвои. Вот что меня так раздражает в этом герое-любовнике? Вроде бы очень красивый мужик. Ухоженный, галантный. Фигура потрясающая. Белозубая улыбка. Одевается стильно. Однако что-то во мне сопротивляется бронебойному обаянию Храма. Сама не могу понять что.
Через полчаса, разлив горячительное по бокалам и разрезав торт, уселись на кухне.
– С «Дайкири» ты была права. – Чернохрамов, закурив, глотнул холодного чая. – Ко мне уже обратились представители двух рекордс-компаний, готовы записать твой новый альбом. Вокруг песни жуткий ажиотаж, её просят везде. Надо писаться. Но уже в Москве, на хорошей студии. У тебя как там, с материалами? Кроме «Дайкири» что-нибудь есть?
– А чем тебе готовая фонограмма не нравится? – Анька, подобравшись, решила сражаться до последнего. – Вроде всё отлично получилось. Материалов у меня завались. Но, я так понимаю, в первую очередь нужен «Дайкири» – в широкую ротацию?
– Андреечка, не спорю, получилось неплохо. Но надо не просто неплохо, а супер, на мировом уровне. Закинем запись в ротацию на основные радиостанции, на «Он-хит» для регионов и зарубежья. А там и до клипа, глядишь, дело дойдёт.
Последний аргумент сломил сопротивление Андре – она давно мечтала о новом клипе. А Храм продолжал уговоры, понимая, что практически убедил певицу:
– Я с утра созвонился с Гариком Большим. Он дал согласие на запись. Его ребята сделают модную аранжировку. С учётом последних тенденций – всё, как ты скажешь.
Анька недоверчиво слушала, забыв закрыть рот. Мы с Надькой затаили дыхание: на наших глазах решалась судьба шлягера.
– Я тут прикинул, – продолжал убеждать Храм, – даже если потратить полтинник на съёмки – кстати, лучше здесь, в Питере, и проплатить жёсткую ротацию за пару месяцев на «Песня-ТВ», отобьём бабло за первые два-три месяца гастролей.
– Ты мне так и с «Калиной-ягодой» говорил, – ядовито улыбаясь, прошипела Анька. Но даже мне, далёкой от шоу-бизнеса, было понятно, что Мадемуазель Андре сдалась. – Права на фонограмму мои?
– Андреечка, кто старое помянет, тому глаз вон, – обворожительно улыбнулся Храм. – Конечно, твои. Одно неудобно: студия у Большого расписана на полгода вперёд. Свободный день только завтра, кто-то из его звёзд слетел, так что тебе придётся выехать уже сегодня.
– Храм, ты чего?! – заорала Анька. – У меня свои планы на ближайшие дни!
– Не горячись. Бери с собой подруг, – Храм снова обворожительно улыбнулся, уже мне и Надьке, – оттянетесь в Москве после записи. Я уже три билета на «Стрелу» на сегодняшний вечер организовал. На Ленинградском вокзале в Москве вас встретят. Не боись, всё схвачено! Обратные билеты возьмёте сами, когда захотите. И да, Лия… Позвони мне по возвращении, я жду новые тексты песен. Если хотя бы один будет так же удачен, как «Дайкири», поговорим о повышении расценок. Скажем, раза в два.
Нам оставалось только согласиться. По всем пунктам. Храм был чертовски убедителен. Вот только я не поняла про текст «Дайкири» – его же Анька сама написала. Но я промолчала – на всякий случай. Потом у неё спрошу.
8
Не хвались отъездом, хвались приездом.
Русская народная пословицаНас действительно встретили прямо возле выхода из вагона.
– Ну, здравствуй, Белокаменная… – прошептала Анька еле слышно. – Как же я по тебе соскучилась!
Вот никогда не понимала этого восторга. Ну, Москва. Ну, столица. Но мне и в Питере неплохо. С другой стороны, я не поддерживала тех питерцев, которые постоянно критиковали Москву и москвичей. У меня у самой здесь мама. И в редкие приезды к ней я гуляю по городу с удовольствием.
– Мадемуазель Андре, а где ваши вещи? – Встречающий оторопело уставился на Аньку, закурившую на перроне Ленинградского вокзала сигаретку.
Да, кроме дамской сумочки, никаких вещей и чемоданов не наблюдалось. Ни у певицы, ни у нас с Надин. Мы решили обойтись минимумом, Надька убедила, что всё, что понадобится, купим в Москве.
– Я так понимаю, что вы нас сейчас везёте на «Киевскую»? В студию Большого? – Анька здесь даже дышала, казалось, иначе. – Вещей у нас нет, расслабьтесь. Девочки, пойдёмте.
Пока мы обходили сбоку Ленинградский вокзал, пытаясь побыстрее выбраться на привокзальную площадь, Андре сокрушалась, что согласилась записываться именно сегодня: ведь пятница, тринадцатое. Как и все актёры и певцы, Анька была суеверной до ужаса.
Сев в машину, я полуприкрыла глаза. Мелькающие улицы Москвы, затем студия Гарри, суматоха записи слились для меня в одно целое.
Анька в огромных наушниках за стеклянной перегородкой прописывала вокал и бэки, вступая в неожиданных местах – музыку-то слышала только она. Мы с Надькой пристроились на мягкой кушетке. Меня сморило. Сквозь дрёму я слышала непонятные слова:
– Тут надо поднять на полшишки. И пачка, вот тут должна быть целая пачка бэков… Здесь делаем остановку… – Анькиным, но очень требовательным голосом. Властным, указующим.
– Быстро пишется. Смотри-ка, чисто даёт, редкость, – бормотание ребят за пультом.
А в какой-то момент я заснула окончательно. Проснулась от толчка Надьки – нам предложили кофе. Подуставшая, но довольная Анька сидела напротив нас, жадно осушая бутылку минералки.
– Всё, три часа – и дело сделано. Ребят, как считаете, нормально? – На вопрос Аньки звукачи рассыпались в похвалах:
– Андре, всё в лучшем виде! «Ритм-секцию» немного подтянем, надо более темпово. Добавим гитар, возможно – флейты.
– Хорошо. Сбросьте «сведёнку» Храму, а мы с девочками отчаливаем. – Анька, допив минералку, встала.
– Так хочется по Москве побродить, – заныла Надин. – Просидели тут, я и города не видела совсем.
– Надь, впереди ещё полдня. Поехали на Тверскую? – предложила Анька.
Заказали такси. Москва стояла задымлённая, за городом горели торфяники. Люди двигались по центру столицы, как по курортному городку, полураздетые. Настроение у всех не просто летнее, а угарно-августовское.
– На Тверской в розницу шампанское не купить, – пояснила Анька и попросила таксиста завернуть на Петровский бульвар. Там в подвальчике она прихватила три бутылки «Советского шампанского». Брют.
– Не могла чего-нибудь подороже выбрать? – фыркнула Надька.
– А мне хочется сейчас именно такое, советское. Вспомним студенческие времена, а?
Пушкинская площадь. Бронзовый памятник. Полукруг скамеечек в ажурной полутени деревьев. Мы уютно устроились позади поэтического зада Пушкина.
Надька подставляла пластиковые стаканчики.
– Ура! Холодное!
Шампанское приятно разливалось внутри.
– Давайте за Анькину песню!
– И за Лейкино здоровье!
– И за Надькин успех!
Проходивший мимо милиционер покосился на наши раскрасневшиеся довольные мордашки. Анька подмигнула ему, качнув полуобнажённым бюстом в открытом платье.
