Инна Бачинская - Два путника в ночи
Общаться с женщинами намного проще – они доверчивы, любопытны и меньше всего интересуются какой-то бумажной ерундой. В отличие от мужчин. Я почувствовала, что краснею, и промямлила:
– Я представляю частное бюро.
– Частное? – заинтересовался Трембач. – Частное детективное бюро? А вы, стало быть, частный детектив?
Я поежилась под его насмешливым взглядом. Петр Петрович не был из себя красавцем, не поражал здоровьем, скорее наоборот, был невелик ростом, сутуловат, ликом смугл, покашливал, как всякий давно и много курящий человек, но вот было в нем что-то – то ли затаенная усмешка в темных глазах, то ли скрытая сила какая-то, интеллект, уверенность в себе, а только чувствовала я себя довольно неуютно. Мне казалось, он видит меня насквозь. Я собиралась уже ответить, что да, частный детектив, но Трембач сказал:
– Люблю детективы. Вернее, любил. Перестал читать, к сожалению.
– Почему? – Я перевела дух.
– Старый стал, матерый, все знаю наперед. Убийцу с третьей страницы угадываю. Да и некого читать стало. Старых авторов всех перечитал, а новые пишут скоро, неряшливо… язык дрянной. Все думаю: а не взяться ли самому за перо, сочинить роман века да и закинуть в Интернет?! Там много таких, как я, у которых нет ни денег, ни спонсора на издание своего творения. Так что же вас интересует, милая барышня?
Он смотрел мне в глаза, улыбался. Я невольно улыбнулась в ответ и подумала, что у него приятная манера держаться и хорошая улыбка.
– Расскажите о Лидии Романовне Медведевой.
– О Лиде? – он задумчиво поскреб подбородок. – Что ж рассказывать-то? Меня уже спрашивали ваши коллеги из государственного ведомства. Или, по-вашему, полагается говорить «допрашивали»? Лида, конечно, личность была. Личность! Всего в ней было с лишком – характера, жесткости, красоты. Хороша была, чертовка! Королевских кровей и стàтей. Таких, как Лида, – одна на миллион, да и то поискать! Но… и стерва была, ничего не попишешь. Первостатейная! Я – за правду! – Он приложил руки к груди. – Никогда не соглашусь, что о мертвых ничего, кроме хорошего, – ерунда полнейшая. Лида была личностью, со своими плюсами и минусами, и незачем притворяться, что были кругом одни лишь плюсы. Вот, например, над Элкой любила издеваться. Элка – общая подруга детства, убогая. Мы все из одной школы – средней городской номер два. Даже подумать страшно, как быстро летит время! Элка – актриса, с позволения сказать, закончила театральное училище, подвизается в местном ТЮЗе. На ролях пажей, несознательных подростков и положительных отличников. Ничтожество, правда, полное, что в жизни, что на сцене, но все ж человек. Она при Лиде клоуном была, шутихой, дурой при коронованой особе. Из кожи вон лезла, оригинальничала, чтобы хоть немного дотянуться до Лидуськи, как она ее называла.
Мой бывший ученик рассказывал – он в театре осветителем работает, – как она хвастала дружбой с генеральшей. Описывала приемы, наряды гостей, причем привирала изрядно и важничала. Да что там Элла… Элла – она и есть Элла. Всем голову заморочила своими предсказаниями. Прорицательница! Маски у Лиды все выпрашивала. Лида с покойным генералом много ездили по свету, привезли из Африки, если не ошибаюсь, три черные маски, жуть невозможная, приснится ночью – закричишь! А ведь напророчила, ведьма, и права оказалась. – Он замолчал и задумался. Я тоже молчала, недоумевая, речи Трембача казались мне странными.
– Представляете, она нам всем предсказала смерть до исхода этого года. Даже интересно – сбудется или нет…
Он смотрел на меня, как мне показалось, с надеждой, словно приглашая посмеяться над абсурдностью сказанного. Я, озадаченная, не знала, что сказать, и промолчала, только хмыкнула неопределенно.
– Аркаша над ней смеялся… это наш четвертый в покере. Не одноклассник, но человек хороший, администратор филармонии. Говорил: тебе, Эллочка, мужских гормонов не хватает, вот и лезет в голову всякая чушь. Ты бы лучше замуж шла или героя-любовника завела.
Веселый был Аркашка, смеялся все, анекдоты травил. Жизнь любил и женщин, они вечно вокруг него крутились… Ваш брат, женщины, веселых любит. – Трембач снова замолчал и задумался. – Элла меня не особенно жаловала, а его – так просто ненавидела. А Лидка, стервида, их стравливала. И наслаждалась, когда Элка начинала беситься. А та чуть не плачет, бывало, а ответить достойно не может по причине общей заторможенности. Ну и начинает нести свой обычный вздор о судьбе, предназначении и воздаянии. Здесь она дока была. Вы извините, что я так о них – Лидка, Аркашка! Мы вместе уже, знаете, сколько? Столько и не живут! – Он хмыкнул. – Но, как ни крути, а двоих уж нет – Аркаши и Лиды. Я, конечно, ни в какую чертовщину не верю. То есть я допускаю, что в определенных культах, вуду, например, можно убить силой внушения. Я – убежденный материалист, поверьте, воспитанный на диалектике, но наступает момент, и начинаешь понимать, что не все так просто под луной, что есть явления, необъяснимые с точки зрения наших жалких пяти чувств или нашей, не менее жалкой, науки. Есть другое знание, доступное избранным, да и то лишь на физиологическом уровне – как будто дикаря научили нажимать кнопку и включать машину. Он знает, что нужно делать, чтобы включить, а что за машина, кто построил – неизвестно. Вот и вся избранность.
Я уверен… есть параллельные миры, где мы бываем иногда. То самое пресловутое дежавю… А потом мучительно пытаемся вспомнить, что же было там, – и напрасно, напрасно! Мы – муравейник… полигон для опытов. Человека можно заставить делать что угодно, превратить в зомби, а потом он ничего помнить не будет. Все мы здесь жертвы. Лида, Аркашка, Элка…
Речь его становилась все менее связной. Он словно забыл обо мне и говорил уже для самого себя.
– В каком смысле – зомби? – озадаченно спросила я.
– В прямом! – страстно сказал Трембач. – Посмотрите же вокруг! Нелюди! Зомби! Секты, колдовство, спиритические сеансы, дремучесть, суеверия, невежество – сон разума. Истинный сон разума… Так всегда бывает перед общественными потрясениями – революциями или войнами. Почитайте историю.
Он внезапно замолчал, уставясь в стол. Выражение лица у него было странное, диковатое какое-то.
– Петр Петрович! – Мне стало страшно. – Можно водички?
– Что? Ах да… воды… Извините, я сейчас…
Он поднялся из-за стола, неверными шагами пошел к двери и исчез на долгие десять минут…
– Смерть предсказала, представляете! – сказал он, возвращаясь и протягивая мне чашку с водой. Лицо и волосы его были влажными, видимо, он только что умылся. Голос спокоен, движения замедленные. – Элла! Старая жалкая Элла! Она когда-то пыталась, так сказать, соблазнить вашего покорного слугу, но… не в моем вкусе – истерична, слащава до приторности и, что хуже всего, глупа! Хотя считается, что женщине известная толика глупости не повредит. Но лично я не выношу глупых женщин. Лида держала ее при себе из-за чувства ностальгии… по детству, по старой дружбе. Мы все дружили когда-то, все… Жаль Лиду… Кусок жизни оторвался с ней. И все уже будет по-другому. И коньяки у нее были первоклассные, не то что суррогат из лавки. И вечера наши кончились, и ночи. Сидим, бывало, в картишки перекидываемся, коньячок потягиваем, лимончиком закусываем. Лида тоже коньяк предпочитала, а Элла ликеры все сосала.
Лидусь, говорю, а пожевать чего-нибудь не найдется? Как не найтись? Балычок, рыбка копченая, огурчики маринованные, пожалуйте, было б желание! Нальем себе с Аркашей коньячку, тяпнем, огурчиком захрустим… Лепота! Эх, жаль, прошло все! Кануло. Аркаша утонул летом в Крыму, Лиды тоже… нет… – Голос его дрогнул.
– А квартира! – мечтательно продолжал он через минуту. – Красивая, уютная, богатая квартира. Вы можете сколько угодно повторять, что равнодушны к комфорту, да только неправда это. Не видели вы по-настоящему красивой и богатой квартиры с солидной тяжелой мебелью, драпировками, коврами, серебром и прекрасным фарфором, если заявляете, что равнодушны ко всему этому. Взять малость такую, как туалетная бумага. Мягкость, нежность, восторг какой-то! Ароматизаторы воздуха всякие – одно удовольствие посидеть с газеткой в таком клозете. Все эти примочки поболе моей зарплаты тянут, которую к тому же и платят весьма нерегулярно. Если бы не частные уроки, ей-богу, пропал бы!
Лида с мужем где-то в Азии несколько лет служили, по стенам деревянные панно – сцены из тамошней жизни, слоны, танцовщицы, инкрустация перламутром, ширмы шелковые, статуэтки слоновой кости, вазы на полу громадные, с драконами, одним словом, красоты и очарование Востока. Музей, а не квартира! Картины местных художников тоже, пастели знаменитого Ренского, нашего гения… Это из того, что бросалось в глаза, на виду было, а сколько всего по шкафам да по сейфам скрыто было! Лида мне как-то показывала папочку с рисунками – наброски декораций к известному балету авангардному начала века. Сецессия[15], говорит, им цены нет. На мой взгляд, ничего особенного, но я ведь профан… Что я видел в жизни, кроме школы своей занюханной? С директрисой-психопаткой?
