Константин Кислов - Путь на Олений ложок
«Вот это и есть Рыбаки, — подумал Вепринцев, тихо позевывая. — Ры-ба-ки… Обыкновенная; вонючая-деревня… А пили и в самом деле очень много?. Нехорошо…»
Он вспомнил веселого добродушного парикмахера Семена, его племянника Илюшу, старого хакаса Оспана, единственного живого родственника Лукашки, штейгера Гурия… А что же все-таки болтал про Лукашку этот старый вахлак Оспан? Он, кажется, говорил, что могила его где-то совсем близко отсюда? Ну к чёрту могилу! Он еще рассказывал о нем какие то занимательные сказки. Смешно, будто этот старый козел понимал что-то в горных работах, хорошо знал те места, где лежит золото… А впрочем, черт его знает, может быть, и знал.
В избе стало совсем светло, радостные блики солнца заиграли на большом самоваре, стоявшем на столе, на безделушках развешанных по стенам, — все небогатое убранство деревенской горницы теперь было на виду. Вепринцев снова улегся в постель и с любопытством глядел на стол, на сундук, покрытый дерюжкой, долго разглядывал огромные ветвистые рога марала, висевшие над кроватью, старое, с черными стволами ружье. Потом он толкнул ногой Стрижа.
— Довольно тебе храпеть. Что ты, как запаленный мерин?
Стриж долго моргал припухшими, налитыми розоватой мутью глазами, отрывисто кашлял и молчал.
— Когда ты пьян, ты настоящая свинья, — сердито проворчал Вепринцев, почесывая, широкую, бугристую грудь, — Болтаешь много…".
— С этим согласен, правильно, — угрюмо ответил Стриж и виновато поглядел на Вепринцева. — Наболтал что-нибудь, да?
— Что ты можешь сказать умного? Болтал, конечно, вздор всякий; как в тюрьмах сидел, как по чужим карманам шарил.
— Что же ты глядел? — прохрипел Стриж. — Треснул бы по физике, как следует.
— Только этого недоставало! А вообще для тебя тюрьма — самое подходящее место…
Стриж лежал, как прибитый пес.
Вепринцев слез с кровати, выглянул в окно, задумчиво походил по избе, прислушиваясь к легкому скрипу половиц, и взялся за рюкзак. За дверью, в другой половине, кто-то тяжело, задышливо охал.
— Это кто так изводится? — спросил Стриж.
— Ого, ты и этого не помнишь! — попрекнул Вепринцев. — Оспан, конечно, это же его изба… И тоже пьян, старая крыса… Но он все-таки умнее тебя, и мне кажется, он кое-что должен знать…
— А-а, может быть… Пойдет он с нами или нет? Как думаешь?
— Если не пойдет, нам трудно придется.
— Вчера вроде соглашался, а сегодня и отказаться может.
— Оспан один не хочет идти, боится. Все дело в Семене — он согласится, и остальные пойдут… Но он не хочет. Говорит, трудно будет, нога больная.
— Я думаю, Оспан уговорит его. Старику хочется подзаработать. Деньги, дорогой мой, великая сила!
Вепринцев выложил на стол содержимое рюкзака, что-то промычал себе под нос. Вот в его руках папка, замотанная грязной тряпицей. Он сел, развернул ее. Потом долго и внимательно разглядывал какие-то пометки, номера, надписи — одни были сделаны карандашом, другие — чернилами, некоторые успели выцвести и поблекнуть. Вепринцеву казалось, что он перелистывает не жухлые листы серой бумаги, а ворочает стопудовые глыбы горной породы, под которой лежит золото. И даже ко всему безразличный Стриж заметил алчный блеск в глазах своего нового друга. Он с удивлением поглядел на Вепринцева и подумал: «Колдун — не колдун, а какой-то ненормальный… Молится, что ли, на эти бумажки?» Вепринцев и на самом деле напоминал ослепленного страстью фанатика, шепчущего молитву. Он весь преобразился.
Наконец, вполоборота повернувшись к кровати, он воскликнул;
— Ну, пора вставать, Стриж! Нежности не совместимы с твоей воровской профессией.
— Какие нежности? Просто башка трещит, вот и лежу как бревно.
— Там в сумке осталось, вставай, — великодушно сказал Вепринцев.
Стриж не заставил себя просить. Он вскочил как ошалелый, кинулся в угол, где лежали их вещи, вмиг вытащил из сумки бутылку и, не ища посуды, опрокинул ее в узкий горячий рот.
— Хорошо, — наконец оторвавшись, сказал он и вытер рукавом губы. — Вот и просветление в голове начинается.
— К черту твое просветление, — крикнул Вепринцев, отодвинул от себя раскрытую папку, поднялся. Его голова почти касалась потолка горницы. — Ты понимаешь, где мы находимся?
— Где? В Рыбаках, в самой Сибири находимся… И если бы не ты, дьявол, я бы, может, ни в жизнь сюда не попал. Для такого человека, как я, здесь тоска смертельная. Я — житель большого города.
— Эх, Стриж! Какой же ты дурак! Пойми, мы находимся с тобой у золотого ключа, у волшебного родника, который может в один миг сделать нас миллионерами!
— Вот этого я бы не хотел! Хоть и вор, но миллионером быть не желаю.
— Почему же?
— Зачем мне это?
— Зачем тебе золото?! — удивленно вытаращил глаза Вепринцев.
— Ну да. Я так понимаю: честному вору оно одна помеха. Куда с ним, с такой кучей денешься? Еще жадность тебя за глотку сцапает. Порядочный вор живет одним днем и ворует не для того, чтобы разбогатеть, а для веселой жизни, для разгула. Зачем ему богатство — ему жизнь нужна! Эх, веселая волюшка…
— Ни черта ты не понимаешь!
— А ты здорово понимаешь! — впалые щеки Стрижа порозовели. — Ну скажи, зачем тебе столько золота?
— О-о!.. — Вепринцев запрокинул голову. Он весь ожил, воодушевился. — Зачем мне столько золота? Дурак! Когда у меня появится много золота, я уеду в Америку и буду самым счастливым человеком. Тогда я буду не рядовым гангстером — я буду крупным и знатным боссом. Сотни мелких и мельчайших гангстеров будут по-собачьи заглядывать мне в глаза и ждать от меня милости. Полицейский префект будет открывать мне дверцы автомобиля. Я буду строить политику. Я буду диктовать мою выборную программу. Я буду сенатором. Черт побери! Дай мне это золото, и я покажу себя всему миру. Я… я… Я откупил бы у старого хрыча папы римского все акции на Монако. Я одел бы на себя княжескую мантию. Я был бы владельцем мировой рулетки…
Вепринцев был неузнаваем: лицо его налилось кровью, глаза горели, в углах дрожащих губ появилась розоватая пена.
— Вот зачем золото! Зо-о-о-ло-то…
— Да, здорово, — пугливо поглядывая на дверь, про-шептал Стриж. — Большой у тебя план, приятель. Громадный план…
— Это уж не так много, мой дорогой Стриж, — несколько опомнившись, сказал Вепринцев. — Все богатые люди с этого начинают. А чем мы хуже их? Мы такие же воры, как и они, только меньше масштабом.
— У нас давно нет таких богатых воров.
Вепринцев думал о чем-то другом. Его лицо блестело от пота, взгляд был чужой и странно далекий. Он устало опустился на широкую скамью и вдруг засмеялся, сначала тихо, потом громко и неприятно.
— Да, я буду чертовски богат!.. И тогда я припомню своему боссу все обиды. Я всем припомню… Что так смотришь на меня, Стриж?
— Любопытно, вот и смотрю.
— А все-таки для нашего брата нигде так приветливо не светит солнце, как в Америке… Там все не так, все по-другому. Да, да… — Ему вдруг стало грустно. Вот уж скоро полгода, как он оставил чикагский притон, и с тех пор ни одного дня не был спокоен. Но ничего, теперь он многому научился. Теперь он смело может кое-что сказать «отцам Братства». И придет время, он скажет.
Он опять взялся за папку. К столу подсел угрюмый и молчаливый Стриж.
— Ей-богу, ты не похож на вора, — проворчал он покуривая. — Черт тебя знает, кто ты такой, колдун, что ли?
Но Вепринцеву не до Стрижа. Он снова, уже в который раз, листает папку, надеясь отыскать в старых бумагах незамеченные раньше сведения.
Вот перед ним листок — план какой-то горной выработки. Он сделан вольно и размашисто, видно, что чертила его неумелая, неуверенная рука. Но Вепринцев с жадностью читает пояснения, убористо написанные внизу. Нет, это не то, что ему нужно. Это какое-то предположение о новой золотоносной жиле, неведомо почему не тронутой при разработке всего массива. Но здесь автор вскользь указывает, что Дурасов и Лукашка часто посещали эту давно заброшенную выработку. Что их сюда влекло? А вот какое-то заявление: под ним десятка полтора неразборчивых подписей — робких каракулей. Вот еще одно заявление — пишет штейгер Лопатин. Жив ли он? Все говорят об этом золоте. Но где же оно? Штейгер даже приложил черновой набросок плана, на котором жирным пунктиром обозначил место, где искать клад. Но уже на следующей странице кем-то написана справка: «Искали, но золота не нашли». Другой неведомый автор написал «Прошение» горному инспектору, в котором изложил свои догадки о месте сокрытия золота. Он с подробностью очевидца описал три глубоких шурфа, в одном из которых, по его мнению, лежит золото, и предложил себя в проводники. Были ли когда-нибудь вскрыты эти давно заброшенные шурфы, здесь не написано.
— Эй, Стриж! Ты, кажется, опять дремлешь? — Вепринцев толкнул ногой табуретку, на которой сидел Стриж. Тот вздрогнул и поднял глаза.
