Мария Нуровская - Дело Нины С.
– Мы не занимались любовью с момента рождения Эвы, – рассказывает он, – а тут она меня попросту изнасиловала.
И этого единственного раза хватило, чтобы она забеременела.
– Я ей ничего не сказал, когда она мне сообщила, – закончил он, – но у меня на этот счет другое мнение.
«Ну и женщина», – думала я с возмущением и очень ему сочувствовала, теперь я лучше поняла, почему он решился уйти из дома как в первый, так и во второй раз. Ведь трудно смириться с фактом, что тебя таким образом используют.
Историю эту Ежи рассказал мне, когда мы были в Карвенских Болотах в апреле двухтысячного года, а его младшую дочь, Касю, впервые я увидела полутора годами позже на море, куда он привез ее на каникулы. С двумя старшими дочерьми я познакомилась раньше, он легко мог бы от них отказаться. Оля была вылитая мать, а Эва, в ту пору шестнадцатилетняя, высокая, чернобровая, прекрасно сложенная девушка, была не похожа ни на одного из родителей. Тогда как самая младшая – живой слепок с отца, то есть с Ежи Барана. Угадывались его лоб, нос, губы и грузная фигура. Ни один суд не поверил бы, что это не его ребенок, не нужен был бы даже анализ ДНК.
Улучив момент, я сказала ему об этом, но он только улыбнулся. У него на этот счет было другое мнение. В чем же здесь дело, думала я, с кем он ведет игру? Теперь знаю, что со всеми, независимо от того, кто они – чужие или родные, безразличны ему или им любимы. Столь непостоянный в своих чувствах к женщинам, он никогда не переставал любить дочерей. Тем не менее и они пали жертвами его манипуляций.
Запомнился один из скандалов между ним и его старшенькой, Олей. Со слезами на глазах, она выпалила, что когда он ушел из дому к пани судье, то больше занимался ее детьми, особенно сыном, чем собственными. Оля пригласила его на выступление своего театрального кружка. Она безумно волновалась, так как исполняла в пьесе главную роль, и для нее было очень важно, чтобы присутствовал отец. Но он в это время поехал с сыном той женщины на математическую олимпиаду.
Это тоже было для него типично. Он интересовался жизнью моих дочерей, пока мы были вместе, старался подружиться с моим внуком, когда тот сюда приезжал. Не очень, правда, у него это получалось, потому что подружиться с Пётрусем действительно трудно. Первое слово, которое Пётрек сказал ему, было «нет». После того как мы расстались, и я, и моя семья перестали для Ежи существовать, причем в течение одного дня.
Подобным образом, по-видимому, обстояло дело и с детьми пани судьи, звали ее вроде бы Анна. Мне кажется, что ей тяжело дался это разрыв. Она любила Ежи, коль скоро ради него решила уйти от мужа. Она пережила с ним прекрасные мгновения, бесспорно. Первый совместный Новый год они провели в Вене, на балу, где присутствовали коронованные особы. Они танцевали до рассвета, пока пани судья не сломала каблук. Предполагала ли она тогда, что этот мужчина станет причиной ее страданий, что бросит ее, буквально не сказав ни слова? Жизнь уготовила ей и более тяжелые испытания, потому что через несколько лет после их разлуки она попала в аварию. В плохую погоду не справилась с управлением и въехала в фуру. С ней был сын, который почти не пострадал, ее же парализовало ниже пояса, и теперь она передвигается на коляске. Ежи навещал ее пару раз и всегда возвращался расстроенный. Случилось ему однажды помогать медсестре переносить свою бывшую пассию, которая была совершенно беспомощна, с коляски на тахту. Желая как-то разрядить напряжение, он со свойственным ему чувством юмора сказал:
– Аня, вот уж не думал, что когда-либо еще уложу тебя в постель!
Она улыбнулась.
Она вроде бы была очень хороша собой. Сестра Ежи утверждала даже, что значительно привлекательнее меня, ну и, конечно, намного моложе, на что он ответил:
– С Ниной гораздо интереснее!Ревновала ли я его? Как это ни странно, но после того, как мы расстались, я никогда не думала о том, один он или нашел себе женщину. Даже если и так, я бы не страдала из-за этого. Дело даже не в том, что я сумела бы делить его с кем-то еще, хотя за все эти годы я научилась не давать воли своему воображению относительно прошлого Ежи. Все дело в том, что оно не было прошлым, потому что Ика постоянно присутствовала в нашей жизни – у нее всегда возникали какие-то сложности: школа, затем институт, покупка детям одежды, обуви, а впоследствии и машин. И еще потому, что я активно выступала в роли единственной слушательницы и утешительницы. Дня не проходило без жалоб Ежи, обсуждений коварного характера его жены и ее подлых поступков.
– Болтает повсюду, что я ее бил! – возмущался Ежи. – А я ее только раз укусил за попку. Она меня так разозлила, что я опрокинул ее на диван и укусил.
Больше всего его мучило то, что Ика пыталась его высмеивать. Он помнит тот воскресный день, когда они всей семьей вместе с Лодырем, который тогда еще был щенком, поехали в заповедник в Беловежу. Ежи шел впереди, ведя собаку на поводке, и вдруг он услышал, что дочери над чем-то смеются. Он обернулся и увидел, как Ика копирует его неуклюжую походку, переваливаясь с ноги на ногу и ставя ступни носками внутрь.Если бы я захотела описать историю своей любви, какую бы выбрала форму? И кого бы сделала рассказчиком? Может, Господа Бога? Ведь от Него я получила этот дар. Тогда почему все закончилось убийством? Почему развязка не могла быть иной?
Вот двое людей, которые полюбили друг друга, жили счастливо до глубокой старости. Шли вместе по жизни, держась за руки. К сожалению, один из них мертв, а другой…
Так о чем была бы эта книга, которую я никогда не напишу? О человеческой алчности? Об отсутствии веры? Об измене?Уже несколько дней комиссар не заглядывает ко мне, и надо признаться, что мне начинает его не хватать. Его визиты – единственная связь с внешним миром. Я здесь избавлена от компании, вероятно, потому, что подозреваюсь в совершении тяжкого преступления. Жалею, что я отказалась от его предложения приносить мне прессу.
– Это чтобы я прочитала: «Известная писательница Нина С. убивает сожителя…»? И дальше пикантные подробности из нашей жизни, типа: «Она была значительно старше его…»
– Вы же не сможете все время смотреть в стену, – сказал комиссар, похоже по-настоящему обеспокоенный.
– Такой же бесцветной и однообразной будет теперь моя жизнь.
– Кто это сказал?
– Я. Я, пан комиссар. Я – как человек, утративший всякую надежду.
Наши глаза встретились.
– Вы справитесь, – услышала я. – Дочь считает, что вы из прочного материала.
– Какая дочь?
– Та, из Лондона.В брвиновской вилле стало на одного жильца больше, а я была вне себя от счастья. Мне все доставляло радость: совместные завтраки и ожидание возвращения Ежи с работы. Когда раздавался характерный звук открываемых пультом ворот, я была счастлива. «Он уже здесь, – думала я, – через минуту его увижу». Можно было бы даже говорить о полной гармонии, если бы не случай, из-за которого мы едва не расстались, притом менее чем через полгода, после того как Ежи переехал ко мне.
В пятницу вечером он вернулся из Варшавы с довольно загадочной миной.
– У нас выходные впереди, – начал он, – у меня есть кое-что для тебя, вернее, для нас.
Он взял меня под руку, повел в спальню и попросил не смотреть минуту, пока он будет распаковывать подарок.
– Все, – услышала я, – можешь открывать глаза.
Я увидела ровно разложенные на кровати две пары ажурных чулок, белые и черные, а возле них вызывающе красные подвязки.
– Что это? – спросила я, чувствуя, как кровь отхлынула от головы.
– Чулки, – ответил он, весьма довольный собой. – Надень какие-нибудь из них, когда мы будем заниматься любовью.
Я отвернулась без слов и заперлась в ванной комнате. Меня всю трясло. Всплыла очень давняя сцена, которую мне с таким трудом удалось вымарать из памяти. Тот худой, сутуловатый мужчина, его жилистые руки и то, как он обнажался. Я почти ощущала на лице его дыхание.
Не знаю, сколько я провела времени, забившись в угол ванной комнаты. Ежи подергал ручку, но дверь была заперта изнутри.
– Нина, что случилось? – спросил он. – Тебе стало плохо?
– Я хочу, чтобы ты уехал отсюда, – ответила я.
Мне казалось, что я не смогу быть с этим мужчиной, что я не хочу его больше видеть. И что он такой же, как тот.
Я услышала, что Ежи уезжает на машине, и спустя какое-то время вышла из ванной. Столь хорошо знакомая с детства обстановка дома вдруг стала мне чужой. Я поняла, что без Ежи уже не смогу здесь жить. Позвонила ему на сотовый.
Он ответил мгновенно.
– Ты где? – спросила я.
– На Фрета, в канцелярии, – ответил он очень грустно.
– Вернись домой.
Через несколько дней Ежи спросил, почему я так странно себя вела.
– Из-за этих чулок?
Я утвердительно кивнула.
– Хотел как лучше, – сказал он, сокрушенно качая головой, – боялся, что секс со мной тебе приестся.Ежи перебрался на виллу где-то в конце июля, а в нояб ре мы решили провести несколько дней в Карвенских Болотах. Погода была не самая лучшая: низко над землей висели серые тучи, моросил дождь, – но тем не менее мы поехали. Он повез меня на «семейном» автомобиле, как он называл свой «додж». Эту машину он купил незадолго до нашей встречи, когда был в Канаде, потому что это было выгодно. А теперь он считал, что машину надо продать – для нас двоих она явно была слишком большой.
Наше пребывание там складывалось очень удачно, мы даже устроили вылазку в Гданьск, на новый фильм Михалкова «Сибирский цирюльник». Уселись в предпоследнем ряду, как и положено паре влюбленных. Ежи сгреб меня в охапку, так что у меня только голова торчала из-под его руки. Это было для меня очередным открытием. До сих пор подобные сцены я наблюдала лишь в кино: кто-то прижимает кого-то или целует, не обращая внимания на присутствие других. Фильм тянулся невыносимо долго, но меня это не особенно беспокоило, важно, что рядом был мой мужчина. Один раз мы прыснули со смеху, когда на экране появился Даниэль Ольбрыхский в очень потешном гриме.
