Владимир Колычев - От звонка до звонка
В глазах киллера ледяная пустыня. И ни грамма раскаяния. Впрочем, его раскаяние Родиону не нужно. Ему нужна правда о мокрушной конторе.
– Я хочу знать: кто меня заказал? – с нажимом спросил он. – Ты можешь этого не знать. Но ты можешь догадываться.
– Не знаю и не догадываюсь.
– Ладно. Начнем с другого. Как ты сюда попал?
– Очень просто. Мелкая кража.
– Ты мог попасть в Бутырку или в Матросскую Тишину, например. Но ты попал сюда.
– Есть люди, которые провели меня сюда. Кто они и как они это сделали, меня не касается.
– Меня касается.
– Я понимаю. Но ничем помочь не могу…
А ведь, похоже, он и в самом деле ничем не может помочь.
Видно, синдикатом заправляют башковитые боссы. Этот парень для них мелкая пешка, разменная монета в большой игре. Ему не положено много знать. Чтобы никто не смог выйти через него ни на боссов, ни на заказчика.
– Ты говорил, что служил во внешней разведке. КГБ?
– Угадал.
– Как вышел на тебя твой шеф? Откуда он знал про твое существование?
– Возможно, организацией заправляет кто-то из бывших генералов.
– Или из действующих. Такой вариант возможен?
– Может. Но мне все равно. Для меня главное…
Киллер не договорил – потянулась пауза.
– Что главное? – спросил Клещ. – Бабки?
– Нет. Главное – выполнить заказ.
– Тогда ты, братан, в пролете.
– Как знать…
Это было невероятно. Но парень сумел высвободить руки.
И разжавшейся пружиной бросился на Родиона. У него не было заточки. Но этот спец мог убивать голыми руками. Родион успел заметить два согнутых пальца на его руках – они метили точно ему в висок. Но увести голову с линии удара он не успевал.
Положение спас Клеш. Он сумел перехватить руку убийцы в самый последний момент. Навалился на киллера, но подмять его под себя не сумел. Тот увернулся и ударил Клеща в кадык. Пацан пропустил удар, дернулся как подбитый танк, схватился руками за перебитое горло, захрипел, выпучил глаза и кулем осел на пол.
Родион рассвирепел. И сам пустил вход кулаки. Удар, второй, третий… Киллер обмяк, распластался на полу, голова безжизненно откинулась. И тут из полутьмы всплыл Данек с табуреткой в высоко задранных руках. Башня у парня крепкая, два таких метательных снаряда не смогли пробить броню. Зато третий оказался для него смертельным. Тяжелая табуретка проломила височную кость. Можно писать некролог.
– Идиот! – рявкнул Родион на Данька.
Но тот, похоже, даже не услышал его. Стоял как вкопанный и пялился на покойника как баран на новые ворота.
В глазах паника и ужас. Еще бы, человека убил. Смертный грех. И утяжеленный срок…
– Погорячился ты, – уже более спокойно сказал Родион.
Перед глазами пошли красные круги, голова закружилась.
Родион начал терять сознание. Давала знать о себе ножевая рана.
Он смутно помнил, как в камеру ворвались вертухаи. До того как свет окончательно померк перед глазами, успел увидеть перед собой круглый фейс какого-то прапорщика. Голоса его он уже не слышал…
***
В себя Родион пришел на «кресте». Светлая палата, занавесочки на окнах, четыре шконки в один ярус, запах лекарств. Рана аккуратно перевязана, почти не болит. В руках, ногах слабость, слегка тошнит. Но жить можно.
Места все заняты. На одной койке кто-то спит – одеяло под подбородок, зубы к стенке. Вторая заправлена, на ней двое – режутся в карты. Болезные заметили, что Родион пришел в себя. Стиры из их рук мгновенно испарились. Лица растянулись в угодливых улыбках.
– Давно я здесь? – спросил Родион.
– Да нет, какой давно? Утром тебя сюда привезли. Часа три прошло… К тебе, это, Земеля приходил. Спрашивал, как ты…
– Земеля? Где он?
– Да в соседней палате. У него это, профилактический осмотр.
Родион понимающе усмехнулся. Вору вольготно и на тюрьме, и в зоне. Везде есть лазареты, везде можно выбить для себя щадящий режим. Пожил среди людей – чисто для авторитета, и можно ложиться на профилактический осмотр. Снова люди, затем санчасть, и так по кругу Неплохо.
– Палата отдельная?
– А то как же, – ощерился болезный. – И телевизор, и медсестра с уколами.
– Кто кого колет?
– Гы-гы, у них по очереди. Сеструха и к тебе приходила.
– На копыта мои смотрела.
– Зачем?
– А чтобы я их не отбросил…
– Гы-гы, и на ласты смотрела. Чтобы не склеились… Шухер! Сеструха идет!
Болезный определил это по стуку каблуков в коридоре.
Родион понял, почему он называл медсестру сеструхой. Из-за ее комплекции. Пудов шесть в ней, не меньше. Но толстой ее не назовешь. Просто рослая баба, крупная. Все, как говорится, при ней. Только вот личико малость подкачало.
– Очнулся? – глядя на Родиона, спросила она.
Голос густой, чуть грубоватый. И сама она грубоватая. Такая, если что, и врезать может. На своем месте баба. Запросто может передвигаться по лазарету без всякого сопровождения.
– Как видишь, сестренка.
– Рана не опасная. Жить будешь.
– Жить – это понятно. Вопрос в другом – как жить.
– Нормально будешь жить… Тебя в другую палату переводят. Прямо сейчас… Эй, лодыри, а ну поднялись! – рыкнула она на картежников.
Те вмиг подорвались со своих мест, вытянулисьв струнку.
– А ну взялись! – показала она им на шконку, где лежал Родион.
Хорошо, койка была с колесиками. Не пришлось им особо напрягаться, чтобы перетащить его в другую палату.
Это была палата, которую занимал Земеля. Светлые стены, паркетный пол, видеодвойка, холодильник, полированный шкаф для одежды.
– Хорошо тут у тебя, – сказал Родион. – Не потеснил?
– Потеснил чуть-чуть. Но я не в претензии. Сам же просил, чтобы тебя сюда перевели.
– Зачем?
– Скучно вдруг стало.
– А сестренка не веселит?
– Лялька, что ли? – осклабился Земеля. – Веселит. Когда настроение у меня есть. Но я могу укольчик ей в процедурной поставить. Там даже лучше…
– Хорошо ты устроился.
– А как же, положение обязывает… Ты тоже, говорят, неплохо повеселился. Два трупа у тебя на хате.
– Как два? Один же был…
– Клещ тоже ноги двинул.
Родион расстроился:
– Значит, загнулся пацан… Профи ему в кадык зарядил. Получается, наглушняк…
– Какой еще профи? – не понял Земеля.
– А тот, которому башку проломили.
– Это он тебя пикой пырнул?
– Он. А потом еще раз достать пытался. Если бы не Клещ…
– Откуда взялся этот профи?
– Откуда, не знаю. Но то, что по мою душу приходил, – это верняк. Кто-то заказал меня.
– Кто?
– Какая-то мокрушная контора.
– А если конкретней? Ты базарил с торпедой?
– Да, говорил. Только он ничего не знает. Эта контора реально шифруется.
– Ну хоть что-нибудь он тебе сказал?
– Я так понял, эту контору комитетчики возглавляют. Бывшие или даже действующие…
– Если комитетчики, тогда дело труба, – озабоченно покачал головой вор. – Комитетчики – это дохлый номер… Ты кому дорогу перебежал? Непонятки с красной крышей были?
– Да нет, не было. По крайней мере, здесь, в златоглавой, не было… Нет, красная крыша здесь ни при чем. Меня кто-то со стороны заказал. Бабки конкретные за меня отстегнули.
Только киллер восемьдесят штук должен был получить.
А весь заказ, я так думаю, штук на сто пятьдесят – двести потянул.
– Как этот упырь на кичу зачалился?
– Кто-то его вел. Вопрос, кто?
– В принципе можно пробить. Только без понту все, если за этой торпедой комитетчики стоят. Это контора серьезная… Как думаешь, кто мог тебя заказать?
– Не знаю, – задумался Родион.
– На кого грешишь?
– На Тычка. Но это падло прижимистое. Он же войну со мной из-за лавья начал. Чтобы двести штук баксов не отдавать. Кирьян его на счетчик поставил, ну, он в отморозку и пошел. Сам знаешь, какая каша заварилась… Вряд ли он с комитетчиками снюхался. Двести штук для него – все равно что серпом по яйцам…
– Не знаю, не знаю. Ты у него поперек горла стоишь.
Слишком крутую кашу он заварил. Не расхлебать ему это варево, пока ты жив. И Карабасу ты как кость в горле… Но двести штук – это большие бабки…
– Финансы у них есть. Тычок ювелира одного кроет. А тот некислыми бабками ворочает…
– А может, еще кто-то есть, кто некислыми бабками ворочает. И кому ты поперек горла стоишь… Ты подумай, кто это может быть… Ты на чьи бабки «Пирамиду» поставил?… На нефтебаксах это дело стоит, да?
– Нефтебаксы, они самые…
– Ты и дальше их качаешь?
– Есть немного.
– А что, если скважина больше не хочет делиться? Что может быть тогда?
– Что?
– Ба-алыпой нефтяной фонтан может быть. Ба-альшой выплеск, в котором ты можешь захлебнуться… Нефтяным боссам лучше раскошелиться раз, чем сливать в твой карман меньше, но чаще. Сечешь, куда я гну?
– Думаешь, я не думал об этом? Думал… Только я знаю этих деятелей. Тише воды, ниже травы. Со мной они связываться не будут. Это гора, не вопрос. Но эта гора может родить только мышь…
