Елена Логунова - Бонд, мисс Бонд!
Помимо обнюхивания и визуального осмотра, субботний шмон включал в себя тотальный обыск всех карманов и иных потенциальных захоронок, и надо было видеть, в какое волнение порою приходила Галина Викторовна, обнаружив короткие серо-рыжие волосы на подоле длинной Олиной юбки! Любящая мама так радовалась, воображая, что к ногам ее дочери пал благородный, в летах, английский лорд с редеющей, но все еще яркой шевелюрой цвета «красный перец с солью»! Просто язык у Оли не поворачивался признаться матушке, что это был соседский пекинес.
Субботним изыскательским работам Галины Викторовны никто не мешал. Костик на полдня уходил в бассейн и тренажерный зал, папа – в гараж, а Оля – в библиотеку, в музей или в парк, смотря по погоде.
Очередная суббота исключением не стала.
Поговорив с Олей по телефону, Галина Викторовна водрузила на плиту полуведерную кастрюлю для варки обещанного дочери холодца, вооружилась лупой и приготовилась проинспектировать вещички сына.
Она всегда начинала субботний шмон с него, это было очень хорошо для разминки. Восемнадцатилетний Костик был весьма бесшабашным человеком и не особенно старался прятать от маменьки следы своих мелких прегрешений. Ему даже нравилось подбрасывать ей разные шокирующие штучки, вроде початой коробочки презервативов или рубашки со следами помады на воротнике.
Иное дело – скрытная скромница Оля! Чтобы найти что-нибудь эдакое у нее, Галине Викторовне приходилось нещадно напрягать все органы чувств плюс фантазию.
На этот раз в кармане Костиковой куртки нашлось колечко от жестяной банки – может, пивной, а может, из-под пепси. В любом случае, это был криминал.
Не прекращая обыска, Галина Викторовна начала сочинять обличительную речь в фольклорном стиле: «Не пей, мальчик, гадость, козленочком станешь», и в этот момент Костик сам напомнил о себе пугающей эсэмэской: «Попал в аварию, срочно вези в грудной центр мои документы».
Увеличительное стекло выпало из рук Галины Викторовны и треснуло, придя в негодность. Обличительный пыл сменился крупной нервной дрожью.
Костик попал в аварию! В какую аварию, где, почему?! В бассейн он поехал на автобусе!
Галина Викторовна метнулась в гостиную, включила телевизор и, в страхе ожидая новостей, еще раз прочитала полученное сообщение.
Оно пришло с телефона Костика, но почему же он не позвонил? Не мог говорить? Потерял дар речи? Что же у него повреждено?
Новый центр торокальной хирургии, называемый в народе попросту «грудной центр», располагался на окраине города и славился уникальными операциями по пересадке органов.
Боже, боже! Что случилось с мальчиком?!
Тщетно стараясь не паниковать, Галина Викторовна отыскала паспорт и медицинский полис сына, быстро и небрежно оделась и побежала к соседнему универмагу, где всегда можно было поймать такси.
Люсинда еще некоторое время посидела в кафе, рассеянно барабаня ногтями по столешнице. Она обещала посильную помощь одной подружке, но при этом чувствовала себя виноватой перед другой.
Было понятно, что Оля далеко не равнодушна к Громову, проще говоря – влюблена в него, как дурочка, каковой она, вообще-то, отнюдь не являлась, а потому заслуживала чего-нибудь получше, чем авантюрный романчик с чужим женихом.
В самом-то деле, зачем она олигарху?
Что мистер Твистер будет делать с интеллигентной порядочной женщиной, не блещущей светскими манерами и неземной красотой?
Поматросит и бросит! Если вообще заметит бедняжку на местности.
С другой стороны, и Ксю не заслужила, чтобы ей портили личную жизнь, сбивая с истинного пути, ведущего прямиком под венец, ее среднеспелого жениха.
Ксения – девица яркая, холеная, с давней пропиской в буржуинском царстве и со всеми положенными барскими манерами. Ей по плечу окрутить хоть миллионера, хоть миллиардера, и уж она-то столь большим и жирным куском не подавится.
Картина была ясна.
– Мир – народам, землю – крестьянам, Громова – Ксюше! – постановила Люсинда и отправилась к означенной подружке – проведать ее, просветить и, если понадобится, поддержать.
– Тук-тук! – вслух возвестила о своем приходе Оля.
Постучать она не могла, потому что одну ее руку отягощали пакеты с покупками, а другую – гипс.
На ее «тук-тук» никто не отреагировал. Пришлось вульгарно колотить в дверь ногой.
Крепкие спортивные ботинки на ребристой, как танковые траки, подошве – подарок практичного олигарха – при столкновении с обитой металлом дверью производили эффектный грохот. Тем не менее, ответа вновь не последовало!
Уже сердясь, Оля поставила на пол пакеты, достала ключи и открыла дверь.
Вошла в дом и ужаснулась: в квартире было дымно, как в курной избе, и омерзительно воняло гарью!
– Костик! – закричала она, не усомнившись, что это именно братец устроил в их мирном доме не то пожар, не то газовую атаку.
В младые лета Костик питал предосудительную слабость к петардам и шутихам, которые часто делал сам, преступно нарушая правила пожарной безопасности и душевный покой обитателей всего дома.
Магниевые «бомбочки» мастеровитого Костика вплотную приблизили к инфаркту не одну старушку, «заседательницу» околоподъездных лавочек, а его удивительно горючие самодельные бенгальские огни во избежание пожара в квартире однажды пришлось накрыть кастрюлей, под которой они злобно шипели минут десять, оставив на паркете черный круг, похожий на след шаровой молнии.
По окончании школы с ее явно провоцирующим юных пироманов курсом общей химии Костик огненными потехами уже не баловался, но приближение Нового года вполне могло пробудить в нем былые склонности.
Бросив свои пакеты, Оля побежала в кухню («В горящую избу войдет!» – одобрительно прокомментировал ее внутренний голос) и распахнула окно настежь. Дымные тучи грозовым фронтом потянулись вон, видимость в пищеблоке немного улучшилась, и Оля увидела, что коптит, чадит и воняет эмалированная кастрюля на плите.
Она выключила газ, помахала рукой, разгоняя дым над емкостью, опасливо заглянула в кастрюлю и поморщилась при виде безобразного темного кома, из которого торчала мучительно скрюченная и дочерна обугленная куриная лапа. Поскольку Костик при всей его изобретательности подобных ингредиентов для изготовления петард не использовал, стало ясно, что дымовая завеса – дело рук Галины Викторовны.
– Мама! – возмущенно позвала Оля. – Ты что, уснула?
Сердито топая, она прошла в гостиную, а оттуда – в родительскую спальню, но маму нигде не нашла.
«Субботний шмон», – кашлянув, напомнил ей внутренний голос. Это был деликатный намек на то, что маменька вполне могла прозевать пожар, сосредоточившись на обыске Олиной комнаты.
– А что у меня там такого? – вслух подумала Оля, направляясь к себе и всерьез недоумевая, чем же мама так увлеклась.
Она толкнула дверь – и ахнула.
Галины Викторовны в комнате не было, а что касается риторического вопроса: «Что у меня там такое?» – то ответить на него можно было только трехэтажным матом.
Литературным языком можно было сказать, чего в комнате нет: чистоты, порядка и уюта.
Всегда были, и вот – пропали без следа, уступив место потрясающему разгрому!
На столе, на полу, на диване – повсюду! – толстым слоем лежали бумаги и бумажки, листы и листочки, записки, тетрадки, рисунки и прочие макулатурные сокровища, прежде бережно хранившиеся на книжных полках, в бюро и в выдвижных ящиках письменного стола.
– Мама! – ошеломленно повторила Оля.
Определенно, пора срочно менять семейные традиции! Доселе тихий и, в общем-то, безвредный субботний шмон вошел в неконтролируемую стадию бандитского погрома.
И, кстати, непонятно было, куда же делась начинающая, но очень результативно действующая погромщица – мама?
– Надеюсь, она не понесла свой разрушительный порыв в массы, – пробормотала Оля, неловко топчась по бумагам.
Она не могла сообразить, с чего ей начинать уборку.
Галина Викторовна тем временем пережила еще более тяжкое потрясение, потому что в грудном центре, куда она примчалась на такси, пациента Константина Романчикова не могли отыскать – никак, хоть ты тресни.
Треснул в результате халат на главвраче, которого истомленная страхом и тревогой Галина Викторовна в конце концов запросто схватила за грудки и прижала к пальме в холле, точь-в-точь как Бармалей Айболита. После этого инцидента привлеченный к поискам персонал клиники получил могучий мобилизующий пинок от главного, но и это не принесло результата.
Ни бумажные карточки, ни компьютерная база центра, ни живые люди, опрашиваемые и допрашиваемые в лучших гестаповских традициях, о пациенте Романчикове знать не знали.
Наконец, с двадцатой или тридцатой попытки, Галина Викторовна дозвонилась на мобильный телефон сына.
– Да, мам? – невозмутимо поинтересовался Костик сквозь размеренное чавканье.
