Владимир Колычев - Королева шансона
Костя давал приметы несуществующих грабителей, сам же их и запоминал, чтобы повторить их с первозданной точностью.
Голова соображала ясно, сердце билось четко, и температура в крови обычная, тридцать шесть и шесть.
Повезло ему, очень повезло. Мало того что клинок прошел в каких-то миллиметрах от сердца, так еще Алла не стала вытаскивать его. Вытащи она нож, Костя долго бы не протянул. А сейчас он и до больницы дожил, и операцию выдержал. Состояние у него стабильное, и чувствует он себя вполне сносно. Только вот душа болит… Ведь он же любил Аллу. Может, и не так нежно любил, как раньше, но все-таки. А она его ножом… И только для того, чтобы отомстить за какого-то выродка…
Следователь выслушал его, составил протокол, дал ознакомиться с ним под роспись. На этом общение с ним закончилось.
Но не успел он уйти, как появился Геннадий Захарович.
— Ну, и кто тебя убивал? — спросил он.
— Двое с ножами, — отвел взгляд в сторону Костя.
— И я тебе поверю? — усмехнулся Завьялов.
— Ну, вы же знаете, где я был. И с кем.
— Она тебя ножом ударила?
— Нет, я от нее шел, а тут двое с ножом, — скривился в подобии улыбки Костя.
— Это хорошо, что ты шутишь. Значит, жить будешь.
— А куда ж я денусь?
— И что дальше?
— Ну, к Алле больше не вернусь.
— Чтобы вернуться, надо знать, где она. А ее нигде нет.
— Вы ее ищете?
— А как же! Человек должен отвечать за свои злодеяния. Странно только, что ты этого не понимаешь.
— Понимаю.
— Тогда зачем следователя за нос водишь?
— А вы бы свою жену сдали? Вдруг Тамара Марковна взяла бы и пырнула вас ножом в живот. Вы бы ее простили?
— Алла тебе не жена! — отрезал Завьялов.
— Она больше, чем жена!
— Даже так?
— Даже так! — кивнул Костя. — Так было. Но уже так не будет. Теперь Алла для меня никто…
— В розыск ее подавать надо, а не цацкаться с ней.
— Надо. Но я ее не сдам.
— В милосердие играешь?
— Это не игра. Это мой прощальный привет. Пусть живет как знает. Но без меня.
— Это правильно… Но ее все-таки будут искать.
— И посадят?
— И посадят.
— А я буду чувствовать себя перед ней виноватым, поеду к ней на свидание, дальше — больше. Кому это нужно?
— Зое точно не нужно!
— Вот и я о том же… Не троньте Аллу, забудьте про нее, оставьте ее в покое. Тогда и я забуду о ней.
— Ну, забудешь ты ее или нет, это твое личное дело. Но встречаться с ней больше не смей!
— Даю слово, — пообещал Костя.
— Смотри, слово принято. И если вдруг что, снисхождения не жди, — вроде бы в шутку, но все-таки больше всерьез сказал Завьялов.
— Я вас уважаю, Геннадий Захарович, поэтому и слово сдержу.
Этот человек действительно достоин уважения. Он ведь понимал Костю, потому и не заставлял его отречься от Аллы. И ее не пытался сжить со свету, хотя, в принципе, возможности у него для этого были. Он всего-то хотел нейтрализовать Аллу, поэтому и приходил к ней для серьезного разговора…
Может, это ее и взбесило? Может, она потому и схватилась за нож? Но если так, то не Завьялов в этом виноват. Это в Алле взыграла ей гадючья суть, и, скорее всего, Костя совершал большую ошибку, выгораживая ее…
Тесть ушел, а на Костю вдруг напала нервная дрожь. Сознание помутилось, на лбу выступила испарина, поднялась температура.
А чуть позже в палату вошла Алла. Белый халат на ней, на голове шапочка с черным крестом. Красным должен был быть крест, а он почему-то черный, и еще гадюка на нем с раскрытой пастью — шипит, извивается. И нож у нее в руке, который она держала, как будто это был шприц.
Она изогнула губы в змеиной улыбке и попросила заголить ягодицу, будто собираясь сделать укол. Но Костя знал, что сейчас она всадит ему нож в сердце, поэтому схватил ее за руки.
Она извивалась, как схваченная за горло змея, ругалась, требуя отпустить ее, но на помощь не звала.
Помощь пришла сама по себе. В палату вдруг ворвались двое мужчин, схватили Аллу и куда-то повели… Только это не Алла была, а какая-то другая женщина.
Но, как вскоре выяснилось, Костя не зря принял эту женщину за подлую и коварную Аллу. Это была купленная медсестра, которая собиралась вколоть ему лошадиную дозу инсулина. И она бы сделала это, если бы Костя не схватил ее за руки, не удержал. Этим он выиграл время, которого не хватило оперативникам.
Оказывается, по благословению Завьялова Алексей Греков попал в оперативную разработку, и это дало свой результат. Хоть и с небольшим опозданием, но милиция узнала о готовящемся покушении, были приняты меры. Да и Костя, оказывается, не оплошал. Как будто само Провидение заставило его увидеть Аллу в подкупленной медсестре, разглядеть в ней знакомую подлую и коварную суть убийцы…
Глава 25
Суд на воле заседает, а здесь, в тюремной зоне, — сходится. Потому что это не обыкновенный суд, а воровской. Сход, суд, приговор.
— Твое счастье, Кустарь, что ты сам объявился… — Шепелявя, проговорил вор Андерсон.
У Андерсона и авторитет реальный, и гладиаторы — конкретные, да и сам по себе он очень опасен. Законным ворам не полагается убивать своими руками, но ведь может возникнуть момент, когда за оскорбление требуется спросить быстро и в полной мере. А у Андерсона, говорят, заточка в рукаве, ему стоит взмахнуть рукой, и клинок готов к бою. И удар у него быстрый, жалящий, смертельный. К тому же никто не знает, в каком рукаве у него заточка на этот раз. Он ведь как с правой руки мог ударить, так и с левой.
Впрочем, Миша смеяться над его шепелявостью не собирался. И опасно это, и, вообще, не до смеха ему сейчас. Быть бы живу, как говорится.
А если его приговорят к смерти, то не Андерсона надо бояться. Вор точно не будет приводить приговор в исполнение, для этого есть «палачи». Один из них стоял за спиной у Миши. Мощный «бык», руки у него сильные, тренированные. Одно только слово, и Мише просто свернут голову. А завтра утром начальник оперативной части узнает, что заключенный Кустарев ночью упал со второго яруса и свернул себе шею. Поверит Шелепов, что Миша сам свалился с «пальмы», или нет, дело десятое и покойникам не интересное…
— Если бы мы сами насчет Яремы пробили, ты бы, Кустарь, не отвертелся. А так у тебя есть реальный шанс. Пол-«лимона» баксов ты отстегиваешь родным Яремы, а «лимон» — чисто на воровской «общак». Сделаешь — живи. Нет — умирать будешь долго и мучительно. Какие вопросы? — Андерсон улыбался вроде как добродушно, но во взгляде ледяная космическая пустота.
Миша не робкого десятка, но все-таки поползли у него мурашки по коже.
— Сам я ничего не смогу сделать, возможностей нет. Но я нарисую банковские реквизиты, открою пароль.
Не должен Миша этого делать, но, увы, другого выхода у него не было. Слишком крутой оказалась зона, куда он попал. Целых четыре законных вора мотали здесь срок, и знатных жуликов наряду с «положенцами» хватало. Скорее он сам зависнет, чем сможет прокинуть воровскую братию через это дело. Нереально прокинуть…
Как это ни смешно, но никто из воровского суда не знал Ярему лично. Никому из них и дела до него нет, но закон требовал спросить с убийцы коронованного вора, поэтому они готовы превозносить Ярему. И превозносят — честный вор, уважаемый бродяга, все такое прочее. И попробуй скажи, что это не так. Попробуй скажи, что все это дешевый фарс, за которым стоит «золотой телец». За полтора «зеленых лимона» они слепят святую икону хоть с самого черта… Так это или нет, но Миша их всех здесь ненавидел. И будь его воля… Но не было здесь его воли, поэтому приходилось жертвовать деньгами. Своими деньгами!
— А от тебя больше ничего и не требуется, — усмехнулся Крюк.
— Я даю вам реквизиты, и вы снимаете деньги? — спросил Миша.
— И твое счастье, если мы сможем их снять.
— Ну, снять вы их сможете. Но это будет непросто. На Кипр надо людей посылать, доставку наличности организовывать.
— Я же говорю, это не твоя забота.
— Да, но потом окажется, что эта услуга не бесплатная. А комиссия может и десять процентов составить, и двадцать. Если двадцать, то это триста тысяч, и эти деньги я буду вам должен. А где я их возьму?
— Ты переживаешь за комиссионные? — Андерсон правильно понял Мишу.
— Переживаю, — серьезно ответил Миша, даже не собираясь паясничать.
Не в том он сейчас положении. Плата за транзакцию могла стать для него ножом к горлу. Прижмут его воры к стенке и начнут требовать плату, тогда придется раскрывать более крупный счет. Дальше — больше…
— Все правильно говоришь, Кустарь, — согласился Андерсон. — Процент за комиссию — это вроде бы мелочь, но влететь можно конкретно… Не будет никакой комиссии, это мое слово.
Миша удовлетворенно кивнул.
Страшно ему. На кону — жизнь, и, казалось бы, сейчас не время мелочиться. Но уважающий себя человек должен правильно соображать в любой ситуации. Тогда не только он себя будет уважать.
