Елена Михалкова - Алмазный эндшпиль
– Но как бы Хрящевский доказал, что твоя смерть заказана именно Купцовым, а не кем-то другим? – возразила Майя.
– Самый простой способ – связать убийство и Купцова с помощью оружия. Те, кто охотился за мной, должны были сбросить на месте преступления ствол. Дальше все элементарно: сыскари находят оружие возле моего тела, убеждаются, что пули выпущены из него, пробивают ствол по базе и видят, что он принадлежит кому-то из охранников Амана. Тот, конечно, будет твердить, что пушку у него украли, но его никто не станет слушать. Выстраивается логическая цепочка: курьер Хрящевского убит человеком Амана Купцова. Уверен, что именно так все и задумывалось.
– Но поскольку ты остался жив…
– Но поскольку я остался жив, – продолжил Антон, – все пошло не так. Теперь, если узнают, что я не умер, меня должны прикончить хотя бы затем, чтобы я не начал болтать лишнего. Как сейчас, например.
Он замолчал, рассеянно барабаня пальцами по спинке кровати.
– Чертовски неприятно оказаться расходным материалом, – пробормотал он. – Пешкой. Хотя будь я ладьей, как Верман, это ничего бы не изменило. Какая разница, кем умирать – пешкой или ладьей?
– Никто не собирается умирать, – резко возразила Майя. – И при чем здесь Моня?
– Ты шутишь?
Они уставились друг на друга: Майя – с неожиданной враждебностью, Антон – недоверчиво.
– При чем здесь Моня? – повторила она.
Антон наклонился к ней, и Майя подавила желание отодвинуться назад. У нее возникло неприятное ощущение, что она только что выставила себя идиоткой. Темно-голубые глаза сверлили ее, и оказалось нелегко выдержать этот взгляд.
– Ты в самом деле не понимаешь, – бесстрастно констатировал Антон. – Хорошо, я объясню. Начинается передел ювелирного рынка, и в ход пойдут все средства. Они уже пошли: Вермана шантажируют, меня едва не прикончили. Хрящевский избавляется от конкурента. Григорий Стропарь ему не по зубам, Николай не рискнет замахнуться на такую махину. Но Амана он подведет под монастырь. А когда его план осуществится, Хрящ начнет подчищать за собой следы. Независимо от того, получится у Мони подсунуть Купцову бриллианты Хряща или нет, участь его решена, ведь он – свидетель, ключевая фигура на шахматном поле. Допустим, Верман решит рассказать обо всем Купцову…
– Не решит, он уже принял правила игры.
– Только допустим! Твой Моня далеко не дурак, он понимает, что недолго проживет после этого, потому и не идет к Аману. Но чего он, похоже, не понимает – так это того, что и после падения Купцова он тоже проживет недолго. Хрящевский никогда не оставит в живых такого серьезного свидетеля его игры! Поэтому Верман при любом раскладе не жилец. Ни он, ни все, кто замешан в этом деле. Хрящ избавится от каждого!
Побледневшая Майя молча смотрела на него, и Белов окончательно разозлился. Ужас, проявившийся у нее на лице теперь, когда она все поняла, привел его в ярость. Ее ужас показывал, насколько далека от него, Антона, эта благополучная красивая женщина, насколько ее мир спокойнее и безопаснее, как далеко ее дорога уходит в сторону от его собственной. Такую женщину он мог бы встретить в прошлой жизни, не в этой. А в этой их неумолимо разводило друг от друга, и он ничего не мог с этим поделать.
– Бросай своего Вермана и смывайся, – грубо посоветовал Белов. – Помочь ничем не поможешь, только под ногами будешь путаться. Заодно и тебя пристрелят под шумок, чтобы не сболтнула лишнего. Теперь дошло, во что ты ввязываешься?
Она молчала.
– Я уйду через час, – пересилив себя, добавил Антон. – В твоей квартире не должно остаться никаких следов моего пребывания.
Майя встала, словно соглашаясь. А в следующую секунду теплые руки обвились вокруг его шеи, как будто ничего и не было сказано, и на него пахнуло слабым горьковатым кофейным ароматом.
– Ты что, дурак? – дружелюбно спросила Майя. Она смотрела на него снизу вверх с каким-то детским любопытством и не собиралась разжимать руки, хотя он мотал головой и пытался выбраться из плена. – Ты думаешь, я сейчас все брошу и уеду, да? Моню брошу, тебя… Ты правда так считаешь?
– Слушай… Отпусти! – буркнул Антон. – Что за глупости! Ты что, ребенок? Хватит цепляться!
Но Майя продолжала обнимать его. Оттолкнуть ее Антон боялся и стоял, как идиот, не понимая, что ему делать. Еще этот ее странный, щекочущий ноздри запах… Он волновал, будоражил, заставляя забыть о благих намерениях. Эта женщина – высокая, гибкая, сильная – хотела его, не скрывая своих желаний, и сейчас Антон никак не мог сообразить, какого черта ему взбрело в голову отказываться от такого подарка судьбы.
– Ты можешь говорить что угодно, – сказала Майя, не дождавшись ответа, – но я никуда не поеду. И мне будет гораздо легче, если ты перестанешь обижать меня и грубить. И вообще…
Что «и вообще», она не закончила, тонкими пальцами пробежавшись по пуговицам на своей рубашке. Рубашка полетела на пол, и на полу через несколько минут оказалась очень кстати, потому что до спальни они так и не дошли.
Час спустя Майя задремала на его руке, промурлыкав перед тем, как закрыть глаза, что-то вроде «а ты хотел уйти…»
– Слушай, я только…
«…собирался защитить тебя», – должен был закончить Антон. Но замолчал. Ему не хотелось ничего говорить, а хотелось лежать, незаметно засыпая, ощущая тяжесть ее лохматой головы на руке и тепло дыхания на своей коже.
К тому же именно сейчас он окончательно понял, что не сможет сказать ничего, что изменило бы ее решение. Для Майи побег был сродни предательству.
Ему вспомнилась Лена – маленькая, хрупкая, похожая на олененка Лена. Большеглазое чудо, такое нежное, такое неприспособленное к жизни… Стоило им пожениться, и она немедленно уволилась, закатив напоследок на работе грандиозный скандал. Белов тогда удивился: он не представлял ее скандалящей, выясняющей отношения.
Она осела дома, стала много читать, красиво и умно говорила с ним по вечерам о теме совести в творчестве позднего Чехова. Приобщила Антона к выставкам и театру. Была легка, жизнерадостна и чуточку бестолкова – как раз настолько, чтобы это добавляло ей прелести.
И первая сбежала, когда Антона начали выживать из города.
Конечно, он сам предложил ей уехать. Его компаньона тогда убили… Да нет, черт возьми, не компаньона, а Саньку! Хитреца и балагура Саньку, который на всех школьных фотографиях скалил зубы, и даже в детском садике на горшке был снят с лукавой ухмылкой – хоть и беззубой. Саньку, готового лезть за Антона в любую воду, в любой огонь – и все с тем же радостным оскалом. Он и стоя перед дьяволом усмехался бы ему в лицо.
Его застрелили выстрелом в голову. Стоя над телом друга в морге, Антон не чувствовал ничего, кроме недоумения: что они здесь делают, он и Сашка? Им обоим здесь не место.
Он вернулся домой, рассказал обо всем Леночке и прибавил, что ей лучше уехать.
– Да, я тоже так решила, – кивнула жена. Он проследил за ее взглядом и увидел у стены собранный чемодан.
– Когда ты позвонил и сказал, что Сашу застрелили, я сразу подумала – ты захочешь, чтобы я была в безопасности, – прибавила она, глядя на него честными глазами.
Конечно, он именно этого и хотел… И не мог понять, что же его так поразило в этом собранном чемодане с выпирающими боками.
Спустя час Лена уехала. На прощание она ласково погладила его по щеке:
– Бедный мой, бедный! Ничего, это скоро закончится, и я приеду.
Он тупо кивнул, чувствуя то же, что и в морге: глухое недоумение.
Жена больше не приехала. О том, что она подала на развод, он узнал из сухой официальной бумаги. Неприспособленный к жизни олененок обнаружил удивительную деловую сметку, опустошив его счета и отсудив половину квартиры. Воспользовавшись тем, что Антон не вылезал от следователя, Лена вывезла все содержимое квартиры, включая стулья. Мужу она оставила только книги. Чехов с его совестью больше ее не интересовали.
Когда Майя с Антоном проснулись – одновременно, от какого-то звука, – она села на кровати, потянулась к Белову.
– …а ты мне не пообещал, – пробурчала она ему в плечо.
– Что не пообещал?
– Что не будешь больше грубить! Обещай!
Белов, ничего не говоря, просто молча кивнул, соглашаясь: да, он больше не будет обижать ее. Майя с опаской бросила взгляд в окно, ожидая, что отражение снова сыграет с ней злую шутку, но никакого отражения не увидела – только небо, накрывшее макушки домов, и больше ничего.
Валентин Петрович Дымов, начальник службы безопасности Николая Хрящевского, выглядел добродушным, как наевшийся булочек слон. Он даже не смотрел на Игоря и Гену: сидел себе с чашкой в руках, шумно втягивал горячий кофе. Но те сидели перед ним ни живы ни мертвы.
Игорь бросил косой взгляд на Генку. Да, напарник оказался жидковат: вжался в спинку стула и, похоже, даже старался не дышать. Глаза при этом верноподданически выпучил и взирал на Валентина Петровича с готовностью выполнить любые его указания.
