Тимоти Уилльямз - Черный Август
– Весьма целеустремленный юноша, этот Пьеро-младший, – рассмеялся Тротти.
– А его старшая сестра, не менее целеустремленная молодая женщина, очень целеустремленная и очень счастливая.
Тротти смотрел на нее, любовался ее молодостью, энергией и счастьем, и в носу у него вдруг защипало. Проползающие мимо годы, ностальгия по незаметно пролетевшим дням…
– Пьеро, – проговорил он вслух, – неплохое имя.
– Дома все зовут его Рино. Иногда это маленький монстр. Но он может быть и нежным… когда захочет.
Тротти снял трубку и нажал кнопку.
– Коммутатор.
– Синьорина, не могли бы вы соединить меня с номером…
– Комиссар Тротти?
– Да. Не могли бы вы соединить меня с Болоньей, телефон 232-34-23?
– Комиссар Тротти, вас искала какая-то молодая дама.
– Это моя крестница, она сейчас здесь, у меня.
– И еще, комиссар Тротти.
– Да?
– Заходил комиссар Майокки. Он хотел вам что-то передать.
– Все в порядке. Свою записку он оставил у меня на столе. Благодарю вас.
– Комиссар Майокки просил передать, что он еще к вам зайдет. Ему нужно о чем-то с вами переговорить.
– Спасибо, синьорина. А теперь соедините-ка меня, пожалуйста, с Болоньей – 232-34-23… – Не дожидаясь ответа, Тротти положил трубку на рычаг и улыбнулся Анне Эрманьи. – Я почему-то уверен, что у Пьоппи родится мальчик. Нутром чувствую. И абсолютно уверен, что она назовет его Пьеро.
Анна широко улыбнулась.
– Мне тоже хочется детей. Кучу детишек.
– Не все сразу, Анна, – сказал Тротти и снова нахмурил лоб. – Подожди, пока не подыщешь работу. Ты же еще очень молода – двадцати даже нет. А Пьоппи без малого тридцать. Может, и поздновато немножко для первого ребенка, но она столько училась. Зато сейчас у нее хорошая работа.
– Пьеранджело говорит, что мы будем жить в деревне.
– А как же ФАО? – спросил Тротти с беспокойством. – И твоя переводческая работа в Риме?
– Не волнуйся, дядюшка, не волнуйся, дурака я никогда не сваляю. Прежде чем обзаводиться семьей, мне нужно выучить английский и французский. Хотя стоит мне только посмотреть на Пьеранджело – и всей моей целеустремленности как не бывало.
– Я тебя понимаю. – Тротти вздохнул и быстро прибавил: – Хочу поговорить с Пьоппи. Мы с ней уже четыре дня не разговаривали. А она может родить в любую минуту. Только бы блондинка на коммутаторе соединила.
Телефонный аппарат, словно вняв его пожеланию, начал мигать лампочкой.
– Да?
– Комиссар Тротти, вы не сказали мне – ваш звонок в Болонью частного характера?
– Я звоню дочери – она ждет ребенка.
– Это частный звонок, комиссар?
– А какая разница?
– Вы же знаете новые правила, комиссар. Начальник квестуры распорядился не предоставлять частных междугородных переговоров. Говорит, слишком много частных звонков, что квестура на них разорится, что коммутатор перегружен.
– Коммутатор перегружен? О Господи, да на носу феррагосто! Ведь в квестуре почти никого нет!
– Но ваш вызов – частный?
– Частный? Будь у меня собственный телефон, как у Меренды, Майокки и остальных, мне не нужно было бы вообще пользоваться коммутатором.
– Попробуйте и меня понять.
– Синьорина, я вот-вот стану дедушкой… И вы меня тоже поймите.
– Я всего лишь выполняю распоряжения, господин комиссар.
– Продолжайте выполнять распоряжения. Огромное вам спасибо, – прохрипел Тротти и со злостью бросил телефонную трубку.
БолоньяБлондинка на коммутаторе, должно быть, сжалилась: безобразный зеленый аппарат неожиданно зазвонил. Тротти схватил трубку:
– Пьоппи?
– Прошу прощения?
– Нандо? – громче спросил Тротти. Звуки его голоса отскакивали от пустых стен кабинета.
– Кто это? – Мужской голос со знакомым болонским акцентом.
– Это синьор Тротти! Я хочу переговорить с дочерью. Это ты, Нандо?
– Нандо нету. Кто это говорит, простите?
– Отец Пьоппи.
– Простите – не расслышал.
– Отец синьоры Солароли – отец Пьоппи. Как она? С ней все нормально?
– Полицейский?
– Где Пьоппи? – Тротти перешел почти на крик. – С ней все в порядке? Где Нандо?
– Простите. Я брат Нандо. Нандо в больнице.
– Как она? Я думал, что роды начнутся через день-другой.
– Ее отвезли в больницу прошлой ночью.
– Она уже родила? Мальчик?
– Пока ждем – не знаю.
– Как так – не знаете? С моей Пьоппи все в порядке? Что-нибудь случилось?
– Нандо сказал, что собирается вам позвонить.
Пальцы Тротти, сжимавшие трубку, побелели. Сосредоточенный, насупленный, он вперил взгляд в пол, в пятно желтого света, косо падавшего из окна кабинета.
Анна Эрманьи следила за ним своими прекрасными немигающими глазами. Она протянула руку и дотронулась до его запястья.
Где-то ворковал голубь.
– С моей дочерью все в порядке?
– Прошлой ночью у нее были боли – часа в два утра, – и мы вызвали скорую. Было небольшое кровотечение. Но вроде бы тревога ложная. Сейчас она в больнице. У нее отдельная палата, с ней мой брат. Мама тоже там.
– Значит, ничего плохого?
– Синьор Тротти, я могу дать вам телефон. Болонья, городская больница, 423-42-53.
– 423-42-53, – повторил Тротти и левой рукой записал телефон на промокашке, которую успела ему сунуть Анна Эрманьи. – Огромное спасибо. Значит, она в норме?
– Вчера вечером она почувствовала усталость, но поужинала нормально. Ложная тревога.
– У номера есть добавочный?
– Нет, телефон прямой.
– Спасибо, – сказал Тротти, медленно опустил трубку и тут же нажал на белую кнопку.
Он посмотрел на Анну, которая сидела, сцепив пальцы, и молча ему улыбалась.
В трубке зазвучал голос телефонистки.
– Синьорина, будьте добры, Болонью, 423-42-53.
– Надеюсь, звонок не частного характера?
– Что за странная мысль? Болонья, 423-42-53.
– Мальчик или девочка, комиссар?
– Чем быстрее соедините, тем скорее узнаете.
Телефонный разговор– Это ты, Пьоппи?
– Папа?
– Пьоппи, с тобой все в порядке?
– Откуда ты звонишь, папа?
– Я звонил тебе домой, там какой-то мужчина сказал, что ты в больнице. Мне нужно было тебе раньше позвонить. У тебя все нормально, Пьоппи? Выезжаю следующим поездом в Болонью.
– Не нужно.
– А как ребенок?
– Нет пока никакого ребенка.
– Мужчина сказал, что у тебя было кровотечение.
– Пустяки.
– Какие пустяки, если тебя забрали в больницу? Почему началось кровотечение? И когда ты собираешься рожать?
– Ложная тревога. Ну потеряла немного крови.
– Почему это началось?
– Роды должны начаться послезавтра.
– Почему ты мне не позвонила?
– Да беспокоиться правда не о чем, папа.
– Но я за тебя волнуюсь, Пьоппи.
– И напрасно. Ты должен отдыхать. Ты звонишь с озера?
– Где Нандо?
– Нандо здесь, рядом.
– Я сегодня же сажусь на поезд, Пьоппи.
– Но это глупо.
– Завтра утром я буду у тебя.
– Завтра утром даже ребенка еще не будет.
– Ты звонила матери в Америку?
– У мамы есть дела и поважнее.
– Почему ты такая упрямая, Пьоппи? Почему не хочешь, чтобы я тебе помог? Я твой отец – я хочу быть рядом с тобой.
– Да это совершенно не нужно.
– И с мальчишкой.
– С каким мальчишкой?
– С ребенком – ведь родится мальчик, надеюсь?
– Послушай, папа, приезжать тебе сюда совершенно незачем. Со мной все в порядке. Ребенок еще не родился. Я тебе завтра позвоню. На нашу виллу на озере. А ты тем временем отдыхай. Успокойся. Рядом со мной Нандо. И его мать и сестра. Со мной все нормально, клянусь тебе. Не волнуйся за меня и не беспокой понапрасну маму. Скажи ей, что я в норме. Следи за собой, папа. Чао, любимый.
– Но Пьоппи…
– Я тебя люблю, папа. Чао.
Снупи– Чудесная девушка.
– Моя крестница.
Во рту у Майокки торчала незажженная трубка. С лукавым, ироничным изумлением он поднял брови:
– Не ври. Пьеро. – Он примостился на рабочем столе Тротти.
– Моя крестница, Анна Эрманьи, которую я не видел много лет.
– Малость для тебя молода, а, Пьеро?
– Она девушка Пизанелли – его невеста.
Майокки рассмеялся. Потом кивком показал на лежавший на столе конверт:
– Что ты думаешь?
– О фотографии?
– Ты узнал женщину, Тротти?
– Мария-Кристина Беллони.
– Ты был на вскрытии?
– Ушел с половины, когда их дядя опознал тело.
– Как Марию-Кристину?
Тротти кивнул.
– Я собирался поехать в Брони, – сказал Майокки. – Потом решил подождать тебя, думал, зайдешь. Болтался здесь до начала второго – и узнал, что труп идентифицировали как младшую сестру.
– Марию-Кристину, – кивнул Тротти.
Майокки вынул изо рта трубку и задумчиво постучал ею о ладонь.
– Что ты думаешь делать, Пьеро, ведь убили младшую сестру?
– До тех пор пока не увижу отчет Боттоне о вскрытии, ничего делать я не собираюсь.
