Ирина Глебова - Выкуп
Там, на пляже, Викентий и познакомился сначала с одной семьёй из Москвы – чиновник высокого класса с женой и дочерью, – потом, через них, и с другими соотечественниками. Их было немного, все друг с другом перезнакомились, общались. Ингу Баркову тоже все знали: она приходила сюда на пляж, прекрасно плавала, уже неплохо каталась на доске. Здесь всем хотелось освоить теперь уже знаменитый на весь мир, но именно гавайский вид развлечения – плавание на узкой доске по волнам во время прибоя. На пляже было полно инструкторов, готовых заниматься с новичками. У Инги Барковой, как рассказали Кандаурову, получалось лучше, чем у других.
Слушая, Викентий сидел на песке и смотрел, как ловко мчатся верхом на досках целые группы парней и девушек, да и людей постарше. Вот фигурка кажется так опасно далеко, но вот она вновь возникает прямо из бурлящей пены у самого берега, ловкий пловец стоит во весь рост на самом гребне водяного вала – пена окутывает его ноги, загорелое мокрое тело сверкает на солнце… Викентий сам хорошо плавал, не боялся даже очень больших волн, умел подныривать под них в тот самый момент, когда волна, кажется, собьёт с ног. И здесь он не удержался, нашёл инструктора и стал на доску. Через полчаса, несколько раз сбитый с ног прибоем, он вдруг ощутил, как ноги сами развернули доску так, что волна легко подняла его, опустила, покачала… На берегу новые знакомые захлопали, и он понял – получается! Эх, ему бы времени побольше!
Среди туристов, говорящих на русском языке, не было никого, кто бы подходил под описание «молодого белого мужчины» – гостя Барковой. За время, прошедшее после её гибели, из Гонолулу уехали только двое русских – пожилой бизнесмен из Иркутска со своей молодой подругой. Всё-таки Кандауров сделал так, что официант из «Ройял Гавайян» увидел двух, наиболее подходящих по возрасту, мужчин. Но нет, ни одного он не опознал.
Кандауров постоянно думал о той странной фразе: «Merci, cheri tant» – «Спасибо, дорогая тётя». Эти слова – единственная странность во всей истории, единственное, что обращает на себя внимание. Подобное вольное обращение предполагает давнее знакомство – близкое, может быть даже интимное. Не обязательно, конечно, но очень возможно. Между близкими людьми, а тем более любовниками, всякие словечки в ходу, иногда очень необычные. Но… молодой человек говорит молодой женщине «тётушка»!.. Это может объясниться очень просто: какой-то случай, анекдот, цитата из книги. Но, может, и ещё проще – в самом прямом смысле «тётя» и «племянник».
Викентий думал об этом, лёжа на жёлтом песке Вайкики и глядя на ревущий далеко за молом грандиозный прибой. «Канака!» – вдруг вспомнил он. – Этот прибой называется «Канака», то есть «Мужчина». А вот этот, спокойный, разбивающийся о берег – «Вахине» – «Женщина». Ему стало радостно: надо же, как давно, в юности, он читал рассказы южных морей Джека Лондона, а вот же – всплыло в памяти! Невероятно, что он видит всё это сам! А ведь не будь гибели молодой красивой женщины, и, возможно, никогда в жизни он не очутился бы на Гавайях…
Он вновь мысленно вернулся к Инге Барковой и её «племяннику». Но ведь настоящих племянников у погибшей не было – ещё дома, в Харькове, Кандауров интересовался всем, что касалось Барковой. Она была одним ребёнком в семье. Единственный, кто имел пусть и не прямое, но право называть её «тётей» – это племянник её мужа, Вадима Сергеевича. Кстати, тоже единственный племянник – Константин Охлопин.
Это была очень зыбкая привязка, ничем не обоснованная. Викентий поначалу даже упрекнул себя: ну не понравился ему Костя Охлопин, показался искусственным, себе на уме. Но, во-первых, это была единственная встреча, можно и ошибиться. Во-вторых, даже если и так – при чём тут гибель Инги? Ведь он знает: племянник Вадима Баркова и его деловой помощник был как раз в это время совсем в другом конце света, в Швейцарии, в городе Берне по делам банка. Где Берн, а где Гонолулу!
Но когда мысли о Константине Охлопине дважды разбудили его среди ночи, Кандауров сказал сам себе: «Ладно! Попробую кое-что проверить».
В конце концов, хоть и далеко Берн, но прилететь оттуда можно. Особенно, если очень хочется! В одной, можно сказать семье, так близко друг к другу – молодая красивая женщина и молодой, очень обаятельный мужчина. Они не кровные родственники. И хотя она – жена дяди, но разве не знает Викентий множество подобных адюльтерных историй! Кто знает, какие отношения были у Инги и Константина? А вдруг?…
Кандауров прекрасно понимал, что даже если Охлопин и прилетал из Берна к своей «тётушке», то это ещё не значит, что он её убил. Скрывает свой приезд? Это естественно, ведь связь подобного рода держат в тайне. А тут ещё узнаёт, что Инга погибла – тем более не признается! И даже если погибла в его присутствии, и это всё равно может быть случайностью. Хотя, конечно, мотивы при таком раскладе отношений, у Константина Охлопина могли и быть… Однако, пока что всё это – лишь пустые умозаключения. Вот если бы добыть хотя бы один факт, подтверждающий их!
С утра пораньше Кандауров поспешил в полицейское управление, к своим коллегам. А вскоре, вместе с Денни Боргеном и ещё одним детективом – Питером Чангом, – ехал в международный аэропорт Гонолулу. Надо сказать, что задуманная операция заняла совсем немного времени. С главного компьютера аэропорта были сняты и распечатаны паспортные данные пассажиров, которые прибывали на остров Оаху из Берна за три дня до смерти Инги Барковой. А также – пассажиров, улетевших в Берн в день её смерти и два последующих дня. Фамилии Охлопина там не было. Викентия это не слишком огорчило – он ведь почти что и не ожидал успеха. Но, вернувшись в управление, сел и стал тщательно просматривать списки. Сам не знал, что ищет, и, однако, кое-что нашёл.
Две фамилии повторялись в списке прилетевших и в списке улетевших. Йозеф Тиллерман, 35-ти лет, прибыл в Гонолулу за два дня до гибели Барковой, улетел через день после её смерти. Герхард Клаузер, 29-ти лет, прилетел сюда за день до печального события, улетел вечером, в день гибели Барковой. Впрочем, этот второй, возможно, уже был в воздухе, когда Баркова была ещё жива. Здешние патологоанатомы определили время её смерти приблизительно – вечер-ночь: тело ведь до утра пролежало в воде, картина была не совсем ясна.
Конечно, эти два швейцарца, – а были они оба швейцарские подданные, – приезжали сюда по своим делам и уехали, их завершив. Совпадение по времени, скорее всего, случайность. Но Викентий на всякий случай списки оставил себе. Мало ли… Если понадобится, можно будет получить сведения через Интерпол.
Он сделал, всё что мог. Как будто бы и не узнал ничего конкретного, никаких улик не добыл. Но появилась уверенность, которой не было раньше – в смерти Инги Барковой не всё так просто. Викентий знал: интуиция сыщика – это совершенно реальное чувство. Это – обострённый локатор, улавливающий рассеянную в атмосфере поиска информацию. Она, эта информация, ещё не понята разумом, она – в недоговорённой фразе, в мгновенном взгляде, в случайно услышанном обрывке разговора. Её, как материальной субстанции, ещё нет. Но интуиция уже почуяла её дуновение, насторожилась… Так было и сейчас: что-то происходило в этой гостинице с женщиной по имени Инга Баркова – что-то необычное. И Кандауров понял: он продолжит работать над этим делом. Там, у себя в городе, придётся присматриваться к окружению Вадима Баркова и его покойной жены.
Пора было уезжать. Последний вечер Викентий провёл в доме своего нового друга Питера Чанга. Этот детектив был молод, холост, жил один. Он пригласил Кандаурова к себе – в небольшой, но очень комфортабельный особнячок на улице Калакауа, сад которого выходил прямо к береговой полосе, к океану.
Питер был наполовину китаец, наполовину…
– Да я и сам не знаю, сколько разных национальностей и рас намешано во второй моей половине, – смеялся он. – Есть полинезийцы, французы, итальянцы, португальцы, и, кажется, даже ирландцы. Во всяком случае, я – американец. Но горжусь тем, что по моим гавайским предкам я происхожу из королевского рода.
Он был смешливый, энергичный, очень гостеприимный парень. На этой же улице, в другом конце, был дом, где жили его родители с его младшими братьями и сёстрами. Сам он, окончив полицейскую академию и поработав три года, купил этот дом, стал независимым и самостоятельным. Они долго сидели на террасе и под шум прибоя пили хорошее вино, ели фрукты. Викентий с удовольствием рассказывал любопытному гавайскому коллеге о своей работе. Когда же Питер решил, что гость устал и нуждается в отдыхе, Викентий попросил:
– Я бы хотел провести ночь на берегу. Здесь так славно. Может, никогда больше не придётся вот так, тропической ночью, под шум океана…
Питер понял его. Они вместе прошли в сад, к берегу. Питер прихватил небольшой коврик и плед, бросил их под деревом хау.
– Вот здесь будет хорошо. Утром разбудить?
