Марина Серова - В духе времени
Говорить было не о чем, да и никто из нас особенно и не выражал желания беседовать. Даже невесть откуда взявшийся Голокопытенко не собирался рассказывать, как он попал в «КамАЗ». Впрочем, даже при скуднейшем освещении в фуре — две полосы света, просачивающиеся сквозь то же количество щелей, — я заметила, что выглядит он дурно: помят, а руки испачканы кровью. По всей видимости — его собственной кровью, тем более что к плечу лейтенанта прилипла окровавленная же вата.
Везли нас недолго. Я услышала глухой шум открываемых ворот, чьи-то голоса, а потом прогремел мощный бас с украинским акцентом:
— Проезжай, що вылупывся!
«КамАЗ» остановился, и через несколько минут залязгал засов. Нас отпирали.
— Выходите! — донесся голос Мусагирова.
Я, щуря глаза, спрыгнула на землю. За мной, пошатываясь, появился Федор Николаевич.
— Где мы? — пробормотал он.
— Не спеши, на тот свет всегда успеешь попасть, — усмехнулся Мусагиров. — А пока что вам крупно повезло. — Последовал судорожный вздох Нуньес-Гарсии. — Я бы вас сразу в расход пустил, но, на ваше счастье, в Москве босс оказался. И он хочет вас обоих видеть. — Послышался еще один судорожный вздох моего незадачливого клиента.
Лейтенант Голокопытенко, о наличии которого в грузовике никто из бандитов не догадывался, вовремя спрятался и потому остался в «КамАЗе». Ни я, ни Федор Николаевич не придали этому значения. Не до того было.
Директор тарасовского цирка, с его-то скептическим отношением к лейтенанту, едва ли мог предположить, что тот способен как-то помочь. И я об этом не подумала. А зря, как оказалось потом. Но все по порядку.
Выйдя из машины, я огляделась. Мы находились в закрытом дворе, напоминавшем территорию какой-нибудь базы или склада. Территория была обнесена оградой, состряпанной из железных столбов и железобетонных плит. Выглядело неряшливо, особенно если учесть, что почти повсеместно к ограде лепились различные низкие постройки.
Главный корпус «овощной базы», как я условно поименовала про себя место, где нас угораздило оказаться, выглядел буквой П. Вход в двухэтажное здание находился в верхней перекладине этой гигантской кирпичной буквы.
— Па-ашли! — прикрикнул на нас человек с седеющими волнистыми волосами и красным клоунским носом, и я как-то с усилием припомнила, что это и есть предшественник Федора Николаевича на посту директора цирка — господин Тлисов. Господи, где тарасовский отдел культуры подбирает такие чудные кадры для администрации цирка?
Я еще раз мельком огляделась и поняла, что рыпаться совершенно бесполезно. Даже если бы я была одна, все равно и мне, будучи безоружной, удрать из закрытого дво — ра, не нарвавшись при этом на пулю, вряд ли возможно. Да что говорить — шансы практически равны нулю.
Привели нас в весьма просторное помещение на первом этаже. И находилось в этом помещении на удивление много народу. Среди них я узнала двоих — тех, кого видела на трассе Тарасов — Пенза. Они были с горбоносым Павлом — здоровяк и тип с лошадиным лицом. Последний мрачно протянул:
— Со свиданьицем! А ты небось думала, что мы тебя не нароем?
— Молчи, — протянулся голос от дальней стены. Повернувшись на голос, я увидела тяжело развалившегося в кресле толстого человека. Настолько толстого, что казалось, будто даже в кресле он сидел с усилием. У него была плоская, сжатая с боков голова, совершенно не сочетавшаяся с линией тучных плеч, при полном отсутствии шеи и с тяжелыми складками щек. Глаза были узкими, и их темные прорези сочились тяжелым, без примеси иронии, желчным любопытством. Лицо — припухлое, желтоватого оттенка, нос коротенький, вздернутый, бульдожий. Лет ему могло оказаться сколько угодно — от тридцати пяти до шестидесяти, тем более что он был сильно лыс и вместо волос имел на голове нечто вроде нимба у святых — прости меня, господи, за такое сравнение, — реденькие светлые вьющиеся волосики образовали подобие ореола.
Я поняла, что это и есть Киврин — пресловутый Мандарин. Видеть мне его до сих пор не приходилось, да и не много я потеряла, что и говорить. А вот слышала я о нем много. И таких вот милых законопослушных граждан освобождают из мест заключения по амнистии? А потом еще жалуются на очередной всплеск преступности!
— Ну-с, — протянул Киврин, — дай-ка я на тебя взгляну-то. Значит, это ты угрохала Пашу, брата Мусы? Ну, чего уж отворачиваться? Хороша, хороша.
— А я и не отворачиваюсь, — спокойно сказала я. — Нет, не отворачиваюсь, господин Киврин. Наверное, вы нам хотели сказать, что мы не жильцы?
Тот рассмеялся. Смеялся Мандарин тоже своеобразно — отдельными отрывистыми звуками, отчетливо обособленными один от другого. Вот так примерно: «Хе…хе. Хе».
— Ну куда ты спешишь-то? — отозвался он. — Не маленькая, сама должна знать пословицу: «Поспешишь — людей насмешишь». Я совсем не собираюсь тебя убивать. Я вот тут навел про тебя справочки. Да и ребята, — он кивнул на недавних дорожных моих знакомцев, простреливших покрышку Мигунову и едва не захвативших нас, — порассказали о тебе много хорошего. Впрочем, что с них возьмешь? Они болваны. А ты интересная штучка, и без хозяина. Хочешь получить очень перспективную и очень высокооплачиваемую работу?
— На вас, что ли, работать?
— А почему нет? Я, между прочим, предлагаю хороший выход из твоего не ахти какого положения. Ты, Женя, я так понимаю, в теме, уже наслышана о деле покойного Тройного с поставками наркоты в Москву и за рубеж. Это они с Кабаргиным ловко удумали. Хе-хе. Хе. Только теперь дело перешло под меня. Все концы — вот в этой руке! — И он, шумно дыша, поднял толстую веснушчатую ручищу со сжатыми в кулак сосисочными пальцами на уровень глаз. — Тройной не свою поляну взялся окучивать, вот и поплатился. Не учел он, что меня могут по амнистии выпустить. Да ладно, о покойниках дурно не говорят. Все мы, если покопаться, гниды приличные.
Я молчала.
— То, что ты на Федю работать принялась, плохо, — продолжал Мандарин. — Это ошибка. Я вообще не понимаю, как ты рядом с Федей оказалась, ведь он фигура разменная. Сегодня есть, а завтра — нет. Да, тут ошибочка получилась. Я узнавал. Покойный Павлов, царствие ему небесное, напутал. Ему было поручено приставить хорошего охранника к их курице-несушке, золотые яйца несущей. Троянов эту несушку очкариком называл и интеллигентишкой. А Павлов отчего-то решил, что про Федора Николаевича речь. Троянов бы, конечно, исправил ошибочку, да вот незадача: убили кормильца. Так и осталась ошибочка без исправления, а ты, Женя, — при Феде, который сам не понял, кого он нанял. Ты, я так посмотрю, ему скорее мешала, чем помогала. Ведь без тебя он не решился бы нас кинуть.
— Кинуть? — переспросила я и вопросительно посмотрела на Нуньес-Гарсию. У того поехали колени, и он бухнулся на пол. Никто, однако же, не ринулся его поднимать.
— Кинуть, — подтвердил Мандарин. — Федя ведь с самого начала был с нами, как я вышел. Он же всех боялся: Троянова, Кабаргина, Павлова, меня, Мусы. Но между страхами надо было выбирать. Так он всех своих прежних покровителей слил. Троянова, Павлова. Кстати, Павлова ведь по наводке Федора убрали. Он весь расклад дал: когда и на чем приезжает домой Павлов, один ли или же с бабой. Испугался Лаптев, что станет лишним и вместо него директором цирка назначат как раз Павлова. Понимаешь? Со страху и прислонился к нам. А дальше у него и выхода уже не было.
Я повернулась к сидящему на полу Федору Николаевичу. И по тому, как он моргал ресницами и кривил рот, поняла, что Киврин не врет. Но все-таки спросила:
— Это правда, дорогой работодатель?
Он молчал.
— Наверное, и в квартиру к вам никто не влезал, и на «хвост» никто не прыгал, когда вы ехали на дачу с той девицей из эскорт-фирмы, а рассказали мне все это только для того, чтобы обусловить необходимость меня нанять. Боялись. Правду-то вы сказать не могли.
Он продолжал молчать.
— Значит, правда, — сказала я. — То-то я подумала, как это так можно практически беззвучно перепилить решетку, да на втором этаже, чтобы хозяин заметил шум только тогда, когда он раздался в комнате? Меня это сразу немного насторожило, но возникли другие проблемы, так что не до решеток было… Ведь придумали все, правда, господин Лаптев?
— Конечно, правда, — вмешался Мусагиров. — Федор своих с потрохами сдал. А как он перепугался, когда без предупреждения выкрали этого чертова тигра, думая, что ампула именно в нем!
— А зачем тигра-то, Пифагора несчастного, взяли? — спросила я. — Перехватить товар? Думали, что Чернов уже «заправил» груз зверю? Все понятно, напутали вы, ребята. Только ведь спереть животное без благословения директора цирка сложно, да? Федор Николаевич, — снова повернулась я к клиенту, — а сложно, наверное, быть слугой двух господ. И не знаешь, откуда исходит угроза, правда? И покой вам только снится, сквозь кровь и пыль, да?..
