Марина Серова - В духе времени
— Твою. Тетка она тебе, что ли…
Докукин сгорбился, зачем-то оглядел всех собравшихся — директора цирка с его сопровождающей, Киврина, Мусагирова, охранника у дверей, сказал:
— Да я… не…
— Не узнаешь, что ль, с перепугу, а? — весело спросил Киврин. — Ну и ладно. Потом повидаетесь. Уведи его, Муса.
— Погоди, — в старушечьем голосе послышались настойчивые нотки, — что-то он тут у вас какой-то бледный. Коля, с чего ты бледный-то, а?
Докукин смотрел, не понимая.
— Все, поехали! — грузно поднялся из кресла Киврин, но тут старуха вытянула вперед руку с раскрытой ладонью и ударила ему в грудь. Удар был, казалось, несильным, но у Киврина молниеносно сбилось дыхание.
— Не спеши, милок, — старческий голос куда-то пропал, и затем я произнесла своим обычным молодым голосом: — И ты не спеши, Муса.
Мусагиров дернулся было, но я подняла руку и выстрелила ему чуть повыше колена. Тот повалился как подкошенный. Охранник у двери окаменел, и тут дверь распахнулась с такой силой, что в общем-то не хлипкого парня отбросило метра на три.
В проеме показался бледный, с разбитым лицом Голокопытенко, который бочком-бочком пронырнул по стеночке и спрятался за креслом, в котором сжался ошеломленный Киврин. Наверное, того, кто следовал позади него, он опасался гораздо больше бандита Мандарина.
Мощный рык заставил меня на мгновение похолодеть. Прорисовался могучий силуэт Чернова, и в следующее мгновение он вступил в гостиную. Но не один. В левой руке он держал оглушенного амбала из числа людей Мусы и Мандарина, а правая… о!.. правая рука сжимала ошейник, перехватывающий мощную шею тигра.
Тигра!
При виде зверя Киврин рыхло, по-бабьи вскрикнул и поджал под себя жирные ноги. Вскрикнул и Нуньес-Гарсиа, но этот крик, напротив, был радостным. Федор Николаевич опрометью бросился к зверю и обнял его за голову.
— Пифагорчик, — нежно заговорил директор цирка, — вот он ты! Прости, что я тебя вот так… что из-за меня…
— Смотри, Николаич, не тискай его сильно, а то, чего доброго, откусит он тебе башку, — предупредил Чернов. — И, кстати, за дело… Ведь это из-за тебя его стащили из цирка.
Я медленно стянула с себя берет и парик, подошла к небольшому фонтанчику — наверное, единственному предмету роскоши во всем доме — и смыла с себя грим.
— Вы, кажется, хотели нанять меня в качестве охранника Докукина, так, господин Киврин? — сказала я жирному бандиту. — Ну вот, собственно, я и здесь. Мне тоже показалось, что он нуждается в моей защите.
— Но… как же так…
— Грим? Вы меня не узнали? Да будет вам известно, в свое время я носила прозвище Хамелеон — за то, что умела вживаться в облик любого типажа. Вот такие дела, любезный господин Киврин. А теперь, пожалуй, вы расскажете вот на эту видеокамеру все, что касается убийства Троянова и Павлова. Тем более что тут есть главный персонаж этих дел — Мусагиров. Подбор актеров, таким образом, для нашего фильма полный.
— Не выпускайте на меня тигра… — простонал Киврин.
— Да мы и не собираемся этого делать… если вы будете благоразумны. Конечно, потом вы сможете отказаться от своих показаний, сказать, что они сделаны под давлением обстоятельств… Но я кое-что понимаю в иерархии уголовного мира, и если вы будете освобождены прокуратурой, то я пошлю запись уже не в органы. Убив Тройного, вы совершили акт беспредела, Киврин. А в современном криминальном мире это не приветствуется. Так что возвращайтесь туда, откуда пришли — за решетку. Ну… рассказывайте!
И я навела камеру. В картинку прекрасно вписался силуэт застывшего у стены тигра с Черновым, придерживающим его за ошейник.
Не стану рассказывать о дальнейшем, мельчить, детализировать. Многим может показаться, что нам слишком легко удалось захватить дом, в котором было около десятка здоровых вооруженных мужчин. Отвечу. Ничуть! Все было разработано в расчете на лучшие качества тех, кто проводил эту комбинацию: физическую мощь Чернова, самоотверженность Голокопытенко, желание реабилитировать себя Нуньес-Гарсии. Ну и — все это вместе взятое у меня плюс мои актерские данные.
Все-таки не зря в «Сигме» мне дали прозвище Хамелеон.
* * *Прошло шесть дней. Мы сидели в моей квартире с Докукиным и разговаривали.
— Одно неприятно, — заявила я. — Что триста тысяч пришлось сдать. Это плохо. Приобщат к делу как вещдоки, а потом у следователя и прокурора — непонятно откуда — сразу же появятся новая квартира, машина и дача. Впрочем, есть шансы, что их все-таки употребят нормально.
— Да, хотелось бы, чтобы деньги пошли на дело, — отрывисто сказал он, — хотя бы на тот же цирк. Звери-то пострадали.
— Главное, чтобы ты пошел по делу свидетелем, а не соучастником, — отозвалась я. — Надеюсь, что Киврина надолго закроют и больше амнистировать не будут. Кстати, ты слышал, что Федор Николаевич уволился?
— Нет.
— Так вот я тебе сообщаю. И вообще, Коля, ты до сих пор какой-то окоченелый. Даже не поблагодарил меня за твое чудесное избавление. Впрочем, ладно. Сиди, пей чай. Я тебя понимаю. Но почему ты сразу не рассказал мне о том, во что влип? Мало тебе было истории с затопленным кладбищем?
— Да нет….
— А чем же ты тогда думал?
— А меня как будто спросили!.. — запальчиво возразил этот недотепа и покрутил нелепейшим своим носом. — Меня вообще мало о чем спрашивали. Я думал, что сгнию на этой проклятой даче! Кстати, все-таки, Женя, я не понимаю, как ты меня нашла там.
— Правда? А что тут не понимать, — отозвалась я. — Я тут вовсе ни при чем. Дорогу показал старший лейтенант Голокопытенко.
