Наталья Борохова - Адвокат амазонки
– Мы не обнаружили отпечатков, – еще раз повторил прокурор, – что позволяет мне сейчас огласить определенные выводы. Либо убийца действовал в перчатках, либо отпечатки попросту стерли. Флаконы с препаратами и шприц выбросили в траву. Как вы думаете, зачем? – Его вопрос относился уже к эксперту.
– Ну, иногда самоубийцы избавляются от таких вот, с позволения сказать, «вещественных доказательств», – пожал плечами эксперт. – Ведь своевременное вмешательство может нарушить планы человека, решившего расстаться с жизнью. Его дальнейшая судьба полностью зависит от быстроты распознавания его состояния и адекватной терапии.
– Пусть так! – великодушно махнул рукой обвинитель. – Предположим, Вероника не хотела, чтобы ей мешали. Но зачем ей тогда было уничтожать отпечатки пальцев на флаконах?
Эксперт молчал. Этот вопрос был не в его компетенции.
– Правильно, незачем, – подвел итог прокурор. – Отпечатки пальцев уничтожил тот, кто боялся, что его разоблачат. Это сделал убийца!
* * *... Дубровская зашла к Виталию в конце долгого судебного дня. Выражение ее лица не внушило Бойко оптимизма.
– Что случилось, Елизавета Германовна? – спросил он. – Неужели вы узнали что-то такое, о чем я сейчас даже не подозреваю?
Лиза покачала головой.
– Я немного не в себе после показаний эксперта, – призналась она.
– Бросьте, это чепуха! Говорю вам как врач, – убежденно заметил Бойко. – Эксперт не сказал ничего определенного. Только некоторые свои выводы, которые нельзя положить ни на чашу защиты, ни на чашу обвинения.
– Все это так, – признала Лиза. – Но у меня остался терпкий осадок после его допроса, словно все сомнения говорили в пользу доводов прокурора. К тому же отсутствие отпечатков пальцев на флаконах – сильный аргумент. Зачем понадобилось Веронике их стирать?
– Может, их там и не было, этих следов пальцев? Просто получилось так, как получилось?
– Было бы проще, если бы дактилоскопическая экспертиза обнаружила хоть какие-то элементы отпечатков и эксперт сослался бы на недостаток или некачественность материала. Но ничего нет! Кроме (как нарочно!) фрагмента волокна от ткани, которой предположительно вытерли флаконы.
Дубровская, не удержавшись, даже ударила сгоряча по решетке. Это волокно, которое преподнес прокурор в самом конце допроса эксперта, не давало ей покоя. Флаконы тщательно вытерли перед тем, как выбросить. Латынин что-то говорил о том, что это обстоятельство идеально вписывается в стройную систему выводов обвинения, и ей пришлось это проглотить!
– Простите меня, Лиза, – Виталий прижался лицом к холодным прутьям решетки, – вы мне не верите?
– Нет, я вам верю! – убежденно сказала Дубровская.
– Благослови вас бог за эти слова! – вздохнул Бойко и покачал головой.
– Я вам верю, – повторила Дубровская, – но где гарантия, что я смогу вас спасти? Если у меня остался этот противный осадок, и это после того, как я прочитала вашу тетрадь, после того как я узнала, какой вы... – Голос ее сорвался. – Что, если присяжные поверят тому, что говорит им прокурор? Что, если картинки из медицинского атласа покажутся им гораздо убедительнее ваших рисунков?
– Лиза, Лиза... – тихонько остановил ее Виталий. – Если вы на моей стороне, значит, все у нас получится. Я в это верю.
Он положил свою руку поверх ее нервной руки, и Дубровская ощутила тепло и какое-то необыкновенное спокойствие. Ей стало хорошо.
– Надеюсь, ваш муж сказал вам сегодня, как вам идет бирюзовый цвет? – спросил он, переводя разговор совершенно в другое русло. Вторая часть их встречи, целиком состоящая из признаний и комплиментов, похоже, стала уже традицией.
– Мой муж спал, когда я уходила, – увернулась от вопроса Лиза.
– Это непростительно с его стороны. Непременно ведите его ужинать в ресторан, как вернетесь. Такую красоту нельзя прятать в четырех стенах.
Она невесело рассмеялась, удивляясь тому, что ей удается веселиться в самые драматические моменты ее семейной жизни.
– Почему вы смеетесь? Вы не воспринимаете меня всерьез? – В голосе Бойко зазвучала обида.
– О, совсем нет! Просто я не привыкла получать так много похвал в свой адрес. Вы меня балуете. Еще немного, и я задеру свой нос и стану ужасной гордячкой!
– Вы говорите мне неправду, – покачал головой он. – Вы не могли не привыкнуть к комплиментам. В свое время вы получали их в достатке. А сейчас... вы просто от них отвыкли.
– Есть такое, – честно призналась Лиза.
– Кто-то рядом с вами просто решил, что эта красота принадлежит ему без остатка. – Бойко пробежал пальцами по воздуху, словно рисуя образ Елизаветы. – Ваш муж не боится вас потерять. Что имеем – не храним... Известное выражение.
– Да.
– Мужчины часто допускают такую ошибку. А когда на горизонте женщины появляется кто-то другой, более внимательный, более чуткий и нежный, они начинают во всем винить ее. Но в чем ее вина? Женщина, как цветок, раскрывается только в теплых руках. Вы согласны, Лиза?
– Наверное.
– Тогда идите в ресторан с вашим мужем, и пусть он радуется тому, что такая женщина сидит с ним рядом. И еще, Лиза... На вашем месте я заколол бы волосы наверх. Попробуйте.
Дубровская оторопела:
– Что, прямо здесь?
– А что вас смущает? За нами сейчас никто не наблюдает. А если даже и увидят, что в этом такого? Женщина просто поправляет прическу.
Елизавета нерешительно подняла волосы одной рукой вверх. Другой она по-прежнему держала сумку и деловую папку.
– Смелее, дорогая, – подбодрил он ее. – Такую линию шеи нужно выставлять напоказ. Только не делайте этот благообразный пучок, который вы сотворили в наш первый судебный день. Вам не идет образ синего чулка. Сотворите с собой что-то немножко неправильное, даже небрежное. Пустите несколько прядей возле лица, и станете похожей на женщину, которая только что очнулась после ночи любви.
Дубровская почувствовала, что ее лицо и шею омывает теплая волна. Бойко говорил ей такие вещи, которые ни одна воспитанная замужняя дама не стала бы слушать больше минуты. Она должна была сделать ему строгое внушение, а затем уйти. Но странное дело, ей совсем не хотелось уходить!
– В вас угадывается восхитительный темперамент, – заметил Виталий. – Вы так чувствительны, так энергичны, так смелы. Вас нужно баловать, как ребенка, потакать всем вашим капризам, и тогда вы раскроетесь во всей вашей красе. Мне кажется, вы устали, что вас все воспринимают слишком серьезно.
– Может быть. Но вы говорите мне такие вещи...
– Такие, какие приличной женщине не пристало выслушивать от постороннего мужчины, – произнес он менторским тоном дамы-наставницы, но потом рассмеялся, как мальчишка. – Я угадал, о чем вы думаете? Вы боитесь, что нас услышат?
– Это было бы нежелательно. Ведь все-таки я – ваш адвокат. – Дубровская судорожно цеплялась за свою шаткую добродетель.
– А адвокатам нельзя признаваться в своих чувствах? – спросил он с невинным выражением лица.
– Мне срочно нужно идти, – отчаянно заявила Дубровская и сделала шаг в сторону. – Имейте в виду, вас будут допрашивать уже на этой неделе. – Эта фраза была сказана ею нарочито громко и, как ей показалось, фальшиво. Ведь только сейчас они вели речь совсем о других вещах.
– Не беспокойтесь, я подготовлюсь к допросу, – ответил он в тон ей. Но его глаза, живые и насмешливые, сказали ей совсем о другом...
* * *Впрочем, прогнозам Виталия о семейном ужине в ресторане не суждено было сбыться. Андрей встретил Дубровскую с таким суровым выражением лица, что она уже с порога поняла, что ей предстоит нелегкий вечер.
– Я заезжал к тебе на работу, – сказал он. – Думал пригласить тебя на обед. – Он выразительно замолчал, словно предоставляя жене возможность высказаться в свою защиту. Но Лиза была нема как рыба. – Я тебя там не застал! Охранник мне сказал, что не видел тебя несколько дней.
– Правильно. Я была в суде, – сохраняя спокойствие, проговорила Лиза.
– Гм... В суде, значит? И кого ты там защищаешь, интересно?
Дубровская изучала лицо мужа, стараясь понять, что он знает. Оно было хмурым, недовольным, и это вряд ли было вызвано ее отсутствием на рабочем месте. Андрей, по всей видимости, провел свое мини-расследование, и результаты его не радовали.
– Знаешь, я хотела тебе сказать сразу... Но все как-то не получалось. – Она набрала в грудь больше воздуха. – Я взяла на себя защиту Бойко. Его я и защищаю с утра до вечера. – Она натянуто улыбнулась. – Неужели в этом есть преступление?
– Нет, конечно. Ты – адвокат.
Дубровская с облегчением вздохнула:
– Вот и я подумала о том же. Мне ведь не надо отчитываться перед тобой о каждом своем клиенте, верно?
– Мне нет дела до твоих клиентов. Вопрос сейчас касается наших с тобой отношений. Доверия, наконец. Ты считаешь нормальным, когда один из твоих коллег в случайном разговоре говорит мне о твоем новом деле, а я, как форменный болван, только улыбаюсь и киваю головой. Ведь мне-то самому об этом ничего не известно!
