Марина Крамер - Алекс, или Девушки любят негодяев
— Мэ-ри… что происходит? Ты такая… как это… в возбуждении.
Она сверкнула глазами, бросила окурок в камин и, постукивая по колену мундштуком, процедила:
— Как ты думаешь, удрав от мужа по пожарной лестнице с седьмого этажа, как я должна выглядеть?
— Погоди… так это ты была там, на вокзале?!
— О, дошло, наконец-то! Кто еще это мог быть?
— У тебя был двойник.
— Да что ты говоришь?! — всплеснула руками Мэри и насмешливо посмотрела в нахмурившееся, наконец, лицо Алекса. — Не может быть! Ее звали Надей. Хорошая, несчастная девчонка, которую мой муженек застрелил за ненадобностью.
Она выхватила из пачки сигарету, нервно вставила в мундштук и трясущимися руками поднесла к кончику зажигалку, но высечь огонь не смогла. Алекс терпеливо забрал зажигалку, щелкнул и помог Мэри прикурить.
— Ты нервничаешь, Мэ-ри. В чем причина?
Она подняла глаза, и Алекс увидел, что Мэри плачет.
— Ты знаешь… вокруг меня остались одни трупы… и только Марго — и ты… что мне делать, скажи?
Он поймал себя на том, что не решается обнять ее, а по-прежнему держит руки на подлокотниках кресла. Сейчас бы самое время притянуть ее к себе, погладить по волосам, усадить на колени и больше не отпускать. Но что-то во всем облике Мэри, в ее словах и слезах заставляло медлить.
Алекс разозлился на себя — ну, что, в самом деле, может сделать беззащитная женщина ему, тренированному и сильному? Он решительно подхватил ее на руки и понес наверх, не обращая внимания на протесты.
— Перестань, Мэ-ри, я не сделаю ничего. Нам надо поговорить, а ты напряжена и нервничаешь. Думаю, тебе лучше расслабиться.
— Я прекрасно знаю, что рядом с тобой вообще нельзя расслабляться, — прорыдала Мэри, обхватив его одной рукой за шею, а в другой держа на отлете мундштук с зажженной сигаретой.
Алекс ухмыльнулся — к нему, наконец, вернулось его обычное самообладание и ирония. Возможно, как раз то, что сейчас он держал Мэри на руках и ощущал ее бьющееся сердце, помогло осознать — вот она, живая, настоящая, не мираж. Мэри. Его Мэри.
Он принес ее в ту самую спальню, в которой она жила в свой пошлый приезд в этот дом. Там ничего не изменилось, даже какие-то листки из блокнота по-прежнему лежали в ящике стола, и карандаши в тяжелом серебряном стакане, и пепельница — маленький ангел, державший в руках глубокую чашу. Даже ее зажигалка, которую Мэри в спешке сборов так и забыла на подоконнике. В пустом шифоньере одиноко висел ее жемчужно-серый шелковый халатик, расписанный вручную тонкими белыми ветками в инее, и от ткани до сих пор исходил аромат холодного «зимнего» «Кензо». Алекс запретил Ингрид, помощнице по хозяйству, прикасаться к этим вещам. Но и сам не заходил в комнату, не мог простить Мэри ее упрямства. Сейчас он перешагнул этот порог впервые за более чем двухлетний срок.
— Надо же… ничего не изменилось, — пробормотала Мэри, когда Алекс опустил ее на пол.
Она прошлась по комнате, затушила сигарету в пепельнице, провела пальцем по крышке стола. Алекс со своей обычной ухмылкой наблюдал за ней. Мэри повернулась к нему:
— Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем ты сохранил все так, словно знал, что я вернусь?
— Ты же вернулась. — Он попытался обернуть все в шутку, но Мэри не приняла, уперлась руками в бока и потребовала:
— Не увиливай! Ты не мог знать, что так будет!
Он вдруг почувствовал усталость и желание лечь и уснуть. Повинуясь внутреннему голосу, спокойно лег на кровать поверх покрывала и закрыл глаза. Ошарашенная Мэри постояла несколько секунд, потом скользнула на кровать рядом с Алексом. Ее рука поползла по его затылку, взъерошила волосы. Алекс повернул голову:
— Ты не против? У меня странная слабость…
Он перевернулся на спину, и в вырезе распахнувшейся на груди ковбойки Мэри увидела свежий длинный рубец.
— Что это? — испуганно спросила она, осторожно касаясь пальцами тонкой кожи на месте операции.
— Пустяки. Я попал в железнодорожную катастрофу, могло быть хуже. Обломок вешалки — вошел в легкое и застрял, — пояснил Алекс, прислушиваясь к легким движениям тонких пальцев на его груди. Мэри никогда прежде не была ласковой — да, собственно, он и не знал вообще, какая она, Мэри.
— Господи… — пробормотала девушка, поглаживая рубец. — А плечо?
— Плечо зажило. Но мы хотели говорить не об этом, Мэ-ри.
— Ты, по-моему, не совсем в том состоянии, чтобы обсуждать перипетии моей жизни.
— Глупости, Мэ-ри. Говори.
Она села, подогнув под себя ноги, разгладила складку на покрывале.
— А где Марго?
— Она уехала утром, вы разминулись часа на три.
— Уехала?! Куда?!
— Не кричи, — поморщился Алекс. — В Москву, ей предложили какую-то совершенно фантастическую работу.
— Как ты мог?! — Мэри заколотила руками по покрывалу, затрясла волосами, стараясь не заплакать снова. — Ты обещал мне, что не спустишь с нее глаз!
— Не забывайся. — В его голосе появилась неприятная интонация, которая всегда заставляла даже своенравную Мэри отступать на полшага. — Ты не вправе говорить со мной таким тоном. Я и без тебя знаю, что и как должен делать. Кроме того, я никому не позволю причинить вред Марго. Она слишком мне дорога.
— Интересно, а если бы тебя поставили перед выбором… — вкрадчиво начала Мэри. — Вот просто теоретически представь — есть я и есть она, а тебе в сердце направлен пистолет. И если ты не сделаешь выбора, тебя убьют. Кого бы ты выбрал, а?
Алекс невозмутимо бросил, глядя в потолок:
— Ты ошиблась с мишенью, Мэ-ри. Выбрала самое неуязвимое мое место.
— Ой-ой-ой! Мистер Неуязвимое Сердце! Тогда скажи — почему ты до сих пор не выкинул из своей жизни Марго? Если настолько неуязвим и бесчувственен?
— Это другое.
— Ну, еще бы! — фыркнула Мэри. — Другое, третье… Врешь ты все, Алекс. Ты ее до сих пор любишь — и, кроме нее, никого и не любил больше. А все эти бабы — просто попытка забыть Марго.
— Все-то ты знаешь, Мэ-ри, — растягивая слова, проговорил Алекс и рывком сел, подогнув ноги по-турецки. — А скажи-ка, твое место в моей жизни — оно где?
— Нигде. Меня в твоей жизни нет и не может быть, — отрезала она.
— Ты все такая же, да, Мэ-ри? Ничего не изменилось?
— А почему я должна измениться? Только потому, что ты этого хочешь? — Мэри прищурилась и вызывающе посмотрела на Алекса. — А — ты кто мне? Сказать?
— Ох, Мэ-ри… Почему ты всегда через край, через грань — как пена на шампанском? Всегда хочешь оказаться правой, первой. А все ведь куда как проще — расслабься и прости себя. Прости себя — такую, как есть. Ты не умеешь прощать, Мэри. Никого не умеешь. И меня вот не простила.
Мэри медленно встала, подошла к окну и раздвинула темные тяжелые портьеры. Шел дождь, его капли барабанили по вымощенной камнями дорожке, отскакивая чуть вверх и пропадая в образовавшихся уже лужицах.
— А ведь меня наверняка уже ищут, — проговорила девушка, обхватывая себя за плечи. — Костя проснулся, меня нет, паспорта нет… сперва явно пострадал Гоша — ну, этому так и надо, ненавижу, урод. А теперь уже в срочном порядке сюда летят Костины ищейки из Бильбао. Бедный Цюрих…
Алекс снова лег, забросил руки за голову и поинтересовался:
— Ты так и не скажешь, что произошло?
Мэри повернулась, долго рассматривала его лицо, как будто отпечатывала в памяти каждую черту, каждую морщинку, вздохнула и села на кровать в его ногах.
— Скажу, отчего же… Сбежала я, Алекс. Сегодня утром, как только в отель приехали, муженек мой накачался снотворным и коньяком до ватерлинии, уснул, как невинный младенец, а я стянула паспорт у него из пиджака — и сбежала по пожарной лестнице.
— Так ты еще и карманная воровка, Мэ-ри, — пошутил Алекс, и она, к его удивлению, согласно кивнула:
— Пришлось, да. А что делать? Ты просто представь — ни телефона, ни Интернета, постоянно этот жлоб Гоша за спиной! И каждый день, буквально каждый, реальная возможность, что именно эта дата окажется в графе «день смерти».
— Не понял…
Мэри расстегнула джинсы и задрала трикотажную майку, обнажая живот, поперек которого тянулся тонкий белый шрам. Едва взглянув, Алекс моментально определил:
— Ножом?
— Да, — скривилась Мэри, застегивая джинсы. — Он ведь садист. Ты не представляешь, что он делал с людьми, которых уничтожал за ненадобностью. Мне досталось походя — да и не хотел он меня убивать, я так и не поняла, почему передумал, ведь столько раз пытался…
— Кстати, да, — чуть оживился Алекс, снова садясь. — Я тоже не могу понять, что произошло. Он заказывал твою смерть — и вдруг такая перемена.
Мэри уселась на подоконник, забросила ногу на ногу и задумчиво произнесла, глядя в стену:
— Вот бы понять… Он говорил о каких-то бумагах, на которых должна быть моя подпись. Именно моя — не чья-то еще. Но я ничего об этом не знаю. А залезть в сейф, как ты догадываешься, на этот раз мне не удалось.
