Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 3. Виноватые
– Северный, у меня проблемы, а ты…
– Это я уже слышал. А сейчас слушай меня внимательно, Дарий! – обратился Северный к мальчику. – За папой надо следить. Также на правах старшего по званию назначаешься ответственным за Дашу и за Жорыча!
– Я сам себе ответственный! И уже могу заработать денег и бутерброд!
– Цыть, малявка! Даша, Жорыч, держитесь Дария.
– Я сам разберусь со своими детьми! – возмутился Соколов.
В этот момент в дверь постучали.
– Да! – хором крикнули Соколов, Северный и Соловецкая.
– Телеграмма господину Соколову, – отрапортовала вошедшая горничная.
– Вот оно, началось… – побелевшими губами прошептал Сеня.
– Спасибо! – сказала Алёна, забирая у горничной бумажную телеграмму. – «Я уронила мобильный в горную речку. Не переживайте, он всё равно здесь не берёт. У меня всё хорошо. Целую Дария, Дашу и Жорыча. Леся», – зачитала Соловецкая.
– А меня она, значит, не целует!
– Ты сам мамочку никогда не целуешь! – вдруг заявила Даша.
– Мы уехали, – сказал Северный всей честной компании. – Кто выживет – идёт с нами вечером в ресторан.
– Я выживу! – заорал Жорыч.
– И я выживу! – заверила Даша.
– А я ещё и всех невыживших спасу! – был категоричен Дарий.
Соколов обессиленно упал в кресло. В руках у него был пустой стакан, который Алёна вернула ему перед тем, как принять телеграмму.
Соловецкая с Северным весь день гуляли по Севастополю. Единожды только Северный куда-то отлучился на часок, усадив Алёну в забавное заведение, снабжённое вай-фаем.
Поздним вечером они вернулись в Балаклаву и, забрав из номера Сеню с отпрысками, угнездились за одним из столиков банкетного зала гостевого дома.
– Он нас не покормил! – сказал Дарий, осуждающе тыкнув в папино пузо пластмассовым автоматом.
– Жрать хочу, сил нема! Зря собачке утром бутерброд отдал! – проорал Жорыч.
– У меня была конфетка, но я отдала её Жорычу! – тихо прошептала Даша. – А папа весь день просидел в кресле. Он читал книгу «Как стать счастливым».
– О-о-о!!! – простонал Соколов.
Подошедший официант принял заказ.
– А где Екатерина Фёдоровна? – спросил Северный.
– На кухне, – сдержанно ответил официант.
Северный удивлённо приподнял брови и тут же отправился на кухню.
Фёдоровна плакала, сидя в уголочке. Плакала горько и тихо. Увидев Всеволода Алексеевича, она поднялась и молча налила ему водки в стограммовую гранёную стопку. Выпили не чокаясь.
Фёдоровна занюхала фартуком. Внезапно Северного пронзило острое сопричастие чужому горю. Огромному горю.
– Ты ж, Сева, бога ради, только ни слова нашей казашке! Она хорошая баба. Она ничего не знала.
Безо всяких ненужных вопросов, без глупых ответов Всеволод Алексеевич вдруг понял, что Василий Николаевич, этот ленивый безвредный и никчемный пьяница, был не больше, но и не меньше, чем сердечным другом кухарки. И что она была тут единственным человеком, который по-настоящему тосковал по убитому неизвестно кем и совершенно непонятно зачем – неуж-то действительно из-за двадцати тысяч гривен?! – мужу Маргариты Павловны. Для хозяйки гостевого дома муж давным-давно был просто ещё одним человеком, которому необходима её забота. А для Фёдоровны он был… любимым мужчиной. Северного снова поразило шутовское несоответствие людей великим страстям, которым жизнь их подвергает всерьёз.
– Должна же я была хоть кому-то покаяться. Ты уж прости меня, Алексеич… Молчишь? Вот и молчи. Не всегда надо говорить. Тебе, молодому и красивому, наверное, очень смешно: кухарка и муж хозяйки… Завтра похороны. Не пойду. На мне – поминальный стол. Иди. Сейчас готовить вам буду. Я твоей бабе-дуре сказала, чтобы замуж за тебя выходила.
Вернувшись за столик банкетного зала, Северный застал самый разгар ссоры своего друга Сени Соколова и давней его подруги-однокашницы Алёны Соловецкой.
– Ты просто идиот! – орала Алёна Дмитриевна на Семёна Петровича. – Если ты потеряешь Леську, то… другой такой бабы ты не встретишь нигде и никогда! Кому ты нужен вообще?!
– Почему папа потеряет маму? – уточнила Даша.
– Потому что он идиот! – отрезала Алёна.
– Дорогая, не при детях, – слегка картонным тоном попросил Всеволод Алексеевич.
– Почему это не при детях? Что есть такого, что детям знать нельзя? Если папа идиот, дети имеют право это знать!
– Я хочу есть! – заорал Жорыч и начал барабанить ложкой по тарелке.
Дарий выпустил в Жорыча автоматную очередь.
– Чтобы стать счастливым, надо просто пустить счастье в себя, – обессилено прошептал Сеня.
– Дебил! – рявкнула Алёна.
– Папа – дебил! – тут же начал «алённичать» Жорыч, показывая папе язык.
– Я не знаю, как Леська с ними справляется! – застонал Соколов.
– Просто пускает счастье в себя, – съехидничал Северный.
Ужин, несмотря ни на что, прошёл, что называется, чинно и благородно. Изрядно проголодавшиеся детишки ели, не капризничая. И на удивление тихо и быстро. И что вообще уже за гранью – аккуратно! Даже генетически склонный к свинству (весь в папу!) Жорыч не уронил ни крошки, а подливу и сок салата подобрал хлебом.
– Аристократы так не едят! – строго сказала младшему брату Даша.
– Кто такие эти аристократы? Не знаю я никаких аристократов! – сыто заурчал Жорыч.
– Аристократы – это такие, которые так не едят! – ответила старшая сестрёнка, но Жорыч не услышал. Он уже крепко-крепко спал, полусвернувшись щенком на стуле.
Соколов отправился в номер, нагруженный Жорычем и сопровождаемый старшей притихшей парочкой своих детишек. Алёна и Северный поднялись в мансарду.
Всеволод Алексеевич налил себе и Алёне виски на два пальца, и они вышли в ночную тишину балкона.
– Алёна, ты выйдешь за меня замуж?
– Месяц ещё не подошёл к концу. Но если всё будет развиваться такими темпами и в подобных направлениях… Всего только пара дней и что мы имеем? Труп. Ты втянут в очередное расследование. Сюда принёсся этот идиот. Я вызвала его жену с тремя детьми. А сегодня на набережной…
Алёна замолчала.
– Что сегодня на набережной? – спросил Северный, уловив в тоне Алёны что-то странное.
– Ничего. Наверное, мне показалось.
– Что тебе показалось?
– Ничего!
– Понятно. Опять no men’s land?
– У тебя – своя, у меня – соответственно.
– У меня нет от тебя никаких тайн. Просто есть какие-то совершенно ненужные тебе дела и абсолютно неинтересная для тебя информация. Я ничего от тебя не скрываю. Я оберегаю тебя от ненужного фонового шума. Я хочу, чтобы ты сосредоточилась на главном.
– И что же главное?
– Мы с тобой.
– Именно поэтому ты оставил меня на бетонном пляжике Балаклавы, сурово рявкнув для надёжности? Я хочу тебя предупредить: сурово рявкать – не лучший способ дрессуры меня.
– Я не собираюсь тебя дрессировать.
– Я хочу спать!
Алёна залпом допила виски.
– Так что тебе показалось сегодня на набережной?
– Ненужный тебе, Северный, фоновый шум.
Жестоко. Сам себя подставил, сам виноват. Через полчаса она крепко спала в его объятиях, самих объятий, скорее всего, не ощущая, но не вырываясь – и на том спасибо. Чего-чего, но терпения господину Северному было не занимать. Возможно, чего другого не помешало бы, но терпения у него был вагон.
Пока Северный совершал свой утренний моцион, Алёна вызвала такси и отправилась в Ялту.
Ужасно отвратительны болтливые бестактные крымские таксисты!
– Почему вы плачете? Такая молодая, красивая, едете в Ялту – и плачете?
– Какое ваше дело?! – раздражённо буркнула Алёна. – Смотрите лучше на дорогу! Я заказывала такси, а не сеанс психонализа!
– Да пожалуйста!
И шофёр обиженно уставился в лобовое стекло.
Каждый должен заниматься своим делом.
Или иногда стоит рассказать кому-то совершенно незнакомому абсолютно ненужную ему историю? Истории… о чём? зачем? Чтобы повысить уровень фонового шума? У всех так много своих собственных историй, что люди, как общеизвестно, совсем разучились слушать. Люди уже давно всего лишь ждут своей очереди заговорить. И это ещё в лучшем случае. Обычно же люди друг друга перебивают, создавая в фоновом шуме грязь помех. И уже никому ни до кого не достучаться в этом мире, лишённом не роскоши, а необходимости. Необходимости человеческого общения.
Что Алёна должна была рассказать таксисту? Что человек, которого она полюбила, поглощён ею не целиком и полностью? Что она не так уже молода? Что человек, которого она полюбила, не так уж молод? Что брак её друга разваливается? Что какого-то безобидного тихого домашнего пьяницу кто-то зарезал во сне? Поплакаться: мол, а какое дело человеку, которого она полюбила, кто этого пьяницу зарезал? Что ещё рассказать таксисту? Что вчера на крохотной набережной Балаклавы, в том месте вселенной, где этого вообще не могло произойти, потому что не могло произойти никогда, она встретила человека, однажды исчезнувшего из её жизни навсегда? Внезапно и навсегда. Очень давно, когда она ещё могла отдаваться другому человеку целиком и полностью, когда это было единственным, чего она хотела – отдаваться без остатка. «Дорогой назойливый крымский таксист, вчера на крохотной набережной Балаклавы я встретила отца своей великовозрастной дочери. И он меня даже не узнал. Я сидела на скамейке с бутылкой абсента. Ко мне подошёл мощный, всё ещё ничего себе сохранившийся мужик почти совсем уже элегантного возраста и сказал баритоном, от которого у меня затряслись поджилки: «Какая красивая! Девушка, вы очень похожи на ту, которую я когда-то любил».