Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 3. Виноватые
– Посильную, – спокойно сказал полковник и, сев на стул, сделал глоток кофе из чашки Всеволода Алексеевича.
– Сколько вам лет, Елизавета…
– Александровна! Я – Елизавета Александровна! Я родилась в Москве. И мне двадцать два года! Размер груди у меня – второй. Мой рост – сто семьдесят восемь сантиметров. Моя мать умерла, когда мне было девятнадцать. Что вас ещё интересует? Не нужны ли мне были деньги? А кому они не нужны? Но я не стала бы убивать свёкра из-за них. Я попросила бы у своей свекрови. И она мне их дала бы!
Маргарита Павловна осуждающе посмотрела на Северного.
– Всеволод Алексеевич, это уже слишком. Возможно, Лизанька немного слишком… эмоциональна, девочка ни в чём не нуждается и не стала бы убивать из-за…
– Конечно, ни в чём не нуждается! Ты ей всегда всё даёшь! Я вас всех ненавижу! Ненавижу эту дуру! – Внезапно закричал десятилетний внук Маргариты Павловны и, пребольно пнув Лизаньку ногой по лодыжке, выбежал из банкетного зала.
Алексей Васильевич и Маргарита Павловна ринулись следом за ним.
– Вы удовлетворены? – резко бросил во Всеволода Алексеевича Пётр Павлович.
– Нет, – спокойно ответил Северный.
Светлана Павловна и Екатерина Фёдоровна рыдали, крепко обнявшись.
В два часа ночи Северный открыл дверь мансарды. Тихо снял обувь и подошёл к кровати. Кровать была пуста. Он включил свет. Алёны в номере не было. Всеволод Алексеевич подошёл к журнальному столику, налил себе виски, сел на диван, вытянул длинные ноги, прикурил, сделал глоток и откинулся на спинку. Звонить не имело смысла: она не ответит.
Никто и не обещал, что будет легко… Хотя обстоятельства могли быть более благоприятными для старого холостяка, твёрдо решившего жениться. И уж что-что, но спокойно считать до ста Северный умел.
Допив до дна и выкурив ещё одну сигарету, Всеволод Алексеевич встал, обулся, вышел за дверь, тихонько спустился по лестнице, погладил британца, лежавшего у входной двери гостевого дома, поболтал с Кубиком у калитки и пошёл по тихой ночной Балаклаве наверх, к улице Калича. Если бы кто-то наблюдал его со стороны, увидел бы только красивого мужчину элегантного возраста, целиком и полностью довольного жизнью.
Алёну, как и ожидалось, он застал в номере у Сени. Они мрачно надирались, сидя на диване в гостиной.
– Привет, – брякнул Сеня и отвернулся.
Алёна Дмитриевна не удостоила своего жениха ни словом, ни взглядом.
Северный заглянул в спальню. Трое старших детишек Семёна Петровича спали глубоким сном: Даша на застеленной кровати в обнимку с вазой для цветов, Дарий на полу в гнезде, свитом из подушек, с пластмассовым автоматом в руках, Жорыч спал в противоестественной позе, сидя верхом на тумбочке, крепко прижимая к себе косорылого безглазого плюшевого медведя. Всеволод Алексеевич взял Жорыча на руки и уложил его рядом с Дашей.
– Медведь – имперрратор зверей! – прошептал Жорыч сквозь сон. – А лев – всего лишь ррраць!
– Царррь… – прошелестела Даша, сквозь сон поправляя Жорыча. – Дядя Сева, это ты?
– Я, Дашуля. Спи…
– Мама вернётся? – уточнила девочка, переворачиваясь во сне на другой бок.
– Обязательно, – успокоил Северный дочь друга, погладив её по спине.
Дарий дал автоматическую очередь из своего гнезда, даже не проснувшись.
Всеволод Алексеевич улыбнулся и вышел из спальни люкса.
– Он меня не уважает! – жаловалась любимая другу на любимого.
– Он совершенно не слушает меня! – жаловался друг любимой на друга.
– Я – воплощение абсолютного равнодушия! – расхохотался Северный.
Он мягко отобрал у Алёны стакан и присел перед ней на корточки. Она кинула на него странный взгляд – настолько странный, что он опешил, не знал, как трактовать. Северный, человек ясного, можно даже сказать холодного, весьма аналитического ума, понятия не имел, как можно трактовать брошенный на него возлюбленной взгляд. Возможно, он просто никогда не задумывался над тем, что испытывают женщины, всерьёз. Полвека прожил, а над чувствами женщин всерьёз не задумывался. Продлись этот взгляд мгновением дольше… Но взгляд был мимолётен, и Алёна немедленно разрыдалась, уткнувшись Всеволоду Алексеевичу в грудь. Думать было не над чем и незачем. Всё было хорошо.
– Сюси-пуси, любовь-морковь! Смотреть противно! – пробурчал Соколов и вытянулся на диване.
– Идём! – Северный ласковово поднял возлюбленную.
– Куда?! – с надрывом уточнила она.
– Домой. Твоя подружка, – он кивнул на захрапевшего Сеню, – устала. Да и ты не в лучшей форме.
– Все мужчины – идиоты! Вы все – сволочи и скоты!..
– О боже мой! Почему? – немного легкомысленно и даже слегка актёрски произнёс Северный.
– Почему? Почему ты не встретился мне, когда я была в лучшей форме?! – взвыла Алёна Дмитриевна.
– Охо-хо! Грехи мои тяжкие. Пьяная женщина – мечта поэта! – немного ёрнически заворчал Всеволод Алексеевич, транспортируя свою невесту на выход.
– Так ты считаешь, что я не в лучшей форме?! – возмутилась она, с трудом перебирая ногами.
– Ты в наилучшей форме! Если ты имеешь в виду свою красоту.
Алёна Дмитриевна счастливо улыбнулась.
Утром она не обнаружила Всеволода Алексеевича рядом. На подушке лежала записка.
«Жду тебя на холме у развалин генуэзской крепости. В меню – романтический завтрак и разговоры о любви».
Соловецкая не знала, как реагировать. Несмотря на то что он вчера ночью был нежен, ласков и заботлив, не читал моралей и вёл себя безупречно, но… Но эта его вечерняя директивность!
Она встала и пошла к журнальному столику. Под бутылкой лежала ещё одна записка.
«Алёна, я не тупой самец – я всего лишь заботливый мужчина. И прости, что не встретил тебя раньше».
Захотелось поплакать. Но Алёна Дмитриевна улыбнулась, про себя обозвала Северного манипулятором и пошла в душ. Через полчаса она была на вершине холма. Ярко светило солнце. По одну сторону был спрятан в уютную бухту один из лучших в мире маленьких городков, по другую – бескрайнее переливающееся перламутром море. В центре вселенной, под близкими небесами завтракали самые счастливые люди на планете, по крайней мере в этот час. Час – это иногда вполне достаточно для счастья. Счастье – это не хроническое заболевание, а острое состояние. Покой, уверенность и надёжность – предпосылки и последствия. Иногда если что-то может испортить – как предпосылки и последствия, так и само острое состояние счастья, – это гнусный характер. Собственный гнусный характер. Поэтому иногда его стоит оставить в гостиничном номере, а ещё лучше – выбросить. Просто выбросить в море.
Какие-то подобные глупые мысли бродили в Алёниной голове, пока она ела брынзу с зеленью, запивая их тёрпким красным вином под прекрасным осенним солнцем Балаклавы.
– Тебе будет очень тяжело со мной, Северный. Ты не хочешь забрать назад своё предложение и снова стать свободным от обязательств человеком?
Алёне Дмитриевне очень хорошо, но кой-то чёрт заставляет её ёрничать и ехидничать. Это очень приятно на сытый желудок и под ласковым солнцем. Ей так хорошо, что непременно надо стать слегка язвительной. Почему? Что-то вроде оберега. Видите, боги? Мне не слишком хорошо. Не завидуйте.
– Нет, – отвечает Всеволод Алексеевич. – Мне не будет тяжело. И я не заберу назад своё предложение. Мне не хочется быть свободным от обязательств.
– Почему? Ты не любишь свободу?
– Свобода от тебя – это одиночество. Лучше послушай…
– Что?
– Тишину. Скоро она сменится…
– Чем?
– Бора – иначе норд-ост – это яростный таинственный ветер, который рождается где-то в плешивых, облезших горах около Новороссийска, сваливается в круглую бухту и разводит страшное волнение по всему Чёрному морю. Сила его так велика, что он опрокидывает с рельсов гружёные товарные вагоны, валит телеграфные столбы, разрушает только что сложенные кирпичные стены, бросает на землю людей, идущих в одиночку…
Ветер этот страшен своей неожиданностью: его невозможно предугадать – это самый капризный ветер на самом капризном из морей.
– Но если его невозможно предугадать…
– Всегда надо быть готовым.
– Старые рыбаки говорят, что единственное средство спастись от него – это «удирать в открытое море»[9].
– И поэтому тоже.
– Что?
– И поэтому я восхищаюсь тобой – за готовность, за то, что ты прочитала «Листригонов».
– Надо же соответствовать спутнику-интеллектуалу.
– Спутнику жизни?
Алёна Дмитриевна встала и, зажмурив глаза, несколько раз быстро обернулась вокруг себя. И резко остановилась.
– Если сейчас увижу море – не выйду за тебя замуж. Если увижу Балаклавскую бухту, то…
– То ты в ловушке! – рассмеялся Северный. – Открывай глаза!
