Ольга Тарасевич - Чеченский угол
– Мне пятьдесят. Мужа убили. Тут бомбили сильно. Он на Сунжу пошел, воды совсем не осталось. У меня жар был. Не вернулся, – ей кажется, что ее переспрашивают, хотя Лика не проронила ни звука. – Говорю, назад не пришел. Когда самолеты улетели, я на улицу выползла. Кругом воронки. Нашла руку, вроде похожа была на мужнину. Похоронила за домом…
«Господи, да она младше моей мамы. Какой кошмар, кошмар, кошмар», – подумала Лика.
Мысли заедает на этом слове…
– Дочь у нас была. Отправили ее накануне первой войны к родственникам. Но в село не доехала. Искала я ее, искала…
По темному лицу Хазимат текут слезы.
Ей явно жальче дочери, чем мужа. От мужа хоть рука осталась.
Ее успокаивает собственное любопытство:
– Мне Руслан сказал, вы журналистка? Так вы напишите там, в Москве, живем мы хорошо.
Лика вздрагивает. От последней фразы делается так жутко, что, кажется, нет сил сдержать крик отчаяния. Завыть бы.
– Как… хорошо? Почему?
Чеченка задумывается. Конечно, хорошо. Раньше – бомбежки, обстрелы, хлеба не достать. Теперь хотя бы не стреляют. И еще эти перестали ходить… Которые боевиков искали… Они часто приходили. Что боевиков в Грозном давно не осталось – здесь каждая собака знает. Но ходили, искали. К ней тоже зашли. Никого, естественно, не обнаружили. Но почему-то утащили сервантик. Ах, какой был сервантик! Стеклышки из него еще при первых бомбежках вылетели, сам пробитый – им муж окно загораживал. Но целенький, не развалился, только трещины появились. Забрали. В следующий раз тулуп старый, молью точенный, унесли. Больше забирать было нечего. Так нашли мешок кукурузной муки, вспороли, выпотрошили, истоптали. Хвала Аллаху, больше не приходят. Все спокойней. Хорошо.
Лика расстегнула рюкзак, забросила в него блокнот с вопросами. У нее больше нет вопросов. Не о чем говорить, все слишком понятно и слишком страшно.
Достав портмоне, она быстро вытащила купюры и вложила их в руки изумленной Хазимат.
– Простите. Простите нас, пожалуйста, – отрывисто сказала Лика и, повернувшись к Руслану, сорвалась на крик: – Что стоишь? Поехали!
Уже на лестнице ее догоняет изумленный возглас:
– Деточка, но за что прощать? Так случилось со всеми…
– Отвези меня домой. Руслан, я просто не могу ни с кем общаться. Отвези меня домой!
– Я слышу, – чеченец завел двигатель и недоуменно пожал плечами: – А вчера говорила, что рада. Что хочешь говорить с людьми.
Все правильно: была рада. Теперь с документами все в порядке. Аккредитация при МОШе соседствует рядом с новеньким редакционным удостоверением, точной копией настоящего, но просроченного. Генерал обо всем позаботился, и Лика подумала: «Ну вот, наконец-то можно будет не дергаться у каждого блокпоста, спокойно пообщаться с людьми. А то уже столько нахожусь в Чечне, вижу только полуразрушенные дома, вечерами в некоторых окнах мелькает свет – но что происходит за этими окнами, не имею ни малейшего представления».
Теперь – имеет.
Но лучше бы находилась в неведении.
Все в Лике ломалось и крушилось. Встреча с Хазимат – как отколовшаяся от прошлых принципов льдина, стремительно несущаяся в ледяной океан. Кругом обломки. Неужели раньше можно было всерьез полагать: лучше тяжелая правда, чем приукрашенная действительность? И еще как-то так прежде получалось – ни о чем не жалеть, ни о проблемах, ни о боли. Мишуры бы сейчас побольше. И хоть какое-нибудь обезболивающее. Если уж нельзя повернуть время вспять.
Когда Руслан притормаживает у своего дома, Лика выскакивает из машины, как ошпаренная. Она бежит по небольшому дворику, рефлекторно останавливается в прихожей, чтобы стащить кроссовки, но тут же вспоминает: Эльбина, жена Руслана, всегда обижается, когда гости бродят по дому босиком, здесь так не принято.
У Эльбины на кухоньке хорошо. Пахнет свежей выпечкой и абрикосовым вареньем. Домашние запахи успокаивают.
«Вот, смотри – бывают и другие очаги, теплые, не разрушенные», – подумала Лика.
Эльбина сидит за столом, перебирает крупу, и ни о чем не спрашивает. Иногда улыбается, иногда покрикивает на маленькую Басиру. Девочка играет с куклой, кормит ее песчаной кашей и порой, копируя мать, норовит «остудить» во рту собственное «варево». Тогда Эльбина что-то говорит по-чеченски, Лика фразы не понимает, но малышка на какое-то время прекращает тащить грязь в уже перепачканный ротик.
Внезапно женщина стонет, склоняется над большим круглым животом.
– Что?! Уже? Эльбина, что, началось?
Жена Руслана беременна.
Она вытирает взмокший лоб и грустно произносит:
– Толкается. Совсем как Басира. Руслан расстроится, если опять родится девочка.
Лика осторожно прикладывает к животу руку. Новая жизнь активно ее пинает!
– Но ты же не можешь рожать мальчиков по заказу!
– Три недели осталось. Вот и узнаем. Можешь, не можешь… Кого это интересует, милая? В семье должно быть много сыновей!
Лика с жалостью смотрит на женщину. Такая красивая – коса в руку толщиной, внешние уголки глаз подтянуты к вискам, не глаза – очи, миндалевидные, загадочные. Но что они видят кроме пеленок и кухни?
– Эльбина, а вот скажи: если бы было можно, ты хотела бы работать? Сделать карьеру, самой зарабатывать деньги?
Она отрицательно покачала головой.
– Зачем? Я замуж вышла. Пусть Руслан зарабатывает. А я буду дом в порядке содержать. Знаешь… только не обижайся, ладно?
– Ладно.
– Мне не нравятся русские женщины. Вы как и не женщины вовсе. Волосы, одежда, сигареты… У вас все как-то неправильно.
Лика хочет что-то возразить, но забывает, что именно. Из-за стены, с «мужской», как выражается Эльбина, половины, раздаются крики и стоны. Весьма недвусмысленные.
– Ты не бойся. Это Руслан кассету смотрит.
– Порнографическую, судя по звукам.
– Его любимая. Она на всех рынках в Грозном продается. Там про какую-то журналистку. Руслан еще говорил: она нас хорошо показывала, а мы ее еще и…
Окончания фразы Лика не слышит, глаза уже впились в экран. Там содрогается в рыданиях женщина. Любительская камера медленно наезжает на ее лицо – распухшее от слез, но все же узнаваемое, с ямочкой на подбородке, высокими скулами. Потом так же медленно камера фокусируется на двигающейся голой заднице, скользит по спущенным брюкам и переползает на соседнюю фигуру. Волосатая рука поглаживает член, вздыбившийся от желания…
– Скотина!!!
Руслан обернулся и сразу же щелкнул пультом.
– А что тут такого? Все смотрят!
Слова застревают у Лики в горле. Она хочет объяснить всю низость этого зрелища и одновременно понимает: нечего говорить, в оболочках слов нет привычного смысла. Значит, это все-таки правда. Про ту девушку, побывавшую в чеченском плену, говорили, что, в общем, ей пришлось не сладко. Однако Лику не интересовали все эти скабрезные подробности, она просто радовалась тому, что коллегу освободили. А теперь эту кассету вот так просто смотрят на видео перед ужином. Смотрят, как подонки насилуют беззащитную женщину. И при этом поясняют: «А что здесь такого?»
– Руслан, я хочу поговорить с генералом Ивановым, – заявила Лика. – Мне совершенно не улыбается оказаться на месте этой девушки. Поэтому срочно отвези меня к Федору Алексеевичу.
Он виновато забормотал:
– Подожди, а? Чего обижаешься? Не надо обижаться, а?
Лика повторила:
– Ты что, плохо понял? Я с тобой свои эмоции не обсуждаю. Быстро взял и повез меня в МОШ. Или мне самой туда отправиться?
– Не надо самой, – мрачно заверил Руслан, теребя бороду. – Сейчас поедем.
В прихожей Вронская повернулась к вешалке, потянулась за висящей на ней курточкой.
Треснула по черепу острая боль.
Мир погас…
Сначала появился холод. Он грыз каждую косточку в окоченевшем теле.
Лика инстинктивно села, попробовала обнять руками колени и с ужасом поняла: невозможно, руки закручены за спину, стянуты, видимо, веревкой.
Острая вонь шибанула в нос. И сразу же появился кислый привкус во рту, противный, прогорклый. Язык, непривычно стесненный, тыкался во что-то мягкое, похожее на тряпку. Лика попыталась вытолкать кляп наружу, но он не выталкивался, и скоро стало понятно, почему. В щеки врезалась еще одна веревка.
Холод, веревки, кляп, стены – Лика пощупала сзади затекшими руками – стены земляные. Вверху, через толстые прутья решетки, сияют алмазные веснушки звезд.
Надежный агент генерала Иванова ударил ее по голове, скрутил руки, воткнул в рот вонючую тряпку и бросил в зиндан.
От беспомощной безысходности сделалось еще страшнее. Стараясь унять сотрясавшую тело дрожь, Лика пыталась вспомнить, как именно нанес удар Руслан. Дело в том, что над резинкой, стягивающей волосы в плотный хвост, был аккуратно закреплен передатчик. Генерал объяснил, что по этой круглой, как таблетка, штуковине, всегда можно будет определить ее местонахождение. Поэтому Лика волновалась, не повредил ли чеченец хитрый прибор. А дотянуться со связанными за спиной руками до волос нет никакой возможности.
