Лоренцо Каркатерра - Гангстер
Паолино Вестьери спал на кровати, стоявшей в углу маленькой комнатушки возле окна, выходящего на задворки. Он жил в Балтиморе, в 16-м номере на третьем этаже захудалых меблированных комнат, где обитали такие же, как он, люди, уже опустившиеся ниже черты бедности. Двери здесь были из тонкой фанеры, и в каждом номере было слышно почти все, что происходило в пятиэтажном здании. Паолино был когда-то крепким мужчиной, испытывавшим постоянную и неодолимую тягу к работе. Но теперь, в свои неполные пятьдесят лет, он утратил волю под ударами жизни. Он уже не думал о том, чтобы серьезно преуспеть в жизни, а, напротив, погрузился в обманчивую безмятежность существования со случайной работой и случайным местообитанием. В меблирашках «Берлингтон армз» он проживал уже шесть недель, выплачивая три доллара в неделю из того, что он зарабатывал на откупленном месте чистильщика обуви на нижнем этаже главного балтиморского железнодорожного вокзала. Он жил одиноко, почти не имел приятелей и каждый день засыпал рядом с пустой бутылкой из-под красного вина. Он не видел Анджело с того дня, когда покинул их нью-йоркскую квартиру, и никогда не упоминал, даже случайно, о том, что у него есть сын. Паолино Вестьери теперь плыл туда, куда несло его течение жизни. Он не ожесточился, не обозлился на жизнь, а просто принимал ее такой, какой она сложилась. В бумажнике он хранил только два напоминания о прежней жизни — свою свадебную фотографию и еще один порванный снимок, на котором он был запечатлен с сыном Карло на плечах — оба с широкими сияющими улыбками, а за их спинами — тоже сияющие — воды Средиземного моря.
Анджело вошел в комнату и наклонился к отцу. Тот крепко спал — сном рабочего человека, усугубившего свою накопившуюся усталость бутылкой вина. Анджело приехал на поезде из Нью-Йорка один. Для встречи с Паолино ему не был нужен ни Пуддж, ни кто-либо другой. Он сидел возле окна в вагоне, рассматривал проплывавший мимо пейзаж и пытался воскресить в памяти те немногочисленные теплые воспоминания, которые были у него об отце. Через сеть преступного мира он следил за жизнью Паолино, переезжавшего из города в город. Он знал, что отец никогда не отъедет далеко от моря и сможет жить лишь в самых дешевых гостиницах или ночлежках. Он знал также, что у его отца плохо с деньгами и что он уже ни на что не надеялся. Но все это не имело никакого значения. Ему предстоял крупный разговор с Паолино Вестьери.
Время пришло. Анджело твердо решил начать новую жизнь с Изабеллой, до свадьбы оставалось менее двух недель. Он не желал омрачать эту жизнь тенями из прошлого. Изабелла, так же как Пуддж, Ида и Ангус, знала о его отце, и Анджело был уверен, что все они унесут тайну случившегося с собой в могилу.
— Проснись, папа, — негромко, но очень внятно произнес Анджело.
Паолино пошевелился, но не открыл глаза. Его дыхание сильно отдавало алкоголем, а тело было переполнено усталостью после того, как целый день сгибалось над ботинками других людей.
— Папа, проснись, — сказал Анджело и, протянув руку, потряс отца за плечо. — Я должен поговорить с тобой.
— Карло, — пробормотал Паолино, все еще пребывая в полусне. — Карло.
— Карло здесь нет, — сказал Анджело.
После этих слов глаза Паолино наконец-то открылись, он повернулся на другой бок и первым делом посмотрел на ноги человека, пришедшего в его комнату. Ботинки были дорогими, на не слишком высоких каблуках, с черными шнурками. Брюки с отворотами тоже черные и сшитые на заказ. Паолино поднял голову и встретил твердый взгляд сына, в упор разглядывавшего его.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, быстро садясь на кровати. — Кто звал тебя сюда?
— Никто не звал, папа.
— В таком случае почему ты здесь? Посмотреть на меня? Лишний раз доказать себе, что твой путь лучше? Так? Ладно, смотри сколько хочешь, гангстер. Посмотри, посмейся и уходи.
— Я приехал из-за Карло, папа, — сказал Анджело. Он возвышался над сидевшим на кровати отцом, был спокоен и уверен в себе. В густой, как и в молодости, разлохмаченной со сна шевелюре Паолино обильно проступала седина. Его синие рабочие брюки — он спал, не сняв их, — были покрыты пятнами гуталина и жира, а на белой футболке бросались в глаза пятна, оставленные едой.
— Ты не имеешь никакого отношения к Карло. — Паолино говорил отрывисто, словно выплевывал слова. — У тебя нет права даже называть его имя.
— Ты сделал две ошибки, — сказал Анджело. — Ты убил своего родного сына, а потом завел другого, который узнал об этом.
— Так что ты собираешься делать? — Паолино устало поднялся на ноги. — Убить меня? Неужели ты настолько глуп? Неужели ты не видишь, гангстер, что я давно уже брожу среди мертвых?
— Я пришел, чтобы помочь твоей боли прекратиться, папа. Ты уже достаточно страдал. — Анджело сунул руку в карман пиджака, медленно вынул револьвер и направил его в грудь Паолино. Потом, оттянув рычажок, откинул барабан, вставил патрон в одно из пустых гнезд и со щелчком взвел курок. После этого он шагнул вперед и положил оружие на хрупкую тумбочку рядом с кроватью.
— Там одна пуля, — сказал Анджело. — Пришла пора тебе воспользоваться ею и обрести мир.
— Почему ты не хочешь сделать это своими руками? — спокойно спросил Паолино. — Тебе не хватает храбрости, чтобы положить конец моим страданиям?
— Может, и хватает. — Анджело снова взглянул в глаза отца. — Но на этот раз я прошу тебя: единственный раз в жизни наберись смелости и сделай это сам. Я все прощаю тебе, папа. Покончи с этим. Ради нас обоих.
— Я любил моего Карло, — сказал Паолино; его глаза наполнились слезами.
— Я знаю, — ответил Анджело. — И знаю, что меня ты тоже любил.
Он медленно осмотрел комнату и вернулся взглядом к лицу отца. Потом шагнул к тумбочке и указал пальцем на оружие.
— Ты совершил ошибку и этим разрушил свою жизнь, — сказал Анджело. — Я ухожу и оставляю тебе шанс исправить ее.
Паолино Вестьери взял оружие двумя руками и снова опустился на кровать.
— До свидания, папа, — донесся до него голос сына.
Анджело вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Затем он повернул за угол и успел дойти до площадки первого этажа, когда наверху прогремел выстрел, почти не приглушенный тонкими внутренними стенами. Он сел на верхнюю ступеньку и уронил голову на грудь. Его глаза были закрыты; он до боли закусил нижнюю губу.
Несколько часов просидел он там, оплакивая смерть отца, Паолино Вестьери.
Анджело вышел из поезда и сразу же увидел на переполненной людьми платформе ожидавшую его Изабеллу. Он быстро пошел к ней и протянул к ней руки, еще не дойдя пары шагов.
— Я так тебе сочувствую, — шептала она сквозь рыдания, — так сочувствую.
— Надеюсь, что он наконец обрел мир, о котором всегда мечтал, — сказал Анджело. — Он это заслужил. Больше чем заслужил.
Изабелла подняла к нему залитое слезами лицо.
— Вы оба это заслужили, — отозвалась она.
— Я не дал моему отцу ничего такого, чем он мог бы гордиться, — сказал Анджело. — Наоборот, я стал одним из тех, кого он ненавидел больше всего на свете. Моя рука не держала то оружие, которое убило его, Изабелла. Но если честно, это я и только я помог ему нажать на курок.
Изабелла посмотрела в глаза Анджело и погладила его щеки обеими руками. Вокруг них измотанные поездкой жители пригородов мчались к своей конечной цели, волоча чемоданы и упирающихся детей. А они стояли посреди этой суматохи, держась друг за друга, и проливали слезы по умершему хорошему человеку. Одни среди многолюдной толпы.
— Но ведь он мог бы просто оставить отца в покое, — сказал я, передавая Мэри чашку с водой. — Позволить ему дожить те годы, которые ему оставались. Относиться к нему так, будто его уже нет на свете. И, кстати, его отец ведь не представлял опасности ни для него самого, ни для кого-либо другого.
— Это было бы против всех представлений, с которыми он вырос, — сказала с легким нажимом Мэри. — Против всех принципов выбранной им жизни. Смерть отца постоянно преследовала Анджело, вероятно, с первого же дня. Паолино должен был ответить за убийство Карло. У них просто не было никакого выхода — у обоих.
— Тогда почему он не мог поручить это дело кому-нибудь другому? — спросил я, глядя на умирающего. — Он же мог приказать сделать это. Результат был бы тем же самым.
— Это было личное, — ответила Мэри. — А среди усвоенных им правил было одно, не позволявшее смешивать личное и бизнес. Он ни за что на свете не позволил бы кому-нибудь другому убить Паолино. С его точки зрения, это было бы еще большим преступлением.
— Я всегда думал, что смерть Паолино была для Анджело лишь возможностью наконец-то похоронить свое прошлое, — сказал я. — Избавиться от всего, что случилось до того дня, когда его подобрала Ида Гусыня. Он всегда считал этот день самым важным в своей жизни. А все, что было до него, не имело значения.
