Андрей Константинов - Решальщики. Развал/схождение
— Нет, Виктор! Я не буду им ничего говорить!.. Да!.. Просто вытащите меня отсюда! Слышишь?.. Никакой картины! Не было её!.. А вот так! Всё, забыли! Я просто хочу выйти!.. Неужели ты не понимаешь? Они… они убьют меня!.. Учти, если ты… вы мне не поможете, я… Я… сдам им всё по нашим скандинавским сделкам! И по трубным госзаказам тоже!.. Нет, Виктор, я не шучу!.. И не угрожаю… Я всего лишь… Я хочу домой! В Стокгольм! В Майами! Да куда угодно — лишь бы подальше из этой гребаной Рашки!..
Санкт-Петербург, 14 декабря, ср.
Так уж сложилось, что нынешнее утро в кабинете решальщиков снова началось с действа, по сути своей близкого к тому, кое накануне Брюнет окрестил «оральным сексом». В том смысле, что находившиеся в данный момент в кабинете инспектора́ — они сейчас тоже именно что ОРАЛИ друг на друга. Используя при этом выражения из «жестко-порнографического» лексикона.
Причем орали — снова не заперев двери кабинета.
— Нет, Купчина, ты чё, совсем с головой не дружишь? — с пеной у рта заходился Петрухин. — Может, то последствия длительного сексуального воздержания? А теперь, когда Асеева тебе дала, ты тоже решил? выдать?
— Ты бы, Дима, за языком следил!
— А я слежу, Лёнечка. Ух, как я слежу! Иначе я бы тебе сейчас не такое разжевал да выплюнул. У-у-у-у!
— Кончай, а? И без тебя тошно.
— Если тошно — сблевани. Я подожду, — презрительно бросил Петрухин и натурально схватился за голову. — Бли-ин! Нет, ну вы видали такого урода? Будучи по жизни мусАрком, понимая, как вся эта халабуда устроена, своими глазами наблюдая, что в ней происходит сейчас, он тем не менее собирается возвращаться!
— И не просто «собираюсь», а именно что «возвращаюсь».
— Вот я, в отличие от тебя, нормальный человек. И потому всего лишь хочу понять: ЗАЧЕМ?!
Леонид собрался с духом и постарался ответить как можно искреннее:
— Я, Дима, как ты правильно заметил, по жизни — мент. И всё про нашу мусАрню прекрасно знаю: и хорошее, и плохое. НО! Я в системе проработал достаточно долго, однако же тварью не был и как-то умудрялся, при любых раскладах, оставаться порядочным человеком.
— Во-от! Вот за это тебя и вышвырнули! За то, что ты, дурачок, честно делал свою работу! И, уверен, вышвырнут вдругорядь. Дважды в одну реку, вопреки философам, поссышь!
— Подожди, Димка, не вопи. Давай по-другому вопрос поставим?
— Поставь. Сделай такой одолжение.
— Вот скажи: все эти люди, которые продолжают отсюда уезжать в Америку, в Европу, в Израиль, — они что? Предатели, изменники родины?
— Рыба ищет, где глубже, а человек… — пожал плечами Петрухин. — А при чем здесь?
— А при том, что лично я не хочу уезжать. Моя родина — она здесь. Пусть она — такая, сякая, кривая. Но я все равно не очень добрыми глазами смотрю на тех, которые уезжают. Потому что они родину, они мать свою как бы в опасности оставляют.
— Даже так? — не без издевочки уточнил напарник.
— Даже! Потому что чем больше хороших людей переселится туда, тем выше концентрация плохих будет здесь. И вот если про полицию, как про Родину говорить, — прости за такой вот пафос, то чем больше хороших людей из нее уйдет, тем больше в ней дерьма останется. И, соответственно, наоборот.
— А ты, значит, себя хорошим назначил? По мне так — очень самонадеянное заявление.
— Тебе бы все шуточки, а я сейчас на полном серьезе говорю! Называй это как хочешь: дон-кихотством, борьбой с ветряными мельницами… Но я все равно хочу попробовать. В конце концов — имею право!
— ЧТО? Что ты хочешь попробовать? — взревел окончательно съехавший с катушек Петрухин. — А самое главное — КТО? Кто тебе даст «попробовать»? Ты же будешь не сам по себе, эдакая куцая, от слова «купцов», полиция. Ты будешь — «полиция при исполнительной власти». А что эта Власть сейчас творит, а? Телевизор смотришь? Интернет читаешь?.. Слу-ушай, Лёньк! Вот только сейчас до меня дошло: а может, ты того? Может, ты просто решил зайти в бизнес с другой стороны?
— Ты совсем мудак, или как?
— А что такого? Кстати, знаешь, как теперь силовиков в бизнесе называют?
— Не знаю. И знать не хочу.
— А зря. Помнишь, раньше говорили «крыша»? Так вот теперь их не «крышей» — «учредителями» кличут.
— И к чему ты это сейчас сказал?
— А к тому, что, может, и ты решил учредителем стать? Дабы не мелочь по карманам тырить, а по-взрослому, по-хозяйски отдуваясь, вовсюду заходить? Коли так — базару нет. Все правильно: отмантулил производственную практику в «Магистрали» и теперь с багажом бизнес-знаний возвращаешься. Молоток!
— Еще раз, самый последний, для тупых поясняю. Я возвращаюсь для того, чтобы…
— А вот тогда ты просто идиот, — не дослушав, устало констатировал Петрухин. — Такой, знаешь, розовенький идиотик.
— Да почему?
— Да потому что недолгим оно будет, твое радетельное служение! Потому что одиночка не может переиграть Систему. Ибо Система у нас нынче устроена таким квадратно-гнездовым способом, что в ее квадратах-координатах любой рефлексирующий слуга закона быстренько…
— Ого! Знатный шум, — оценил уровень децибелов зашагнувший в незакрытый кабинет Виктор Альбертович. — Надеюсь, к драке я не опоздал?
— Здорово, Витя, — мгновенно затухая, отозвался Дмитрий. — Это не шум — всего лишь… э-э-э… диспут.
— Хочется верить, что диспут посвящен моральному облику нашего заблажившего сидельца? Хрен ему между…
— Не совсем. Но то, что «облику» и «моральному», — в самую точку.
Купцов, персонально которому был посвящен сей пассаж, смиренно и молча таковой проглотил.
— Новости есть? — перешел к делу не расположенный ныне к «диспутам» Брюнет.
Ночной звонок Московцева очень сильно напряг Виктора Альбертовича.
При том что в этой жизни его уже давно мало что по-настоящему могло задеть/удивить/поразить.
— Надеюсь, будут, — обнадежил Петрухин. — Ближе к вечеру.
— И какого плана?
— Как минимум, обещали подогнать копию заключения судмедэкспертизы.
— Это может нам как-то помочь?
— Давай не будем бежать впереди «Сапсана»? Будет тугамент — будет пища. Опять же — к тому времени, возможно, поспеют биллинги трубки Московцева.
— Ладно, коли так — подождем.
— Виктор! У тебя не найдется немного времени? — подал наконец голос Купцов. — Мне нужно переговорить по личному вопросу.
— По личному? — Виктор Альбертович посмотрел на часы. — Может, через… А давай прямо сейчас? Только быстро.
— Боюсь, быстро не получится, — исторг усмешку Петрухин.
— То есть? — непонимающе вскинул брови Брюнет.
— Не-не, ничего, это я о своем. Братцы, раз уж вы все едино удаляетесь на исповедь, я, пожалуй, покину вас на пару-тройку часиков. Тоже — по личному.
— «По личному». Мог бы и соврать что-нибудь. Правдоподобно-служебное.
— Историческими фальсификациями не занимаюсь!
— Пошли, Николаич, — вздохнул босс. — С этим кадром препираться — всё одно что против ветра воздух портить. То еще бо́тало…
* * *Понимая, что при любых общественно-транспортных вариантах безнадежно опоздает, из центра до «Пулково-2» Наталья добралась на такси.
Отсчитав водиле двухдневную зарплату старшей медицинской сестры, она прошла в зал прибытия, где традиционно было не протолкнуться, и не без труда сыскала там Петрухина.
— Уф-ф! Еле успела. Везде такие пробки.
— Ты же после дежурства, чудище? — с легкой укоризной посетовал Дмитрий. Хотя нежданному появлению любимой женщины оказался, безусловно, рад. — Лучше бы ехала домой, отсыпалась.
— Я Костика почти год не видела. И вообще — может, я за сутки дежурства успела соскучиться?
— По Костику?
— По тебе, балда! — Наталья шутливо шлепнула по лбу своего мужчину. — О, франкфуртский-то, оказывается, уже сел?
— Ага, минут пятнадцать как. Похоже, с получением багажа какая-то мутка. Ладно, все равно пойдем, поближе протиснемся.
Супруги Лущенко вышли из зоны прилета минут через десять.
В стильной кожаной куртке, с коротко остриженными волосами и в модных темных очках более всего Костя походил сейчас на крутого парня из голливудских боевиков. Внешняя перемена с Костылем «образца весны сего года» оказалась настолько разительна, что, не поддерживай того сейчас под руку Люба, Петрухин запросто мог «ошибиться в объекте».
— Люба! Костыль! Мы здесь!.. Ух ты! Поворотись-ка, сынку! Раздобрел, раздобрел на германских харчах! Сосиски, капустка, пивко. Понимаю. Даже где-то завидую.
Стиснутый в объятиях друга Лущенко молча и смущенно улыбался.
А вот его дражайшая, напротив, беспрестанно щебетала и буквально светилась от радостной гордости. Она же — горделивая радость.
— Как долетели, Любаша?
— Ой, сами не заметили как! Только сели, только покушали, только кино посмотрели — и всё. Пристегнитесь, говорят, садимся.
