Юлия Вознесенская - Русалка в бассейне
– Она не пьяна, Таня. Она мертва.
– Что вы несете-то? Как это она мертва, если у нее глаза открыты? Врете вы все! Она просто пьяная или под дурью, я же вижу! Это вы специально сняли ее в таком виде, чтобы подловить…
– Кого «подловить»! Вас, Таня?
– Ну, не знаю кого, – сказала девушка сердито. А сердилась она на себя, поняла Апраксина, и сердилась за то, что чуть было не проговорилась. А вот о чем или о ком?
– Таня! Нельзя прятать голову в песок, как страус, и закрывать глаза на правду.
– А я не верю, – упрямо прошептала Татьяна, но глаз от фотографии сестры не отводила. – Это какая-то полицейская уловка.
– Помилуйте, Таня, ну зачем полиции затевать какие-то интриги против вас или вашей сестры? – сказала Апраксина, забирая фотографию у Татьяны и пряча ее обратно в сумку.
– Тогда расскажите мне, откуда взялась эта фотография!
– Пожалуйста. – И Апраксина рассказала Татьяне, как она сама и две ее подруги случайно обнаружили тело неизвестной девушки в пруду «Парадиза» в субботу шестого июня.
– Дайте мне еще раз взглянуть на ту фотографию! – попросила Татьяна, когда Апраксина закончила свой рассказ. – Да, это все так и есть, как вы говорите, – сказала она упавшим голосом. – Это Наташа, и она мертва. Но я же слышала ее голос в телефонной трубке!
– Магнитофон.
– Понятно… Но я знаю, кто ее убил!
– Кто?
– Георгий! Он увез Наташу и долго не возвращался, а потом, вернувшись домой, очень странно вел себя со мной и с другими…
– Кто такие эти «другие»? – спросила Апраксина.
– А, не все ли равно? В общем, это уже вас не касается. И, пожалуйста, очень прошу вас, оставьте меня теперь в покое! Вы ведь узнали, кто эта убитая девушка? Да, это Наталья Беляева. А теперь, оставьте, оставьте, оставьте меня в покое! – Ее наконец прорвало: она уткнулась в диванную подушку и зарыдала в голос.
На шум в гостиную явился инспектор Миллер.
– Что здесь происходит, графиня? Помощь нужна?
– Да, нужна. Пошлите кого-нибудь на кухню за водой. А происходит здесь то, что рано или поздно должно было произойти: мы теперь знаем, кто такая «русалка в бассейне», откуда она и как ее зовут, и даже имеем уже одного подозреваемого. И все благодаря вот этой девушке, Татьяне Беляевой, ее сестре.
– Понятно, – сказал инспектор, подошел к двери, открыл ее и крикнул: – Эй! Принесите кто-нибудь стакан воды из кухни – девушке плохо! – затем он обернулся к Апраксиной: – И кто же этот подозреваемый?
– Хозяин этого дома Георгий Бараташвили.
– Я вам ничего не говорила! Хватит меня впутывать! – крикнула Татьяна, подымая мокрое лицо от диванной подушки. Затем, не дожидаясь ответа, снова в нее уткнулась и зарыдала с новой силой.
Апраксина встала и подошла к инспектору.
– Ну, а что у вас? – вполголоса спросила она.
– Мы нашли следы пребывания в доме нескольких человек, но никого из них не обнаружили.
Татьяна подняла голову.
– Он сказал, что никого не нашел? – спросила она Апраксину, кивнув в сторону Миллера.
– Да.
– Скажите ему, что он не там искал. Идемте, я покажу вам, где все. – Она поднялась, вытирая лицо ладонями, схватила со стола бутылку колы и глотнула из нее, а затем вышла из гостиной в коридор, на ходу кивнув Апраксиной и инспектору.
Инспектор громко крикнул, подзывая помощников.
Татьяна прошла довольно длинный коридор, кончавшийся лестницей на второй этаж. Под лестницей была небольшая дверь.
– Это кладовка, – сказала она, показывая на дверь. – Вам сюда!
– Кладовку мы уже обыскивали, – сказал Миллер.
– Плохо обыскивали.
За дверью в кладовке не было ничего, кроме зимней одежды, упакованной в пластиковые мешки и висящей на длинной железной палке.
– Надо отодвинуть одежду в стороны! – сказала Татьяна и сама принялась сдвигать громоздкие мешки, инспектор бросился ей помогать. За мешками не было ничего, кроме обшитой деревом стены. Апраксина и Миллер остановились в недоумении. Но Татьяна подняла руку вверх, нашарила там что-то вроде гвоздя, потянула его вниз – и деревянные планки с сухим треском опустились в пол: перед ними открылось узкое пространство с уходящими вниз ступенями.
– Они все там, внизу! – сказала она.
Инспектор кивнул полицейским. Один из них выхватил карманный фонарь и первым осторожно шагнул в открывшийся лаз…
Когда Георгий Бараташвили подъехал к дому, навстречу ему полицейские вывели троих перепуганных молодых людей.
– Молчите все, и я вам помогу! – успел он крикнуть им по-русски. – Вам ничего не грозит, только молчите! Предоставьте все мне!
Но он еще не ведал, что грозит ему самому, и вряд ли сразу испугался, даже когда увидел шагнувшего ему навстречу инспектора с парой блеснувших на солнце наручников. Но он по-настоящему струсил и запаниковал, и это было видно по его побледневшему лицу и забегавшим глазам, когда на крыльцо выскочила зареванная Татьяна и закричала:
– Дрянь! Скотина! Торговец живым товаром! Ты убил мою сестру, ты убил свою тетку-старуху, грязный убийца! Но ты теперь за все, за все заплатишь, уж я-то молчать не стану!
Один из полицейских бросился к ней, но чуть-чуть опоздал. Размахнувшись, Татьяна со всей силы ударила Бараташвили по лицу. Георгий инстинктивно попытался закрыть лицо руками, забыв о наручниках: удар и пришелся по наручникам, и он взвыл от боли, а по его белоснежной рубашке потекла кровь из разбитого стальным кольцом носа. Полицейский увел в дом Татьяну, а Георгия Бараташвили, утиравшего лицо скованными руками и хлюпавшего разбитым носом, двое других полицейских повели к машине.
Апраксина, инспектор Миллер и Татьяна Беляева покинули хутор на другой машине, захватив с собой чемодан Татьяны. Но ехали они все в одно место – в мюнхнскую криминальную полицию.
Глава 14
– Елизавета Николаевна, простите меня, дуру, за хамство! – первым делом сказала Татьяна, когда они остались вдвоем в кабинете инспектора Миллера.
– Я вас прощаю за глупость, Танечка.
– Я вела себя глупо?
– Очень! Но в отличие от настоящего хамства, которого я органически не переношу, глупость не бывает намеренной, а потому она более простительна. Считайте, что извинения приняты. А теперь расскажите мне подробно, как ваша сестра Наталия попала в Германию.
– Хорошо, я расскажу. В восемнадцать лет Наташка получила первую премию на телевизионном конкурсе песни и тут же заявила, что теперь она любой ценой выедет на Запад, завоюет Европу, а потом отправится дальше – на завоевание Америки. А во всем виновата американская певица Донна! – сказала Татьяна Беляева.
– А Донна-то тут при чем? – удивилась Апраксина.
– Ну как же! Ведь она наша, савеловская! Да у нас все девчонки с ума посходили, как узнали об этом.
– О чем узнали? – в полном недоумении спросила графиня.
– О том, что всемирно знаменитая звезда – на самом деле наша соседка Лизка Чикина, которая просто сумела взять свою судьбу за рога.
– Что за бред! – засмеялась Апраксина.
– Никакой не бред, а истинная правда! Об этом даже в газете писали! Донна выросла у нас в Марьиной Роще, недалеко от Савеловского вокзала. Она была намного старше нас с сестрой, и мы ее в Москве уже не застали, но мать ее до сих пор работает дворничихой через два дома от нас. Да у нас все девчонки знают ее историю, и почти каждая хранит статью об этом, из газеты вырезанную!
– Ну-ка, ну-ка, расскажите! – сказала Апраксина, отложила блокнот и ручку, откинулась в кресле и приготовилась слушать.
– Ну, значит, мы с Наташкой Лизу Чикину уже не застали. Это она только на экране такая молодая – на самом деле теперь ей уже под сорок. У них вся семья была певучая, даже Лизкина бабка, которая только недавно померла, аж в девяносто пять лет. Вот ведь тварь живучая! Пила как лошадь до самой старости, даже когда уже под себя ходила, а жила себе и вон до каких лет дотянула! Мы, бывало, играем у них во дворе, а бабка сидит у окошка, за нами наблюдает: они на первом этаже жили. Нам скучно станет, мы и давай просить: «Баба Ира, спой что-нибудь из времен своей молодости!» Ну она и запоет что-нибудь вроде:
Мой папаша были дворник,
А мамаша – барыня!
Будь ты граф иль подзаборник —
Все одно ты мне родня-я, эх!
Люблю я белое.
Люблю я красное!
Нет-нет, не знамя,
а вино!
А дочка ее, Лизкина мать, раньше была передовиком производства на военном заводе. Только передовик она была липовый – через самодеятельность вышла в передовые, голосом брала. Ну, может, и еще чем, у них вся семья на передок была слабовата. А когда закрылся военный завод, у нее еще пенсия была не выработана, и пошла тетя Паша в дворники. Жили они в нищете – сама тетя Паша, Лизка да ее бабка, что с кровати не вставала. И тогда, говорят, Лизка и начала свою карьеру…
– Карьеру певицы?
– Да нет, какое! Карьеру путаны. Начинала она на Савеловском вокзале вместе с другими савеловскими девчонками – за десятку с командировочными в садиках этим делом занималась. Тетя Паша ее и ругала, и била смертным боем. А чего было бить-лупить, когда она и сама мужиков к себе постоянно водила, только что не за деньги, а за водку! Да и бабка, наверное, такая же была, вон какие песенки нам, девчонкам, пела! Ну Лизке и битье, и уговоры – все по фигу было. У нее ведь цель жизни большая была: найти себе иностранца, выскочить за него замуж и оторваться за границу. Приоделась она и перебралась с Савеловского в центр, с иностранцами стала работать. И подружка у нее была ей под стать, тоже из наших, савеловских, Райка Ситченко. В общем, подыскали они себе иностранных мужей, правда, не первого сорта – африканских студентов из университета Лумумбы. Но им все равно было, хоть за пингвинов в Антарктиду – лишь бы за границу. Потом Райка писала своей матери, что белым девушкам в Африке не житье, что черные мужья либо продают их, либо сами ими торгуют. А про Лизку писала, что клиенты у нее хорошие – американцы с военной базы, зелененькими платят. А сама Лизка домой не писала совсем – у них с матерью и бабкой полный раздор вышел, когда она за кордон выезжала. Потом и Райка пропала. Ну, все про них и забыли. Бабка умерла, а тетя Паша совсем спилась, как одна осталась. И вдруг, когда мы с Наташкой уже понимающие девчонки стали, кто-то привез с Запада журнал, посвященный знаменитой американской поп-звезде Донне. Смотрим журнал, листаем, завидуем… А тут мимо проходит теть-Пашина соседка; решила она посмотреть, чем это мы так увлеклись – уж не порно-журнал ли разглядываем? Подошла, взяла посмотреть да вдруг как закричит: «Да это ж Лизка Чикина! Выбилась, значит, в люди дурочка с нашего переулочка!» – схватила журнал и бегом к тете Паше. С этого и пошла настоящая слава Донны среди савеловских девчонок. Тетя Паша ее признала, и теперь у нас все знают, что знаменитая американская звезда всего-то дочь дворничихи-пропойцы и нищенки тети Паши Чикиной.
