Пол Бенджамин - Пропущенный мяч
— Спрашивайте, — объявил он, — и я отвечу.
— Я хочу знать, что у вас было против Чепмэна. Что, по вашему мнению, могло уничтожить его?
Лайт был ошеломлен. Ему не приходило в голову, что я ничего не знаю. Вся его стратегия основывалась на уверенности, что я в курсе тайн Чепмэна, а теперь он понял, что ошибался, что нехитрый трюк частного детектива ввел его в заблуждение. Это был изумительный момент, и я наслаждался им. Больше минуты прошло, прежде чем Чарльз Лайт обрел дар речи.
— Чепмэн был связан с гангстерами, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, как будто хотел уверить меня в том, что ему ничего не стоит выдать свой секрет.
— Вы имеете в виду Контини?
— Точно. Контини.
— Что за отношения связывали их?
— Чепмэн задолжал ему много денег. Он проиграл и отказывался платить.
— И когда Контини понял, что не вернет себе барыш, он организовал катастрофу?
— Похоже, вы знаете столько же, сколько и я.
— Не совсем. Кое-чего я не понимаю. Например, этот пресловутый проигрыш. Чепмэн не производил впечатления азартного человека.
— Это не было игрой в обычном смысле слова. Чепмэн познакомился с Контини через чье-то посредничество, возможно, его сына, и они стали регулярно встречаться.
— Как вы узнали об этой дружбе? Вряд ли она широко афишировалась.
— Я собираю точные сведения обо всех моих спортсменах. Таким образом можно избежать многих затруднительных положений, пока они не вышли из-под контроля. Игроки скучают во время турне и впутываются в истории, особенно с женщинами.
— Вы хотите сказать, что нанимаете шпионов, чтобы следить за людьми, которые работают на вас?
— Я не называю это шпионажем, это защита. Мы обязаны следить за поддержанием имиджа команды. Бейсболисты — легкая добыча для прессы. Почти весь год их действия как на поле стадиона, так и за его пределами обсуждаются в газетах. Они обычные молодые ребята, однако на них смотрят так же требовательно, как на президента. О знаменитом актере или оперной певице говорят только в день премьеры, но команда бейсбола в центре внимания весь сезон. И не только в городе, но и во всей стране, по радио, телевидению, в журналах и газетах. Любой намек на необычное поведение спортсмена провоцирует скандал. Бейсбол — великий американский спорт, символ страны, и пусть меня повесят, если я позволю кому-то разрушить такой имидж.
Выговорившись, Лайт успокоился. Он вспомнил о собственном величии и восстановил некоторое равновесие в борьбе со мною. Я не хотел, чтобы разговор ушел в сторону и вмешался, прежде чем он снова открыл рот:
— Вернемся к Чепмэну. О какой игре вы говорили?
— Чепмэн заключил сделку с дьяволом.
— Это ваше личное мнение, но я прошу вас быть более точным в определениях.
— Повторяю: Чепмэн заключил сделку с дьяволом. Он играл на себя. Перед началом матча он предсказывал свои удары — и спорил на это с Контини. Ставки были очень высоки. Я думаю, он проиграл около пятидесяти тысяч долларов к концу сезона.
Я ожидал чего угодно, но только не этого. Чистое безумие, сознательное саморазрушение. Чепмэн пытался управлять своим талантом, завышая требования к нему. Он провел самый великолепный сезон, о котором только может мечтать бейсболист, и ради чего? В этом бою он завоевал превосходство над монстром, и не важно, что в процессе борьбы сам он погиб. Для него имело значение одно — вновь овладеть самим собой, хотя бы на мгновение. Все равно что голышом преодолеть огневой барьер. Боль возвращает к реальности.
Лайт, улыбаясь, смотрел на меня. Он был счастлив увидеть мою растерянность и знать, что все-таки последний козырь оказался в его руках. Победа была незначительной, но он сразу же забыл о том, что проиграл сражение в целом.
— Я вижу, вы удивлены, мистер Клейн, — ликовал он, — и это понятно. Скандальная информация. Представляете, какой эффект она могла произвести, если использовать ее против человека, претендующего на роль сенатора?
— Почему он не отдал долг Контини? Принимая во внимание полную абсурдность ситуации, он должен был это сделать.
— Не могу сказать, — ответил Лайт равнодушно. — Может быть, он не располагал нужной суммой, а может, не воспринимал игру всерьез и с самого начала не собирался платить. Чепмэн отличался жутким эгоизмом. Воображал, что неуязвим.
— Его безграничный эгоизм ничто по сравнению с вашим.
— Возможно. — Лайт снова улыбнулся. Теперь он забавлялся, ему хотелось продолжать разговор.
Я резко сменил тему:
— Что вы знаете о Бруно Пиньято?
Улыбка исчезла с лица Лайта, он. нахмурился.
— Никогда не слышал о таком.
— В ваших интересах было хранить в тайне все факты, касающиеся автомобильной аварии Чепмэна до начала избирательной кампании. Пиньято работал на Контини и был за рулем грузовика, в который врезалась машина Чепмэна. Я виделся с ним в среду, вас об этом наверняка известили. В четверг он был убит в собственном доме. Я жду объяснений.
— Не понимаю вас. Ради бога, с какой стати мне желать зла человеку, которого я даже не знаю?
— Пиньято был неуравновешенным, нервным человеком. Его мучили угрызения совести, он чувствовал себя виновным и мог рассказать об этом первому встречному. Вы боялись, что он расколется, и убили его.
— Вы ошибаетесь, Клейн, я ничего об этом не знаю.
Я не настаивал. Чепмэн был единственной навязчивой идеей Лайта. Он не дал себе труда подумать, что в катастрофе участвовал и второй человек.
— Последний вопрос, — сказал я. — Вы наверняка получили сведения о связи Чепмэна с Контини от ваших шпионов. А все остальное — условия пари, подстроенная катастрофа, вам доложил об этом кто-то другой, не так ли? Человек по имени Уоллис Смарт из агентства Дамплер, да?
— Чрезвычайно неприятный тип.
— Сколько вы ему заплатили? Просто любопытно.
— Двадцать тысяч долларов.
— Он, должно быть, оказался несговорчивым?
— Ему так казалось. На самом деле я был готов дать много больше. Такие люди, как он, довольствуются малым. Дело было выгодным для нас обоих.
— До вчерашнего дня.
Лайт пожал плечами.
— Это как посмотреть. Я не жалею об этих деньгах. Они служили благому делу.
— Если уничтожение человека считать благим делом.
— Для меня так оно и было.
Я с омерзением посмотрел на Лайта.
— Как жаль, что почти все богатые люди оказываются такими ублюдками, как вы.
— Может быть, — усмехнулся Лайт, — но по крайней мере у меня была возможность наслаждаться жизнью. Вы не представляете, до какой степени приятно быть на моем месте. Быть Чарльзом Лайтом — самое восхитительное ощущение.
— Для людей вашего круга — да. А для остальных это также соблазнительно, как рак легких. Я знаю прокаженных, которые не захотели бы поменяться с вами местами. Продолжайте веселиться, мистер Лайт. Надеюсь, однажды вы поскользнетесь на паркете и сломаете себе шею.
В заключение я сказал, что не стоит труда провожать меня, я сумею найти выход.
17Было уже за полночь, когда я вернулся к себе. Входя в вестибюль, мне показалось, что я вернулся домой после долгого пребывания за границей. Визит к Лайту выбил меня из колеи, и я был рад уйти оттуда. Я жил в своем мире и, несмотря на выхлопные газы, переполненные помойки и запахи дешевых забегаловок, дышал здесь полной грудью. Чтобы жить в высших сферах, где вращается Чарльз Лайт, надо носить кислородную маску. А я их не люблю, они делают людей похожими на насекомых.
День был долгий, и больше всего на свете мне хотелось спать. Я чувствовал себя немногим лучше, чем сегодня утром. Но в голове у меня уже вырисовывалась картина преступления. Отныне я был уверен, что не выпущу нить из рук. Нужно было просто работать. Я был на верном пути, но неизвестно, что мне еще предстоит открыть, пока я дойду до конца.
Открывая дверь, я заметил, что внутри горит свет. Я хорошо помнил, что перед уходом выключил все лампы. Тело сковал страх. Я чувствовал, что не в состоянии опять драться и уворачиваться от пуль. Но отступать было поздно. Тот, кто ждал меня в квартире, слышал, как я неловко возился с ключами, и видел, как открывается дверь. Я положился на авось.
Джуди Чепмэн подняла глаза и улыбнулась. Она лежала, свернувшись в клубок, на диване и читала «Благочестие» Джона Донна, которое она взяла с полки. На ней были зеленые вельветовые брюки и серая водолазка. Джуди была прекрасна.
— Здравствуй, Макс.
— Боже мой, как вы сюда попали? — в моем голосе звучал нескрываемый гнев.
Неопределенно улыбаясь, она ответила:
— Ваш портье большой романтик. Я сказала, что у нас была любовная ссора, и я хочу сделать вам сюрприз в знак примирения. Идея ему понравилась, и он мне открыл. Даже дал мне кучу советов насчет личной жизни.
— Вы чуть не напугали меня до смерти. Вам повезло, что у меня нет с собой оружия. Я мог выстрелить без предупреждения.
