Патриция Хайсмит - Игра на выживание
- Ну так ты согласен или нет? - сурово спросила Хосефина, когда он закончил читать.
- Я поначалу придерживался такого же мнения.
- Ну а теперь? Что ты думаешь теперь? - Очевидно она ожидала, что это письмо непременно убедит его в её правоте.
- Повторяю, я говорил с Рамоном. Его показания не выдерживают никакой критики...
- Он именно этого и добивается! Он хочет, чтобы ты так считал! воскликнула она, тыча в него пальцем. - И ему это удалось!
Хуана стояла в дверях, прислушиваясь к разговору хозяйки. Многие годы безупречной работы в этом доме, давали ей такую привелегию.
- Нет, Хосефина, наоборот, он хочет, чтобы мы считали, будто во всем виновен он, - тихо сказал Теодор. - Он потрясен и подавлен, потому что никто ему не верит, и даже церковь, похоже, при жизни наказывать его не собирается, обещая наказание лишь после смерти.
- В этом можешь не сомневаться! Бог его накажет!
- Да, Рамон тоже так считает. Но, похоже, ему этого недостаточно. Вообще-то, Хосефина, если его послушать, то недолго и поверить в то, в чем он пытается всех убедить - что это он сделал это. - Теодор сидел в кресле, подавшись вперед, медленно выговаривая слова и жестикулируя, словно пытаясь передать при помощи рук то, что ему не удавалось выразить словами.
В разговоре возникла неловкая пауза. Он слышал взволнованное дыхание Хосефины. Тишину нарушили часы, висевшие на стене в спальне Хосефины Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
- Хосефина, - проговорил Теодор после того, как часы замолчали, единственное, что я могу сказать по данному поводу, так это то, что я не верю в то, что Рамон виновен. На мой взгляд, он просто обезумел от горя.
- Как же! - взгляд Хосефины был устремлен в окно.
Теодор перевел взгляд на собственные крепко сжатые руки.
- Поймите же, Хосефина, я пришел сюда совсем не для того, чтобы заставить вас поверить в то, во что верю сам. В конце концов это всего лишь мое личное мнение. - Он понимал, что подобное пассивное отношение ни к чему хорошему не приведет. Так куда же подевалась его смелость? И чего предосудительного может быть в том, если он все-таки попытается склонить на свою сторону человека, сам будучи твердо уверенным в своей правоте? А сам он на девяносто процентов уверен в том, что Рамон невиновен... Его взгляд задержался на фотографическом портрете в овальной деревянной рамке, висевшей на стене позади Хосефины. Наверное, потому, что своей формой она напоминала овальный медальон, который Лелия носила на цепочке, но даже осознавая это, равно, как и то, что дальнейшее разглядывание снимка бессмысленно, он, тем не менее, продолжал вглядываться в него, словно надеясь, что эта форма сможет раскрыть ему некую тайну.
- Хуана, por favor 1), принеси кофе, - попросила Хосефина, взмахнув рукой и тут же опуская её обратно на колени. Вопреки запретам врачей, Хосефина ежедневно выпивала, по меньше мере, дюжину маленьких чашечек очень крепкого кофе. - Но если убийца не Рамон, то кто тогда? - спросила она.
_______________________________
1) пожалуйста (исп.)
- Я не знаю. - Затем он напомнил ей об открытке из Флориды, а также, что о факте существовании Инес Джексон и о том, что она проживает во Флориде, любой желающий мог запросто узнать из газет. Он также напомнил ей, что ключи Лелии так и не были найдены, и что Рамон не смог внятно объяснить полиции, зачем они ему понадобились, и что он с ними сделал. Он рассказал ей и о странных телефонных звонках, два из которых имели место в то время, когда Рамон находился сначала в тюрьме, а потом в доме самого Теодора. По мере того, как он продолжал говорить, глаза Хосефины все больше и больше округлялись, и, возможно, в душе её зародилось сомнение, хотя Теодор совсем не был в этом уверен. Однако он знал наверняка, что этого будет далеко не достаточно, чтобы заставить её изменить свое мнение.
Когда был подан кофе, Теодор собрался с духом, чтобы произнести ту единственную фразу, в истинности которой он был непоколебимо убежден.
- Хосефина, мы с Рамоном всегда были очень близкими друзьями. И так как я склонен считать, что он невиновен, то я должен оставаться его другом. - По-испански эта фраза прозвучала довольно коряво, и было видно, что на Хосефину она не произвела особого впечатления.
- Только "склонен считать"? А хочешь знать, почему ты не уверен в нем до конца? Потому что в душе ты знаешь, что он виновен!
- Нет, я так не считаю. И на душе у меня ничего подобного нет, но если бы даже и...
- Я знаю, что врагов надо прощать... - Она покачала головой. - Это очень трудно, почти невозможно сделать, когда жертвой оказывается близкий тебе человек, а случившееся с ним так ужасно, что не поддается никакому описанию. Тео, ты ведь далеко не глуп, хотя порой наивен до невозможности и слишком великодушен. Если ты считаешь, что он невиновен, а всего лишь признался в том, чего не совершал, то это лишь доказывает, что, скорее всего, у него не все в порядке с головой. Так что в любом случае, оставаясь с этим человеком под одной крышей, ты подвергаешь себя большой опасности.
- Да, я знаю, - сказал Теодор.
Глава 16
Психиатр приехал в четверть пятьго, ровно на пятнадцать минут позже обещанного времени. Его звали доктор Сервантес Лоэра, и обратиться к нему Теодору посоветовал его личный врач, отрекомендовавший доктора Лоэру, как "отличного профессионала и специалиста в своей области", обладавшего к тому же ещё и аналитическим складом ума. Это был невысокий толстячок в очках и черными усами. На вид ему было лет сорок пять, не более. Было условлено, что он придет к Теодору якобы для того, чтобы поговорить о живописи и, возможно, купить что-нибудь из его картин. Предполагалось, что Рамону он будет представлен, как просто сеньор Сервантес.
Рамон находился наверху, когда локтор Лоэра вошел в гостиную. Он огляделся и спросил, какие из развешанных по стенам картин написаны Теодором, как если бы Рамон находился где-то рядом.
- Я попросил его спуститься, - сказал Теодор. - Возможно, он подойдет чуть позднее. Иносенса, можешь подавать чай.
Чай с пирожными был подан в гостиную, но Рамон так и не вышел, и тогда Теодор сам отправился наверх, чтобы поговорить с ним.
- Спасибо, Тео, но мне не хочется чаю, - уклончиво ответил Рамон. Он сидел в кресле рядом с книжными полками, и на коленях у него лежала открытая книга.
- Что ж, дело твое. Но, возможно, мне придется провести его наверх, чтобы показать картины, если ты, конечно, не возражаешь.
- И сюда тоже? - нахмурился Рамон.
- Да, Рамон. Мне бы хотелось, чтобы он в взглянул, в частности, вот на эти две картины. - Теодор снова спустился в гостиную.
- Что ж, в таком случае пройдемте наверх, - предложил доктор Лоэра, когда Теодор передал ему содержание своего разговора с Рамоном.
Не выпуская из рук чашек с чаем, они поднялись по лестнице и зашли в студию Теодора, где психиатр провел несколько минут, разглядывая картины Теодора, а также незаконченную работу, стоявшую на мольберте. Бойкий взгляд его больших карих глаз ни на чем подолгу не задерживался, подмечая, однако, любую, даже самую незначительную мелочь. Теодор сгорал от нетерпения, желая поскорее свести их с Рамоном.
- Пора, идемте, - объявил, наконец, доктор Лоэра.
Вслед за Теодором он направился в комнату для гостей, дверь которой была открыта. Рамон с удивлением оторвался от книги.
- Сеньор Сервантер, - сказал Теодор, - это мой друг Рамон Отеро. Рамон, это и есть тот джентльмен, который интересуется моими картинами.
Рамон кивнул и что-то пробормотал в ответ, после чего встал с кресла, не выпуская из рук книгу.
- А вы тоже художник? - спросил доктор Лоэра, хотя, на взгляд Теодора, это было не самое удачное начало для разговора, ибо благодаря газетам имя Рамона оказалось, как говорится, у всех на слуху.
- Нет, я не художник, - ответил Рамон.
Доктор Лоэра непринужденно прошелся по комнате и остановился у стены, на которой висела одна из немногочисленных, но тем не менее любимых его картин, на которой была изображена ваза с цветами. - Милая комнатка, не правда ли?
Рамон кивнул. Он не сводил глаз с доктора и повернулся так, чтобы всегда находиться лицом к нему. Затем Рамон вдруг швырнул книгу на кровать, вышел из комнаты и спустился вниз.
Теодор вопросительно взглянул на доктора Лоэру, который лишь пожал пдечами. Теодора же это уже начинала утомлять.
- Ну и...
- Что ж, мы отправимся следом за ним, - объявил доктор Лоэра, широко улыбаясь.
Они спустились в гостиную и, сделав вид, что увлечены беседой, непринужденно подошли к маленькому столику на колесеках, на котором был сервирован чай. Рамон сидел в дальнем конце комнаты, где стоял обеденный стол.
- Меня больше интересуют ваши абстрактные полотна, - говорил психиатр. - Например, та картина в желтых тонах. Вы, случайно, не собираетесь её продавать?
- Пока ещё не знаю. Это одна из моих самых последних работ.
- На вернисаже осенью прошлого года ваши работы получили хорошие отзывы, - учтиво продолжал доктор Лоэра. - Помню, как сейчас. Замечательный был вернисаж. Вы там ещё впервые выставляли "Досамантес", верно?
