Игорь Быховский - За строками протоколов
— Бог послал.
— А всё-таки?
— Неважно. Есть и всё.
— Ты знаешь, мне это не нравится. Между нами не должно быть тайн, — неожиданно серьезно сказала Ирина. — И если ты не откровенен со мною сейчас, то что же будет потом?
— Неужели не может быть тайны, которую нельзя никому доверить? Я где-то читал, что если знают двое — это уже не тайна.
— Скажи прямо — ты мне не доверяешь? Если не доверяешь — значит не любишь.
— Причем здесь любовь? Просто бывает такое, о чем нельзя говорить
— Даже человеку, с которым собираешься связать свою жизнь?
— Если хочешь, то да.
— Значит, это не очень хорошее дело, раз я не имею права об этом знать.
— Теперь, наверное, год будешь приставать ко мне из-за этой ерунды.
— Всю жизнь... И для меня это не ерунда. Тут дело не в простом любопытстве. Я хочу всё, понимаешь, всё знать о тебе. И хорошее и плохое.
— Ни к чему тебе это, Ирина.
— Ладно. Только ответь мне на один вопрос: ты сделал что-нибудь нехорошее и тебе стыдно признаться в этом? Скажи мне прямо. Я права?
Вячеслав не торопился с ответом. От прежнего беззаботного настроения не осталось и следа. Ему не хотелось рассказывать про эти деньги. Но и молчать было нельзя. Он настороженно ждал новых холодных неприятных слов. И в это время почувствовал, как рука Ирины коснулась его плеча. Он обернулся. Она, улыбаясь, смотрела на него, и глаза ее были добрые-добрые:
— Глупый. Я же всё равно люблю тебя, что бы ты ни сделал.
— Даже если ты узнаешь что-нибудь плохое?
— Всё равно.
— Самое-самое плохое?
* * *Он никогда никому не рассказывал, как это случилось.
...В тот летний вечер Вячеслав кончил работу очень поздно. Трамваи уже не ходили, денег на такси не было — пришлось идти пешком.
Шел не торопясь, — завтра выходной день, можно будет выспаться. Когда половина пути была позади, погасли фонари и сразу же ярче стали освещенные витрины.
Слава свернул на Новый переулок и тут же за углом увидел распростертого на земле мужчину. Он лежал вниз лицом. Рядом валялась темная шляпа.
Вячеслав остановился. Неизвестный, казалось, не дышал. Нагнулся ниже: нет, дышит. «Больной, — подумал он, — может быть, вызвать врача?»
— Товарищ, а товарищ, — неуверенно начал он.
Человек не отвечал. Тогда Вячеслав взял лежащего за плечи и с трудом перевернул на спину. Из кармана вывалились какие-то бумажки, расческа, автоматическая ручка. Мужчина слегка застонал. В лицо пахнуло винным перегаром: пьяный!
Слава стал собирать выпавшие вещи. И тут под газетной бумагой рука нащупала пачку денег. Развернул — действительно деньги. Секунду Вячеслав стоял не двигаясь. Пьяный застонал, повернулся на бок, поджал ноги и затих. Неожиданная злоба к неизвестному охватила Вячеслава. «Нажрался... денег некуда девать». И почему-то твердо решил: это растратчик, жулик и деньги краденые.
Слава посмотрел вокруг — никого нет. Сунул деньги в боковой карман своего пиджака и, не оглядываясь, быстро зашагал к дому.
Мать не спала. Слава наскоро поел, машинально пожелал ей спокойной ночи и пошел к себе. И тут наконец пересчитал деньги: триста восемнадцать рублей!
Разделся, лег в кровать. Внезапно в голову пришла мысль: «А если утром мать захочет почистить костюм?» Резким движением сбросил одеяло, включил свет. «Куда же их спрятать?» — думал он, держа в руке деньги, и вдруг испугался — мать может зайти.
Снова повернул выключатель, в темноте подошел к письменному столу, осторожно выдвинул нижний ящик и, стараясь не шуметь, засунул деньги глубоко под коробку с инструментами.
«Как вор, — с тревогой подумал он, — у себя дома и как вор».
Но тотчас успокоил себя: «Ничего я не вор. Не я бы взял, так другой. А ему наука, пусть не напивается как свинья...»
* * *...Вячеслав замолчал. Он сосредоточенно рассматривал ствол дерева, по которому, быстро шевеля усиками, один за другим поднимались муравьи, и ждал, что скажет Ирина.
— Что же ты думаешь делать? — наконец спросила она.
— Как что? — удивился Вячеслав. — Ничего.
— А тебе не кажется, что эти деньги надо вернуть?
— Кому? Этому пьянице? Зачем?
— Но это же его деньги? Может быть, даже казенные.
— С казенными деньгами так не напиваются. Это какой-нибудь мошенник. Да и где его найдешь?
— Найти-то его не трудно. Наверняка он утром обратился в милицию.
— А мне тоже туда идти прикажешь? Ты ведь понимаешь — за это по головке не погладят, посадят и всё.
— Но ведь бывает, что передают на поруки...
— Ты с ума сошла! — рассердился Вячеслав. — Что бы я рассказал на цеховом собрании? Я лучше в тюрьму сяду! Пойми, если прошел целый год и меня не разыскали, — значит, теперь уже бояться нечего.
— Славик, разве всё дело в том, найдут тебя или нет?
— А в чем же?
— Скажи, разве ты не переживал всё это время? Тебе не было стыдно?
— Конечно, переживал. Ты знаешь, как я боялся сказать тебе об этом?
— А если всё так останется, тебе будет хорошо? Ты больше не вспомнишь пьяного и эти деньги? Думаешь, я завтра же забуду об этом?
— Не забудешь... Но что сделано — уже не вернешь. Теперь ты всё знаешь — решай сама.
— Что решать?
— Ну как что? Поженимся мы с тобой или нет?
— Ты, всё-таки глупый Как можешь даже думать об этом? Раз ты знаешь, что сделал плохо, — значит, больше так не поступишь. Тут дело не в этом. — Ирина взяла его за руку. — Ведь мы всё время будем чувствовать себя виноватыми. Всё время.
— И что же ты предлагаешь?
— Я не знаю, — медленно начала она, — но деньги нужно вернуть.
— Откуда мы их возьмем? Ведь сотню я уже истратил.
— Постепенно накопим и отдадим.
— Но ведь для этого нужно идти в милицию.
— Нужно.
— И всё рассказать.
— Да.
...Небо уже давно затянуло тучами. Вот-вот начнет накрапывать дождик. Они возвращались к станции.
— Ирина, — наконец спросил Вячеслав, — а если я не пойду в милицию, что ты будешь делать?
— Почему ты говоришь «я», «ты», почему не говоришь «мы»?
— Потому что всё это касается только меня.
— А я здесь ни при чем?
Вячеслав не ответил на вопрос.
«Как может она говорить, чтобы я пошел в милицию, — думал он, — неужели она не понимает, что это всё, конец, мы больше никогда не увидимся? Что это позор для меня, для моих родных? Зачем я рассказал ей? — Вячеслав взглянул на Ирину. Она шла спокойно, и это еще больше рассердило его. — Конечно, ей-то что? Она сидеть не будет. Кому нужны эти сентиментальности? Чище и лучше не станешь, а жизнь себе испортишь. Нет, нет и нет!»
В поезде говорили мало, не касаясь главного.
Уже наступили сумерки, когда они приехали в город. С вокзала Вячеслав поехал провожать Ирину.
Он чувствовал, что теперь, когда они остались наедине, разговор всё равно возобновится, и начал его сам:
— Ирина, я всё обдумал. Деньги мы возвратим. Только зачем для этого идти в милицию? Ведь можно сделать по-другому. Когда соберем всю сумму, отправим ее на имя начальника милиции денежным переводом. Без подписи. Или придумаем вымышленную фамилию. Ладно?
— Не будем об этом сейчас говорить.
— Почему?
— Потому что это настолько серьезно, что нельзя всё решать наспех. Лучше, если отложим разговор до завтра. И тебе и мне надо хорошо обо всем подумать. Не перебивай меня, — сказала она, видя, что Вячеслав хочет что-то возразить. — Ты только не сомневайся: что бы с тобой ни случилось, я всё равно буду тебя ждать. Даже пять лет. И еще. Я ни на чем не настаиваю — решай сам, но мне очень хочется, чтобы человек, которого я люблю, был мужественным. Понимаешь, мужественным. А теперь иди. — Она обняла его и крепко поцеловала. Так, наверное, прощаются перед долгой разлукой или тяжелым испытанием.
— Ну, до завтра.
Она дошла до угла и, приветливо махнув рукой, скрылась за поворотом.
За ужином Вячеслав представил себе, что произойдет если он всё-таки пойдет в милицию: мать, убитая неожиданным ударом, пораженный случившимся младший брат, считавший его образцом человека. И он, остриженный наголо, в тюремной камере. Ужас!
Но в словах Ирины была своя правда: то, что она предлагала, было честнее и благороднее. «Я хочу, чтобы человек, которого я люблю, был мужественным».
...Ирина встретила его так, будто ничего не произошло. Они сидели на диване и говорили о каких-то пустяках, стараясь отдалить этот тяжелый для обоих разговор.
— Ну что же будем делать? — наконец спросила она.
Колебаться больше было нельзя. Вячеслав решил, что идти в милицию — свыше его сил... Он поднял голову и взглянул на Ирину. В ее лице отражалось такое нетерпение, такая тревога и такая любовь, что совсем неожиданно для себя Вячеслав сказал:
— Я решил. Пойду и заявлю.
И тут Ирина заплакала. Слава обнял ее и стал успокаивать, как маленького ребенка.
— Ну что ты, ну зачем ты плачешь?
Она обернулась к нему мокрым от слез лицом и сказала:
— Ты знаешь, ты знаешь... я так волновалась за тебя... Только не бойся, всё будет хорошо, — продолжала она, вытирая лицо платком. — Я такая счастливая.
